Улей

Еще один лабиринт, как в казарме неофитов, только все ячейки закрыты дверями. Дежурный доложил о нас кому-то по рации и всю оставшуюся дорогу вел молча. Я категорически не понимал, где нахожусь. Коридоры пусты, безлики и стерильны. Ни одной детали, за которую можно зацепиться и расшифровать назначение помещений. В какой-то момент я ошалел от обилия догадок и просто перестал думать. Дежурный довел до такой же толстой двери, как на входе, и остановился. Мы ждали. Через пять минут мне надоело рассматривать стены и я сосредоточился на Груте. Он смотрел в одну точку, нервно играл желваками и выглядел так, будто его, а не меня сейчас будут рассматривать под микроскопом. Наконец, рация дежурного что-то проскрежетала. Нам разрешили войти? Да, дверь открылась.

Если бы не Грут за спиной, я бы и шага не сделал, потому что в комнате стояли десять преторианцев в красной форме. Пятно крови на серых стенах, мой сон про Королеву в худшем воплощении. Зал пуст: ни трибуны, ни мест для зрителей. Только нарисованный на полу круг, куда встал Грут, буквально втащив меня внутрь за шиворот. На ватных ногах, с бешено колотящимся сердцем я смотрел на господ офицеров и все время их пересчитывал, не в силах поверить, что передо мной Совет Десяти. Проклятье, увидеть рассвет и умереть. Вот они, Тезон, твои капитанские погоны, а я даже рассказать никому не смогу.

— Сержант Грут, — бесцветным голосом сказал преторианец, стоящий в центре и чуть впереди остальных. — Доложить!

— Слава Королеве! Неофит «Три, Е, двести тридцать, пятнадцать, три плюс». Группа крови не определяется. Низкая регенерация тканей. Нехарактерные изменения в анализах. Разрешите прочитать рапорт?

Я поплыл в карусели бесстрастных лиц преторианцев, пустых взглядов, плотно сжатых губ. Советники смотрели сквозь меня, рождая холод и страх. Тьма клубилась за их спинами. В каждом я узнавал ледяной взгляд отца, его надменно поднятый подбородок. Ни жалости, ни сострадания, только Сила и Воля. Я подвел тебя, отец. Я не выйду из Улья.

— Нет, — сухо ответил преторианец и протянул руку.

Сержант с опаской вложил в открытую ладонь сложенные листы бумаги. Член Совета безразлично их пролистал и передал дальше по кругу. Рапорт разлетелся по рукам ворохом сухой листвы, шелестя и забивая тихие слова офицеров. Биопереводчик не читал по губам, я не мог узнать, как решается моя судьба. Только стоять и ждать. Говорить в свое оправдание нечего, а дергаться и бежать — бессмысленная истерика.

— Совет изымает неофита «Три, Е, двести тридцать, пятнадцать, три плюс» из Вашего подведомства, сержант Грут. И передает преторианцу Яну. Слава Королеве.

— Слава Королеве, — безликим эхом отозвался Грут.

Одноглазый! Кто угодно, только не он! Верните меня сержанту, посадите в катакомбы шудр!

Дальняя дверь у противоположной стены со скрипом отворилась, впуская в зал Совета одноглазое лихо в кровавом кителе. Мне казалось, что от его шагов застонали половицы. Тьма облизнулась и пристроилась за спиной, а внутри нее слабым огоньком блеснул единственный глаз Яна.

— Преторианец Ян. Принимайте неофита. Рапорт сержанта Грута. Разберитесь и доложите. Срок четыре дня. Слава Королеве!

— Слава Королеве, — повторил Ян и забрал сложенный аккуратной стопкой рапорт, а заодно и неофита. Просто взял меня за шиворот, и я поплыл за преторианцем, с трудом удерживая равновесие. Потолочные светильники меркли в глазах, форма членов совета сливалась в сплошное красное пятно. Сил не было радоваться, что приговор отложен на четыре дня. Васпа волочил меня по коридору с упрямством и безразличием танка, наматывающего на гусеницы тела врагов. Остановился только для того, чтобы открыть дверь в крошечную комнату с таким же арсеналом инструментов для допроса, как у Грута.

