Улей 2
Шрифт:
— Верю.
— Я вылечусь. Вырасту. Буду лучше!
— Не перестарайся.
Ева всхлипывает и, задержав взгляд на лице Адама, начинает громко смеяться. Касается его губ губами. И смеется, смеется, смеется… Ее распирает от счастья.
— Поцелуй меня.
— Целую.
Их замершие и порядком обветренные губы смыкаются в болезненном поцелуе. Сердце Евы снова умирает, и она, наконец, понимает, что сердечное волнение — это нормально. Оно не собирается ее убивать. Оно чувствует, потому что живое.
Слезы девушки уже вытерты и высушены, когда теплая соленая капля падает
Дверь парадного оглушительно хлопает, и во двор с бодрыми выкриками высыпается толпа молодежи. Адам с Евой, отстраняясь, реагируют на гомон рассеянными взглядами.
Коренастый парень, тиская пискливую девицу, кричит во всю глотку:
— Людочка forever!
— Людочка the best!
Второй нарушитель ночного спокойствия в углубление цементированной урны опускает ящик с фейерверками.
— Он же не собирается это здесь…
Поджигает. Красная огненная стрела взлетает выше девятиэтажки, озаряет небо вспышкой и рассыпается крупными разноцветными зонтиками.
Адам смеется, подхватывая изумленную Еву под ягодицами.
— Да, это Одесса.
Отмерев, она тоже смеется. Прослеживая за полетом второго и третьего фейерверка, взлетевших одновременно, вскидывает вверх руки, прикрывая глаза, и выкрикивает какие-то глупости. А Титов, опираясь на пятки, запрокидывает голову и кружится с Евой по кругу. Пока не выстреливает весь ящик. Становится значительно тише, молодежь прокашливается и пытается отдышаться.
— Здорово, Тит!
Чернокожий парень с ослепительной улыбкой, виртуозно жонглируя бутылкой и пластиковыми стаканчиками, наливает им шампанского.
— За Людку Смирнову!
Толпа подхватывает:
— Людочке двадцать три!
— Еще не кобыла, но уже и не пони…
Бесшабашный хохот поддерживает сама именинница.
— Зато ты у нас полноценный конь, Ростик!
— Жеребец!
Шампанское холодное и колючее, но это именно то, что Еве сейчас нужно.
— А Тит с девушкой!
— Мама!!!
— Познакомь!
— Тит с барышней… — восклицает еще кто-то, явно не веря своим глазам. — Людочка, сфокусируйся, Титов с девушкой…
— Могу только сгруппироваться… Офигеть! Титов! Ты охр*нел, так удивлять в первые дни Нового года! У меня сейчас сердце остановится, — вспомнив о Еве, приседает перед ней в шутливом кривоватом реверансе. — Ах, пардоньте, за районную невоспитанность. Я — Люда.
— Эва.
— Вот и познакомились.
К счастью, вскоре к персоне Евы теряют интерес, и галдёж возобновляется.
— Толик, руку убрал!
— Не толкайся… Ай…
— Я так люблю тебя!
— Заткнись!
— Ты такая инфантильная… Дура, в общем…
— Эй, гайс, станьте в круг.
— Вы тоже… Адам и Ева…
— Погоди, Адам и Ева?
— Пипец, совпадение!
— Это паранормально…
— Ага, вызывай экзорцистов!
— Ша, народ!
— Давайте быстро, пока мусора не наехали… Ты снимаешь? Ростик?
Кто-то врубает на всю мощность JBL Boombox[1],
и толпа, формируя беспорядочную геометрическую фигуру, начинает танцевать, прыгать и извиваться. Понятия «комплекс» и «сдержанность» им, вероятно, не знакомы.— Опа-па-па!
— Все вместе!
— И понеслась!
— Цвет настроения синий. Внутри Martini, а в руках Tequini. Под песню "Синий иней" она так чувствует себя Богиней… Цвет настроения синий. Внутри Martini, а в руках Tequini. Под песню "Синий иней" она так чувствует себя Богиней[2]… — невпопад подпевают, большей частью горланя текст песни, местами даже неправильно.
Ева с Адамом, не переставая смеяться, набивают подошвами ботинок ритм и аплодируют ребятам.
— По телу мурашки и ей хочется кричать….
— … ЗВЕЗДА…
— Она так чувствует себя… БОГИНЕЙ…
На последних нотах визг и крики окончательно перекрывают звуки песни.
— Ох, хитяра… — выдыхает Ростик, опрокидывая в горло алкоголь и, сминая стаканчик, швыряет его в ящик из-под салютов. — Хитяра!
Молниеносно оприходовав весь имеющийся алкоголь, «поколение» настраивается на новый танцевальный заход.
— А сейчас, конечно, для нашей любимой Клавдии Ивановны…
— Клавдия Ивановна!
— У меня мурашки по коже…
— Клавдия Ивановна!
— И часто здесь такое происходит? — спрашивает Ева Адама, и он наклоняется к ней совсем близко, чтобы расслышать.
— Ну, случается… Это же не элитка, нормальный одесский двор.
— Клавдия Ивановна, мы знаем, что вы с нами! — орут, пересмеиваясь.
— Гип-гип-ура!
— Ура! Ура! Ура-а-а-а-а-а!
— Их не накажут?
Титов смеется, пожимая плечами.
— Даже если полиция примет вызов, пока соберутся, пока доедут… Хулиганство — не убийство, быстро не отреагируют.
— Клавдия Ивановна, ваша любимая! За нашу Одессу[3]!
Самый смелый, а возможно попросту пьяный, даже бросает в окно первого этажа снежный ком.
И Еве становится жарко, так она смеется и подтанцовывает. Давно у нее не возникало настоящего восторга в компании подвыпивших сверстников. Все чаще приходилось притворно веселиться. Здесь же, среди этих простых и бесшабашных ребят, Адам едва удерживает ее в кольце рук.
На балконе четвертого этажа появляется мужик в майке и трусах. Разъяренно взмахивая кулаками, он, должно быть, матерится. На фоне музыки, мало впечатляет. Напоминает немое кино или даже пантомиму.
Как только песня заканчивается, становится слышно все нелицеприятные слова соседа. Но вот душа одесская широкая — никто не обижается.
— Еще одна, Павел Семенович! Выходной завтра — отоспитесь.
Следом появляются другие осмелевшие жильцы.
— Безобразие!
— А ну, марш по домам, ненормальные!
— Семь сорок[5]! — выкрикивает Ростик, сгруппировывая толпу.
— Юхххххууу!
— Ева тоже танцует, — требует Людочка, хватая девушку за руки и затягивая в круг.