Улей

"Я хочу, чтобы вы убрались отсюда, - сказал ЛаХьюн, - Немедленно!"

"Поцелуйте меня в задницу, шеф", - сказал ему Хейс, и, прежде чем кто-либо успел его остановить или даже подумать об этом, сделал два быстрых шага и схватил ЛаХьюна за руку. И достаточно сильно, чтобы чуть не выдернуть ее из сустава. Схватил и потащил внутрь хижины, пока тот не увидел Майнера ясно, как день.

ЛаХьюн высвободился... или пытался. "Майнер... Боже".

Хейс издал вымученный смешок, подтягивая ЛаХьюна ближе к трупу и его пустым глазницам.
– Нет, Богу плевать на эту вечеринку, ЛаХьюн. Смотри, что сделали питомцы Гейтса. Вот что происходит, когда они проникают в твою голову и перегружают тебя. Тебе нравится? Тебе нравится, как это выглядит?– спросил он, тряся мужчину, - может быть, нам нужно запереть тебя здесь, в темноте, на несколько часов, чтобы посмотреть, не пострадаешь ли ты от какого-нибудь ебанного дурного эффекта от непосредственной близости к останкам. Ты этого хочешь, ЛаХьюн? Это то, что ты хочешь? Чувствуешь, как этот гребаный монстр проникает в твой разум и обескровливает тебя, а твои гребаные мозги вытекают из твоих ушей?

ЛаХьюн вырвался. "Я хочу, чтобы все убрались отсюда и прямо сейчас, черт возьми".

Но Сент-Оурс и другие парни были слишком заняты, переводя взгляд с разлагающейся оболочки на столе на Майнера, парня, с которым они жили и пили, играли в карты и смеялись. Он был одним из них, и когда шок начал проходить, они обратили внимание на ЛаХьюна.

"Блять, ты собираешься с этим что-то делать, босс?
– спросил Сент-Оурс.
– Или я должен, черт возьми, догадаться?"

"Ничего, - сказал другой, - он ни хрена не сделает".

Сент-Оурс был большим, и он мог бы размазать такого парня, как ЛаХьюн, по стене, и использовать то, что осталось, чтобы подтереть свою задницу.
– Вот что, босс. Я дам тебе день или два, чтобы заняться этим делом. Если ты не избавишься от этих сраных уебков, мы выльем сюда около двухсот галлонов высокооктанового и поджарим ебаную сосиску.

Он собирался это сделать, и в этом не было никаких сомнений.

Хейс и Катчен последовали за Сент-Оурсом и остальными наружу, оставив Шарки с беспомощным видом, а ЛаХьюн пытался найти свои яйца, и соображал, как он будет отбивать это на своем ноутбуке.

17

Был час обеда, и ученые и контрактники стали прибывать в кают-компанию по двое и по трое, неся с собой запах машинного масла, пота и усталости. Запах, который смешивался с вонью старого пива и застарелыми ароматами кухни, дымом, мусором и заплесневелым брезентом, растянутый для просушки вдоль стены. Это была герметическая вонь, чисто антарктическая.

Поначалу в кают-компании было не слишком многолюдно, но она быстро заполнялась людьми, ворчащими и жалующимися, шутящими и смеющимися, притащивших снег и лед, которые таяли в грязные лужи на полу.

"У вас есть идеи, док, что может вывернуть у человека глаза наизнанку?" - спросил Катчен, наблюдая, как заполняется комната.

Шарки пожала плечами. Она закончила отчет о Майнере и указала причиной его смерти, насколько она могла судить, массивное кровоизлияние в мозг. Можно только догадываться, какое это имело отношение к тому, что глаза мужчины превратились в желе и вылезли из орбит.

Хейс наблюдал за Сент-Оурсом, Рутковским и парнями за их обычным столиком у северной стены. Они были мрачны, с застывшими лицами и усталыми глазами, словно оплакивающими Майнера. Другие контрактники подходили к ним, говорили пару слов и продолжали свой путь.

Они выглядели, решил Хейс, как кучка головорезов, ищущих драки.

Вы почти чувствовали нарастающий запах, грубую вонь ненависти и страха, которая тлела и поглощала. Это был сильный аромат, который возвышался над всем остальным, питался сам собой и выходил из-под контроля в геометрической прогрессии. И если что-то не измениться на станции довольно скоро, черт возьми, он вырвется наружу, и Хейс не думал, что захочет это увидеть.

