Украшение и наслаждение

— Здесь есть накладные за прошлые годы, в которых не проставлены названия товаров и имена поставщиков, — сказал граф. — Это касалось и счетов, если поставщик желал остаться анонимным и просил об этом?

Обедайя кивнул:

— Да, иногда. Если, конечно, мистер Фэрборн принимал именно такое решение.

— Но ведь мисс Фэрборн сказала, что вы ведете отчетность. Значит, Морис инструктировал вас по поводу того, какие имена следует опустить?

Обедайя сделал движение головой, означавшее, вероятно, утвердительный кивок.

Дариус нашел последнюю выплату ему, сделанную как партнеру. Но его имя тоже не было проставлено. Он узнал, что речь шла о выплате именно ему, только по сумме.

Усевшись на стул, граф внимательно посмотрел на Ригглза. Старик не сумел бы обмануть его, даже если бы этого очень захотел. Возможно, его смущение объяснялось тем, что ему приходилось вести двойную бухгалтерию при составлении счетов.

На бледном лице Ригглза промелькнула улыбка, которая тотчас же истаяла, и во взгляде его снова появилась настороженность.

— Сколько вы предполагаете выручить на следующей распродаже? — спросил граф.

Ригглз вздрогнул и пробормотал:

— На следующей, сэр?..

— Мисс Фэрборн сказала мне, что будет еще один аукцион.

— Она так и сказала?..

— Да, именно так. И картины, развешанные на стенах сегодня, позволяют сделать такое же предположение.

— О, да-да… Конечно же, для вас это очевидно. И думаю… раз уж вы знаете… Мы надеемся выручить много тысяч и позаботиться, чтобы драгоценности остались при нас.

— Драгоценности?

— Драгоценности леди Кассандры Вернхем. Мистер Фэрборн оценил их, точнее — мы с мистером Фэрборном оценили их… Думаю, они одни потянут на две тысячи.

Дариус закрыл бухгалтерскую книгу и встал. Обедайя тотчас вскочил и проговорил:

— Думаю, вы узнали, что хотели узнать, лорд Саутуэйт.

Граф нахмурился и покачал головой:

— Нет, едва ли.

На самом деле Дариус узнал именно то, что опасался узнать. Счета давали довольно расплывчатое представление о размахе деятельности «Дома Фэрборна» и, возможно, неполное. И он предположил, что значительная часть предметов, поступавших на продажу в «Дом Фэрборна», не сопровождалась какой-либо документацией. Следовательно, общая стоимость всех лотов была занижена, и в результате его, Дариуса, собственная доля доходов не была обозначена.

Скорее всего аукционный дом занимался нелегальной деятельностью. И было бы ужасно, если бы оказалось, что пэр Англии, публично заявлявший, что не защищенное береговой охраной побережье оказалось уязвимым во время войны с Францией, на самом деле получал доход от этой уязвимости.

Проклятие, а ведь он делал все возможное! Даже совершил прогулку к утесу, с которого упал Морис Фэрборн и чье падение оказалось фатальным. Этот пустынный отрезок побережья не представлял никакого интереса, если не считать того, что с него открывался исключительный вид на море и прибрежные пески, доступные взору во всех направлениях. С этого места легко было подавать сигнал контрабандистам о том, что «берег чист» и путь свободен.

Граф вышел в выставочный зал, а Обедайя следовал за ним по пятам. Осмотревшись, Дариус указал на картину, заинтересовавшую его сразу же, как только он вошел в «Дом Фэрборна».

— Андреа дель Сарто? — спросил он.

Ригглз в растерянности заморгал.

— Простите, сэр?..

— То полотно, как мне кажется, кисти дель Сарто, верно?

— Ах да, совершенно верно.

— Святые по бокам написаны слабее, чем Мадонна, — заметил граф. — Он принялся внимательно разглядывать картину. — Возможно, кто-то помогал ему.

Ригглз тоже заинтересовался полотном.

— Да, сэр, и я так считаю.

Дариус оглядел другие стены.

— А выглядит все довольно скромно… Вы рассчитываете на большее?

— О да, сэр. Рассчитываем, — пробормотал Обедайя. — И очень скоро, очень скоро…

— От кого ждете поступлений, мистер Ригглз?

Обедайя бросил взгляд в окно, потом переспросил:

— Вы что-то сказали, сэр?

— Если вы вскоре ожидаете новых поступлений, то от кого?

Обедайя помедлил с ответом.

— Ну… от некоторых джентльменов, сэр.

Однако Дариус очень сомневался в том, что будут новые поставки. Да и кто отважится на это теперь, когда больше нет Мориса Фэрборна? Мисс Фэрборн сказала, что на самом деле Обедайя вел дела «Дома Фэрборна», но даже если это было правдой, кто об этом знал? Ведь все находились в уверенности, что корабль потерял своего капитана. Значит, следовало принять меры к тому, чтобы поскорее продать аукционный дом — до того как новый аукцион уменьшит его стоимость. К тому же могли возникнуть вполне обоснованные подозрения насчет прогулки Мориса Фэрборна к роковому утесу. И ни убогий аукцион, ни слухи о том, что Морис торговал контрабандными товарами, не прибавят блеска его репутации.

— Что еще у вас есть, Ригглз? Кроме этих полотен?..

— Для чего, сэр?

— Для следующего аукциона. Конечно, будет много больше этих картин.

— Будут обычные лоты, сэр. Предметы искусства. Серебро. И конечно, драгоценности. Поступившие последними надежно спрятаны в сейфе, а остальные находятся здесь, в хранилище, сэр. Их описывают.

Дариус направился к двери в конце зала. Ригглз тут же догнал его и пробормотал:

— Сэр, я не думаю, что… Простите, но в хранилище не допускаются визитеры…

— Я не визитер, Ригглз. Между прочим, я и прежде бывал в хранилище. И я хочу видеть, что за прискорбное зрелище будет представлять этот последний аукцион.

Внимание Эммы привлекало не серебро. Как ни пыталась она сосредоточить внимание на клеймах изготовителей серебряных изделий и своих заметках о них, мыслями все время возвращалась к прибывшей вчера повозке с грузом.

Всю ночь Эмма думала о загадочной фразе о возможном «призе». Она поднялась до рассвета и сидела у окна, наблюдая за рождением дня, и в серебристой тишине у нее появились новые мысли и сформировалось новое мнение. И теперь она не могла выбросить все это из головы.

А что, если отец принимал контрабанду, потому что у него не было выбора? Это могло бы многое объяснить. Но если так, то что заставило его поступать подобным образом? В голову приходило только одно объяснение: он делал это, чтобы защитить то, что было для него более ценным, чем его аукционный дом или даже собственное доброе имя.

То есть он делал это… ради Роберта.

Да-да, конечно! Ведь папа всегда говорил, что Роберт вернется. И он был так уверен в этом, что она тоже не смела усомниться, хотя все остальные считали, что верить в это — чистейшее безумие. Корабль пошел ко дну посреди моря, но папа всегда заявлял, что Роберт жив.