— Разде…вайся, — тяжело обронил Ян. — Форму в ведро.

Расстегивая гимнастерку, я осматривался. Стылый воздух стелился по выскобленным стенам, огибал заботливо разложенные на тележках крючья и щипцы. Ледяной изморозью лежала серая зола на давно остывших углях в жаровне. Жалобным стоном ей вторили свисающие с потолка цепи. Ян случайно задел их белобрысой макушкой. Его красный китель горел ярким пламенем в царстве серой стужи, но глупо было ждать тепла. Все время, пока я раздевался, одноглазый читал бумаги с застывшей маской безразличия на лице. Как посмертная статуя в усыпальнице старой империи.

— Низкая регенерация…говоришь, — тихо пробормотала статуя, шурша рапортом. — Проверим?

Глава 15. Ян

Одноглазый подвесил меня на вывернутых за спиной руках так, чтобы ноги еще стояли на полу. Неприятно, но терпимо. Не успевшие срастись ребра все еще причиняли страдания, однако не в моем положении приговоренного к смерти жаловаться на то, что вскоре должно показаться мелкой неприятностью.

Мир я видел перевернутым, слышал тяжелые шаги и чувствовал удушливо сладкий запах, исходящий от васпы. Господин преторианец появился у меня за спиной. Вернее, его начищенные до блеска сапоги, красные брюки выше колен и длинная трость у бедра. Я считал ее признаком статуса, наградным оружием, но трость преподнесла сюрприз. Выбросила острое металлическое жало, когда Ян нажал на кнопку. Человек-оса? Теперь верю.

Моя спина превратилась в холст для безумного художника. Или в чистый лист для будущего рапорта преторианца. Я стонал и морщился, пока Ян вырезал лоскут кожи. Теплая струйка крови покатилась по спине и ягодице, капая на чистый пол алыми кляксами. Я тоже стану художником, рисуя свое полотно боли.

Преторианец разжег жаровню и положил рядом с резаной раной красный уголек. Кожа зашипела, наполняя допросную вонью паленой плоти. Это пятно я посвящаю тебе, Грут, за мои ожоги от раскаленного прута. Белое пятно обморожения добавили кубики льда. Я едва не закричал, пока они таяли один за другим, пуская струйки воды. Я запомнил свое появление в Улье и освежающий душ. Желтую краску принесла кислота, разъедая кожу немилосердно. Я взвыл и задергался.

— Тихо, — приказал офицер, плеснув на ожог водой, но и после стало не намного легче.

Одноглазый ходил вокруг меня, наблюдая за своим шедевром. Иногда садился на табурет и делал пометки на листе бумаги. Молча, методично, сосредоточенно. Бездушный механизм, выполняющий заложенную программу.

— Как попал… в головной Улей?

Где-то я уже это слышал. Ладно, повторю ответ. Простая легенда не успела стереться из памяти. Я снова рассказал о крушении вертолета и гибели командира. Надеюсь, убедительно. Ян молчал, а я не видел его лица. Хотя, что я там надеялся разглядеть?

— На экзамен …летели?

— Не знаю.

Преторианец сидел неподвижно и явно никуда не спешил. Выдержу ли я долгий разговор с по-настоящему умным и въедливым собеседником? Таким, который и должен вести допрос. Все же Грут больше бил, чем действительно пытался меня подловить или запутать.

— Сержант не сказал?

Может, настоящий сержант и рассказал все своим неофитам, у трупов теперь не спросишь. Голова болела, наливалась свинцовой тяжестью, спина горела огнем. Тезон придумал бы как выкрутиться, а я мог ответить только: