Улей

Лейтенант Тур лежал ничком, а его голое, разрисованное синяками, ранами и ожогами тело, будто специально выставили на всеобщее обозрение. Смертельно бледный, неподвижный цзы’дариец. Разбитая фарфоровая кукла.

— Тур, — позвал я и не узнал собственный голос. — Тур?

Разведчик не услышал, не вздохнул, не пошевелился. Я встал рядом с ним на колени, не в силах протянуть руку к шее, чтобы прощупать пульс. Проснись, Тезон! Я не уйду без тебя в лагерь. Мы еще Королеву не видели! Проснись. Пожалуйста.

Был один способ. Старый, как все цзы’дарийские училища. Я наклонился к уху Тезона и четко сказал:

— Встать, кадет!

Его тело скрутило судорогой на вдохе, а на выдохе я услышал короткое «Тьер». Жив, проклятый! Жив! Что ж ты матом меня цзы’дарийским кроешь, разведка? Я же к тебе со всей душой.

Тезон открыл глаза и еще раз выругался. Длинно, смачно, витиевато. Я уселся рядом и обнял руками колени. Я должен сказать эту фразу. Причем тем же тоном. Иначе прямо сейчас от избытка чувств обниматься полезу.

— Ну и где ты был все это время?

— В допросной, — хрипло ответил Тезон и закашлялся. Что ж я, дурак, не догадался воды ему принести? Хотя один глоток в углублении барельефа на пряжке ремня.

— Наш садист совсем разум потерял? Что он от тебя хотел? — спросил я, имея в виду сержанта Грута.

— Погоди, — Тезон застонал, приподнимаясь на локтях.

— Лежи!

— Нормально все, не суетись. Кости целы. Меня спас экзамен, представляешь? Грут даже расстроился, что не получилось полноценной тренировки. Не знаю, что бы было в другой день.

На искусанных губах разведчика коркой запеклась кровь. Выглядел он гораздо хуже, чем после допроса. Я никак не мог понять, зачем сейчас понадобились такие зверства? Нас приняли в Улье, поставили на довольствие, готовили к экзамену. Зачем?

— Грут тебя физподготовкой мучил?

— Нет. Пытал. Натурально пытал. Только это такое занятие. Что-то вроде духовной практики. Но вместо изучения внутреннего я, познаешь физические пределы организма. — Я ничего не понял, а разведчик скривился от боли и все-таки сел на лежанке. — Ему было интересно, насколько гибкие у меня кости, пластичны ли мышцы, до какой степени выворачиваются суставы. Грут измерял порог ощущений, болевой порог и так далее. Затем потащил в тренировочный зал и требовал показать приемы боя. Потом снова вернул в допросную. Дарион, это не просто часть курса подготовки васпов, это самая его суть. Их пытают ежедневно без жалости и сострадания. Мы ненавидели своих инструкторов в Училище? Да инструкторы ласковые и заботливые родители по сравнению с сержантами Улья. Я видел в другой допросной ребенка с колото-резаными ранами. Ребенка. Это не исключительное событие. Здесь так каждый день.

— Не может быть, — выдохнул я.

— Может, — тихо ответил он.

Я замолчал, откинувшись спиной на перегородку. Измученный и бледный Тезон выглядел не просто подавленным, а уничтоженным. Разведчиков специально отбирали по физическим данным. Болевому порогу, в частности. Учили терпеть пытки, не терять голову, никогда не сдаваться. Что такого сделал Грут, чтобы сломать Тезона?

Лейтенант смотрел в стену, ероша волосы рукой. Впервые я увидел в его взгляде пустоту. Черную беспросветную бездну. Он так и сидел голый, не спешил одеваться. А я некстати вспомнил, что в допросной они с сержантом все время были вдвоем. Потом намек Дина про любовь и взгляд на штаны. Завертелись в голове кусочки мозаики, складываясь в пугающую картину.

