Улей 2
Шрифт:
Она старше, чем Ева помнит.
— Ма-а-ам, — голос так тих и слаб, сама себя едва слышит. — Мам…
Глава 53
Женщина порывисто притягивает девушку к груди. Обнимает слишком крепко. А ей ведь и без того дышать нечем…
— Ева, девочка моя… — эти слова вырываются вместе с судорожными всхлипами.
— Мама, — застигнутая врасплох всем ворохом эмоций и чувств, не может сказать
Желает уйти и… желает остаться.
«Нет!»
«Оставаться нельзя…»
— Что же ты? Доченька моя… Что же ты… — мать рассматривает внимательным взглядом, словно ее действительно беспокоит физическое и душевное состояние дочери.
От взгляда девушки, в свою очередь, не укрываются невесть откуда появившиеся глубокие морщины и темные круги под глазами мамы.
— Нельзя тебе здесь появляться. Нельзя, понимаешь?
— Ладно, — вяло соглашается.
— Только… Скажи мне, как ты?
— Больше не Исаева, — вдруг признается. — Больше не ваш дикий звереныш, которого при необходимости можно закрыть в клетке. Больше не Исаева! Вам не принадлежу.
Ольга Владимировна молчит, не реагируя. Ева видит, как дергается и пульсирует нервное волокно под ее левым глазом, и ожидает живой реакции: крика, плача, истерики, ультиматумов и угроз, переходящих на низкий шантаж…
Мать кивает, опуская взгляд.
— Хорошо.
— Хорошо? И все, мама?
Поджимая губы, женщина сглатывает и повторно кивает.
— И все, Ева.
— Эва.
— Эва.
Это сбивает с толку, дезориентирует и до беспамятства злит. Черт подталкивает выпалить следующие, самые жестокие слова:
— Хотела посмотреть тебе в глаза, мама, и сказать… Я не прощаю тебя. Никогда не прощу!
По лицу Ольги Владимировны судорожными сокращениями проходит волна шока и боли. Маска смиреной доброты расходится по швам. Из трещин выползает измученная душа. Слабая, разрушенная, потерянная.
— Уходи, Эва.
— Уйду!
За спиной хлопает дверь и слышится осторожный шорох шагов, но девушка не может оторвать взгляда от матери.
— Скорее уходи, — повторяет та разорванным шепотом.
Губы у нее заметно дрожат, а голос вибрирует отчаянием. Поведение слишком дикое для сдержанной по характеру женщины.
«Вдруг… отец ее обижает?»
Тревожная догадка прокрадывается в запутанные мысли Евы, но она тут же гонит ее.
«Ну что за глупости?»
«Мама — не я. Она его королева и первая верноподданная. Его допинг-система, агиткоманда и фан-клуб…»
— Отцу от меня — пламенный привет! Передай обязательно.
— Передам, — так же покорно.
Ева должна уйти, но все еще не может сдвинуться с места.
— Ну что с тобой, мама? Не понимаю… — эти слова вырываются помимо воли. — Что за халат на тебе? Глянь только: седина пробилась, под глазами синяки залегли, лицо осунулось… Что с твоим графиком инъекций и процедур? Все пропустила? Так нельзя, — в голосе Евы нет и грамма сарказма, она настолько поражена внешним видом матери, что говорит вполне серьезно на ее языке.
Ольга Владимировна запахивает полы халата туже, стискивает пальцами ворот.
— Все нормально. Немного приболела. Завтра поеду в «White luxury».
И все-таки что-то не так, что-то неправильно…
— Ну же, Эва… Иди. Шурик поможет. Выведет тебя. Нужно поторопиться, пока отец с гостями в кабинете.
Холодные пальцы осторожно прикасаются к ее лицу, приподнимая подбородок.
— Слышишь меня? Эва?
Медленно моргая, пытается кивнуть.
— Да.
— Хорошо, — из горла Ольги Владимировны вырываются странные отрывистые звуки, когда она касается лба дочери губами. — Забирай ее, Шурик.
Слабо осознает, как ее передают из рук в руки. Яркое пятно материнского халата сменяется темным силуэтом. Резкий запах сигарет и мужского одеколона вытесняет легкий женский аромат. Именно в этот момент ей хочется закричать, будто все черти ада дышат ей прямо в спину.
— Мам… Мамочка… Ма-ам… Мама… Мамочка… — зовет без пауз, не понимая, насколько громким выходит голос.
Кричит ли она? Или все же тихо шепчет? А может, и вовсе только кажется, что ее голосовые связки создают звуки?
Лицо матери искажается и увлажняется слезами. Тонкая кисть зажимает рот, пытаясь остановить крик.
— Нет-нет… Ма-ам… Мама…
Круто развернувшись, Ольга Владимировна выходит из комнаты.
Картинка идет кругом, когда Шурик подбрасывают Еву и закидывает на плечо. Мимолетно беспокоится о том, чтобы удержать внутри себя содержимое желудка, как вдруг мужчина ставит ее на ноги и стремительно оттесняет в «карман» охранного поста.
— Резвый, а ты чего здесь? Твое время быть на заднем дворе.
— Сигареты забыл, — бубнит другой голос.
Крошечный огонек вспыхивает в темноте, и по морозному воздуху распространяется тяжелый сигаретный дым.