Но это должно было случиться, рано или поздно.

Это была дерьмовая зима, и не было никаких шансов на улучшение. Все это место утратило чувство товарищества и братства, которое вы обычно имели, живя практически друг на друге, полагаясь друг на друга и зная, что не к кому обратиться, кроме парня или девушки, сидящих рядом с вами. Все это быстро исчезало, и еще через неделю или две вы могли бы, вероятно, окончательно похоронить все это и забыть. Станция ощущалась огромной сухой батареей, аккумулирующей страх и негатив, вся эта потенциальная энергия просто искала катализатор, который высвободит ее. И когда это произойдет, когда она, наконец, выйдет из-под контроля, у нее появятся когти, зубы и темные намерения.

– Когда это случится, док, будут проблемы, - сказал Хейс.

– Когда случится что?

Хейс посмотрел на нее и Катчена.
– Когда закончится терпение и люди решат, что с них достаточно. Поскольку вы знаете, что это произойдет, вы можете чувствовать это в воздухе.

– Они боятся, - сказала Шарки.

– Я тоже. Но я могу думать, по крайней мере, до сих пор, я вижу причины... но некоторые из них? Я не знаю. Присматривай за Сент-Оурсом. Он опасен. В его глазах убийство, и, если бы я был ЛаХьюном, я бы спал очень чутко.

– Думаешь, это зайдет так далеко?
– спросил Катчен.

– Да, зайдет. Посмотри на них. Им всем снятся сумасшедшие гребаные кошмары, они напуганы и не могут думать правильно. Это исходит от них, как яд.

И, возможно, так и было.

Потому что уже началось формирование по классовому признаку... ученые держались особняком, контрактники держались своих. Не было никакого смешения, как обычно бывает в большинстве зим. Возможно, это было временное явление, а возможно, намек на то, что нас ждут худшие вещи. В ожидании весны.

– ЛаХьюн мог остановить это или хотя бы притормозить, - сказал Хейс.
– Верните людям интернет, радио и спутник, пускай они выйдут на связь с реальным миром. И произойдет чудо.

– Я не думаю, что это произойдет в ближайшее время, - сказала Шарки.

– И я тоже. И вот почему так все хреново. Боевой дух летит в сортир, а ЛаХьюну, похоже, по херу. Он давит, секретничает и пугает, и это ни хрена не помогает.

– Он человек плаща и кинжала, - добавил Катчен, и что-то в его глазах почти говорило, что он мог бы уточнить, но не собирался.

Шарки вздохнула.
– Он... ну, боюсь, он просто не понимает людей. Что им нужно, чего они хотят и что делает их счастливыми.

– Смотрите, вот что меня беспокоит в этом парне: тот факт, что ему безразлично, что ему по херу душевное состояние на его собственной чертовой станции, которой он должен руководить. Меня это просто бесит. Но, опять же, ЛаХьюн бесит меня с тех пор, как я приехал сюда. Он не имеет права управлять таким местом, - Хейс сделал паузу, изучая нескольких контрактников, прислонившихся к стене и курящих сигареты, с ожесточенным видом и мертвыми глазами, - большинство людей здесь - ветераны, зимующие не первый раз. Я знаю, что мы трое это делали и много раз. Обычно NSF выбирает администратора с навыками работы с людьми, а не такого чертового манекена, как ЛаХьюн. Парень, который одинаково хорошо чувствует себя как с техническими специалистами, так и со вспомогательным персоналом. Парень, который может говорить о ледяных кернах и осаждении, говорить о пиве, бейсболе и ремонте Хеми^[17]. Парень, который может поддерживать баланс, делать людей счастливыми и поддерживать работу станции, следить за тем, чтобы работа была выполнена и люди имели то, что им нужно, и тогда, когда им это нужно. Вот почему я не принимаю ЛаХьюна. Ему здесь нечего делать.

– Ну, кто-то решил, что есть, - сказала Шарки.

– Да, и я начинаю задаваться вопросом, кто бы это мог быть.

Никто не возражал против этого, и Хейса это не устраивало. Он уже изложил Шарки свои теории заговора, и она предупредила его, чтобы он был осторожен в подобных высказываниях. Что такие вещи лишь подпитывают пожар, который уже тлел на Харькове.

Однако Катчен не был глупым. Он умел читать между строк, и то, как он смотрел на Хейса, подсказывало ему, что он именно это и делает.