Я слышал о таком в Училище. Все наши поговорки о гнарошах так или иначе касались щекотливой темы. Синекожие и четырехрукие наемники поклонялись богу войны Драму, обожали пытки и считали, что истинный воин может любить только другого воина. Женщины — тупые самки с совершенно чуждыми и нелепыми проблемами. Боги их создали, чтобы воины могли продолжаться в своем потомстве. И больше ни для чего. Гнароши держали своих женщин отдельно от мужчин. В загонах, как племенное стадо. И относились так же. А весь жар нерастраченной любви дарили друг другу.

Мне в принципе было все равно, чем они занимались по ночам в закрытых шатрах, но гнароши имели дурную привычку насиловать военнопленных. Они верили, что так забирают силу поверженного врага и уничтожают его окончательно.

Я смотрел на Тезона и представлял, как Грут часами разглядывал его обнаженное тело, прикасался к мышцам, гладил белесые рубцы. Восхищался, какой сильный боец ему достался. Совсем, как гнарош. Вот только цзы’дарийцы не разделяли убеждений синекожих. Попасть в плен — позор. Быть изнасилованным в плену толпой гнарошей на жертвенном алтаре бога Драма — еще больший позор. Лучше смерть. Не доживали цзы’дарийские пленники до жертвоприношения. Вешались, прокусывали себе языки, чтобы захлебнуться кровью, вены перегрызали. Тезон был связан в допросной у Грута. Что если не смог или просто не успел? А сейчас думал об этом.

— Тур, — позвал я, не понимая, с чего начать. — Грут тебя голого рассматривал?

Разведчик обернулся ко мне, пустота во взгляде сменилась недоумением. Я облизнул пересохшие губы и продолжил:

— Трогал тебя? Там где не нужно… Гладил?

— Ты сейчас на повадки гнарошей намекаешь? — спросил Тезон.

— Да.

— Нет, — разведчик шумно выдохнул и прикрыл глаза. — Ни-че-го не было. Выбрось эти мысли из головы. Да, насилие — хороший способ сломать пленника на допросе, но Грут меня не допрашивал. Тренировал. Я же только что рассказал, как все было. Ты чем слушал? — Тезон заводился с каждой фразой и от раздражения уже начал повышать голос. — Дозорные, тьер. Понасочиняют баек в Училище, потом ходят слухи по Дарии один хуже другого. Учти, распустишь сплетни про нетрадиционную любовь Грута ко мне, я тебя из любой дыры достану и сам в плен к гнарошам сдам. Понял?

— Хорошо, хорошо, — я примирительно поднял руки. — Понял. Молчу.

— Вот и молчи, — огрызнулся Тезон и потянулся за формой, но вытащил из стопки только исподнее. Я отодвинулся в сторону и отвернулся, пока лейтенант одевался.

— Утром Грут у меня кровь взял на анализ, — заговорил я.

Понимал, что разведчику сейчас не до этого, но если лаборатория сработает так же быстро, то после команды «подъем» у сержанта будут на руках точно такие же неправильные анализы. И их уже нельзя будет списать на ошибку лаборанта.

— Ты говорил уже. И что?

Не говорил, а показывал пантомимой. И показывал вчера после первого забора крови, но неважно уже.

— Кровь у нас не такая, как у васп. Сильно не такая.

— И пахнем мы не правильно, — кивнул разведчик. — Сержант тоже заметил. Я думал раньше, что запах сладости от васп исходит из-за крайне специфического питания, но тут что-то другое.

Тезон лег обратно на матрац и вытянул ноги. Ему бы поспать, а тут я со своими проблемами. Хотя проблемы общие, конечно. Мы все-таки на задании.

— Лар, — от усталости разведчик едва ворочал языком. — Ты ведь не можешь изменить состав своей крови. Значит, нужно принять как данность, что анализы будут подозрительными, и думать, как выкрутиться из ситуации.

Последние слова Тезон произносил, уже засыпая.

— Я подумаю, — шепнул я. — А ты спи.

Кажется, он меня не услышал. Пока дежурный не двинулся с обходом в нашу сторону, нужно успеть добраться в свою ячейку. Теперь, когда разведчик вернулся, мне тоже сильно захотелось спать.