Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени

— Значит, на свадьбу к дочери теперь он уж никак не попадет. Жаль!

— Почему не попадет? Его же отпустили. Сидит в пятом вагоне московского поезда и без конца вытирает пот... Если за ним ничего нет, почему же все-таки он так нервничает?

Что можно было ему ответить? Я и сам недоумевал.

Дальше все пошло своим чередом. Мы жили обычной поездной жизнью, ходили обедать в вагон-ресторан, по пути заглядывая во все раскрытые двери купе пятого вагона. Но полковника Журавлева обнаружить не смогли. Вероятно, измученный ночной бессонницей и нервотрепкой, завалился на верхнюю полку и спал без задних ног.

Сердобольная Зоя не поленилась сбегать к начальнику состава и спросила, не приключилось ли с кем-нибудь из пассажиров сердечного приступа или еще чего в таком роде, из-за чего человека могли снять с поезда.

— Нет! — ответил тот. — Ни сердечных приступов, ни инсультов, ничего. Все до единого, кто сел в Чопе, следуют в полном здравии,

И еще Толя вечером, укладываясь на боковую на своей персональной полке, вспомнил про Журавлева и стал надоедать с расспросами;

— Дядя? Бачи? Онкель?.. Где? Хол? Во?..

Москва встретила нас густым снегом — такого я не видел уже много лет.

Комната Зои в Безбожном переулке оказалась запечатанной, хотя мы регулярно перечисляли квартплату и телеграммой предупредили о своем приезде. Пришлось бегать к районному прокурору, в отделение милиции. Лишь под их нажимом деятели из жилотдела с большой неохотой открыли дверь. У них, судя по всему, были на эту комнату свои виды.

Пока устраивались, пока разбирали вещи, наступил вечер. Идти со своим направлением в Главное политическое управление армии было уже поздно.

Ночью долго ворочались с Зоей на кровати с продавленным матрасом. Сон не шел. К Зое — потому что наконец-то, после стольких лет отсутствия, она опять в родных стенах, Ко мне — потому что комната оказалась еще меньше, чем я предполагал, и нам втроем, конечно, здесь не жить. А так как служить в Москве оставляли только тех офицеров, у кого в столице жилплощадь, значит, странствия наши еще далеко не закончились...

На следующий день в кадрах нашего управления мне предложили выехать к новому месту службы в Петрозаводск.

— В какой должности?

— Корреспондентом газеты на английском языке. Вы ведь знаете английский, — кадровик держал в руке мою анкету.

— Английский-то я знаю. Но что это за газета такая, кому предназначена?

Мой собеседник улыбнулся:

— В основном, начальству... Газета учебная, выходит раз в месяц в одном экземпляре. Ее рецензируют, подробно разбирают на собрании в редакции, а затем отправляют в архив. И начинается работа над следующим номером.

— Ну, это для малохольных!.. А еще какие возможности?

— У нас — никаких.

— Но и это не газета. Макет, которому предназначено собирать пыль на архивных полках. А у меня нет никакого желания трудиться на архив.

— Ну а в действующей газете вы бы стали работать, на русском языке?

— Предназначенной для читателей — да.

— В обычной армейской газете для солдат. Сможете?

— Не знаю — не пробовал. Но думаю, что смогу. Заметки писал. Однажды даже очерк. Между прочим, хвалили.

— Тогда сделаем так. Я закажу вам пропуск на завтра, а тем временем попытаюсь связаться с управлением по печати. Посмотрим, что они смогут предложить.

— А как насчет демобилизации?

— Вот это исключается. В крайнем случае, если не получится в газету, направим вас в войсковую часть. На политработу.

Так мы и договорились: встретиться завтра в одиннадцать часов утра и, в зависимости от поступивших предложений, решить, как быть дальше.

А на следующий день в бюро пропусков меня ждал сюрприз. Навстречу, направляясь к выходу, бодро вышагивал розовощекий, улыбающийся, сияющий полковник Журавлев.

— Привет, привет, старший лейтенант! Как Зоя? Как Тола? «Дядя, бачи, онкель?»

— У нас все в порядке. А с вами что, товарищ полковник? Мы так беспокоились.

— Зеленое лицо, дрожащие руки, обильное потоотделение? — рассмеялся он. — Больше всех за себя беспокоился я сам.

— А теперь?

— Теперь — ха-ха! Что теперь? Свадьба сыграна, дочка замужем. Мой новый близкий родственник, кажется, парень хоть куда. Через три дня отправляюсь к месту службы и сразу же начинаю теребить начальство: домой, домой, домой!

— Вот видите, стоило ли так переживать?

— Стоило ли? — он приспустил очки, внимательно посмотрел на меня. — Еще как стоило... Хотите, я вам покажу, как у нас нелегально проходят границу?

Мы с ним вышли на улицу, присели на краешек заснеженной скамейки рядом с бюро пропусков.

— Вот! — полковник Журавлев воровато оглянулся и вытащил из внутреннего кармана кителя портмоне с документами. Порылся там, вытащил бумажку. — Вам это знакомо?

— Пропуск через границу. У меня был точно такой же. Только мой в Чопе забрали — мне же не предстояло возвращаться, а вам вернули. Еще обратная дорога через Чоп в Вену. Вот и вся разница.

— Значит, мой пропуск в порядке?

— Да, по-моему, да.

— Плохой бы был из вас страж государственных интересов Советского Союза. А ну-ка, всмотритесь внимательно.

Пропуск как пропуск. Серая, в мелкой защитной сетке, бумага, номер, фотография, звание, фамилия, имя, отчество. Число — верное число. Подпись командующего Центральной группы войск. Характерная, между прочим, подпись. Четкая, буквы ровные, ложатся слева направо. В моем было точно так.

— А что? На мой взгляд, все здесь на месте.

— Вот и на их взгляд тоже. А я весь взмок от волнения. Что за загадка, а?

— Ох, не томите, товарищ полковник. В чем же все-таки дело?

— А печать где? — Журавлев хитро улыбался.

Печать? Печать?.. Печати нет на положенном месте!.. Я крутил в руках пропуск, словно печать могла каким-то образом обнаружиться сзади. Настолько просто, настолько элементарно. Все, решительно все есть: и подпись, и дата, и номер, и защитная сетка. Нет только круглой печати, без которой пропуск не действителен.

— Когда я ночью вернулся от вас в свое купе, — стал рассказывать полковник Журавлев, — то решил еще раз, наверное в пятый, проверить свои бумаги. Кстати, пропуск интересовал меня меньше всего. Дорожное требование, справка на получение денег в Москве. И неожиданно наткнулся глазами на пустое место там, где положено быть печати. Где печать? Печати-то нет! А без нее через границу ни за что не пропустят. Упустил какой-то растяпа-канцелярист, а я теперь за него расплачивайся?