Укрощение варвара

Что мне делать? Кроме того, что у него много сожалений по поводу того факта, что он не хочет дурачиться просто ради удовольствия? Я прикусываю губу, пытаясь сосредоточиться.

— Буду прислушиваться. Я… ничего не слышу?

Он кивает, указывая на свои глаза.

— Используй свои чувства прежде всего. Ищи следы на снегу. — Он указывает на свежий снег у наших ног, затем указывает на свой нос. — Ищи запахи. От мэтлаксов исходит неприятный запах. Существа, которые устраивают здесь свой дом и которых не пугает запах ша-кхай, обычно являются падальщиками, и они оставляют следы перед входом. — Он протягивает руку и проводит пальцем по моему холодному уху. — И слушай. Всегда жди неприятностей.

Я киваю. В двух словах, мне нужно быть более наблюдательной. Я должна думать о своем окружении вместо того, чтобы просто бездумно слоняться без дела и надеяться на лучшее. Я думаю обо всех днях, которые я провела там, на Земле, склонив голову над своим мобильным телефоном. Я представляю, в какой ужас пришел бы от этого Хассен, и это заставляет меня ухмыльнуться.

— Поняла.

Я все проверяю, и когда не нахожу никаких проблем, я снова обращаюсь к нему. Он кивает, и я отваживаюсь войти в маленькую пещеру с копьем в руке. Это маленькая пещера, чуть больше чулана, и едва ли достаточно высокая, чтобы Хассен мог в ней встать. Все тихо, и даже несмотря на то, что снаружи светит солнечный свет, в самой пещере его немного. Я все еще могу разглядеть аккуратно сложенные корзины, прислоненные к каменной полке, и несколько свертков мехов рядом с ними.

— Милое местечко.

— Каждый охотник помогает другому на тропах, — говорит он, входя в пещеру позади меня. Его тело такое большое — и аппетитное, — что он закрывает большую часть солнечного света. — Мы должны проверить припасы, чтобы убедиться, что они хорошо снабжены. Было бы нечестно с нашей стороны использовать то, что здесь есть, и не заменить это, но иногда есть причина спешить домой. А иногда приходят мусорщики и переворачивают то, что осталось для других. Поэтому мы должны сначала все проверить. Если что-то необходимо пополнить, мы добавим это в наш список обязанностей. Понимаешь?

Я киваю. Быть охотником — это гораздо больше, чем просто бродить с копьем и колоть предметы. Речь идет о заботе о других — не только о других охотниках, но и о племени. На мгновение я поражаюсь тому, какая это самоотверженная задача. Хассен и любой другой охотник-одиночка могли бы выжить самостоятельно, но они предпочитают неустанно трудиться, чтобы приносить домой еду для племени. В свою очередь, племя заботится о них, когда они ранены или больны, дает им место для сна и людей для общения. Все это очень похоже на «круговорот жизни», и я очарована тем, насколько это отличается от моей прежней жизни на Земле. Тогда я чувствовала, что мне нужно работать, чтобы оплачивать счета. Но у этих парней нет зарплаты, и они не собираются уходить.

И для Хассена, особенно, нет никакой награды. Не к кому прийти домой после долгого дня. Я чувствую укол вины за его ситуацию. Он не должен был красть мою сестру, но… Я начинаю понимать, почему он это сделал.

Я смотрю на него снизу вверх, его черты почти скрыты в тени, за исключением его сияющих глаз. Неудивительно, что он хочет схватить меня и объявить своей парой. Он отчаянно одинок, и я уверена, что изгнание только усугубляет ситуацию. Может быть, мне не следовало с ним спать. Может быть, это было эгоистично с моей стороны.

Но… нам обоим это понравилось. И я не могу изменить того, что произошло. Все, что я могу сделать, это сосредоточиться на том, что происходит прямо сейчас.

— Хорошо, так что же мне теперь делать? Развести костер?

— Тебе нужен огонь? — спрашивает он. — Тебе достаточно тепло? Тебе нужно готовить?

— Я в порядке.

— Тогда мы не разводим костер, — говорит он. — Потому что, если мы разведем костер, тогда мы должны пойти и пополнить запасы топлива для следующего человека, который останется здесь.

— Поняла. — Выживание кажется бесконечной работой. Но в каком-то смысле это меня отчасти мотивирует. Если ты берешь, ты отдаешь обратно. Это имеет смысл. — Думаю, света тут достаточно… если ты отойдешь от двери.

Он немного подается вперед, и наши тела соприкасаются друг с другом. Все как будто останавливается, и я остро осознаю его присутствие и то, насколько мы одиноки. И я снова думаю о вчерашнем дне, потому что как я могу не думать? Но он проходит мимо меня, взмахнув хвостом, и садится в дальнем конце пещеры, а я остаюсь, чувствуя боль и грусть от того, что мы не собираемся участвовать во втором раунде соблазнения в пещере охотника.

— Мы проверим запасы здесь, — говорит он. — Пойдем.

Итак, я подхожу к нему, и в течение следующего времени он просматривает содержимое каждой корзины и каждого свернутого меха, объясняя, что здесь хранится, для чего это используется и не заканчивается ли что-нибудь. Очевидно, нам нужно больше навоза (фраза, которую я никогда в жизни не думала произнести) и сухих пайков, которые мы принесем утром. Когда мы разворачиваем один из свертков с мехами, снаружи раздается негромкий стук.

Я вскакиваю на ноги одновременно с Хассеном и подхожу к передней части пещеры, выглядывая наружу. Раздается еще один глухой удар, и вдалеке я вижу покрытую мехом фигуру, стоящую возле пары розовых изогнутых деревьев. Он бормочет что-то себе под нос и роется в снегу, пара туш у его ног.

Мгновение спустя я чувствую, как рука Хассена сжимается на моем плече.

— Таушен.

— Я вижу, — шепчу я. Он, вероятно, примерно в сотне футов от меня, но я все еще чувствую себя совершенно заметной, учитывая, что мы стоим у входа в ближайшую пещеру охотников. Если он зайдет сюда, он нас увидит. — У нас неприятности?

— Нет, — говорит он мне, и я чувствую, как его большой палец движется по меху, покрывающему мое тело, как будто он хочет погладить мою кожу. — Он не придет сюда. Он закапывает свои трофеи в тайнике неподалеку.

— Почти уверена, что если он нас увидит, это будет плохо, — говорю я Хассену. Он в изгнании и не должен тусоваться с другими. А я? Я уверена, что если они узнают, что я здесь с ним, ко мне в пещере приставят сторожевого пса, который никуда меня не отпустит. К черту это.

— Тогда помолчи, — бормочет Хассен. Его рука скользит к моей талии, и я дрожу. Я чувствую жар его большого тела, прижимающегося к моему. Мы в нескольких футах от дверного проема, прячемся в тени, и я одной рукой вцепляюсь в жесткий костяной край защитного экрана. Я говорю себе, что это для того, чтобы я могла быстро закрыть его на случай, если Таушен посмотрит в этом направлении, но я, вероятно, лгу. Из-за близости Хассена у меня такое чувство, что если я отпущу эту штуку, то просто растаю на земле в луже слизи. Нуждающаяся, нуждающаяся слизь.

— Что нам следует делать? — шепчу я.

— Мы поднимем экран и подождем, когда он уйдет, — его голос мягкий и низкий, и я уверена, что только что почувствовала, как он убрал мои волосы с одного плеча. Меня это и возбуждает, и беспокоит.

Я заставляю свои пальцы разжаться от экрана и поднимаю его. Он закрывается не плотно, и я все еще могу видеть снег, где Таушен копает, совершенно не обращая внимания на то, что мы с Хассеном прячемся неподалеку.

Я слышу, как Хассен делает глубокий вдох.