Ультиматум Борна

– Разумеется. Мой кабинет внутри. – Двое мужчин исчезли в дверях.

– А ты разве не пойдешь с ним? – спросил Конклин, глядя на Питера.

– А почему бы не пойти тебе?

– Черт возьми, ты же начальник. Ты должен настоять на своем!

– Ты его ближайший друг. Так что это твое дело.

– Но меня тут никто не знает.

– Мо в нас больше не нуждается. Давай-ка лучше выпьем кофе. У меня от этого места мурашки по коже бегают.

Холланд подошел к столику с кофейником и наполнил две чашки.

– Ты какой любишь?

– Чтобы в нем было больше молока и сахара, чем принято. Я сам положу.

– А я все еще пью черный, – сказал директор, отходя от столика и доставая из кармана рубашки пачку сигарет. – Моя жена говорит, что кофеин меня однажды прикончит.

– Другие считают, что это сделает табак.

– Что?

– Гляди, – Алекс указал на табличку на противоположной стене. На ней было написано: «Благодарим вас за то, что вы воздерживаетесь от курения».

– Меня тут все знают, – тихо заявил Холланд, щелкнув зажигалкой, и закурил.

Прошло почти двадцать минут. Все это время то один, то другой брали газету или журнал, чтобы через пару мгновений положить их на место и посмотреть на внутреннюю дверь. Наконец, по прошествии двадцати восьми минут с того момента, как он удалился с Пановым, в дверях вновь показался доктор Уолш.

– Он сказал мне, что вы в курсе, о чем он просит, и у вас нет возражений, мистер Холланд.

– У меня полно возражений, но, судя по всему, он их все отклонил… О, простите меня, доктор, это Алекс Конклин. Он один из самых близких друзей Панова.

– А что скажете вы, мистер Конклин? – спросил Уолш, отвечая на приветствие Алекса кивком.

– Мне очень не нравится то, что он делает – хочет сделать, – но он настаивает, что так надо. Если это так и это действительно нужно, тогда я его прекрасно понимаю. Если же нет, я сам вытащу его отсюда, даже на моей одной ноге. Доктор, это правда необходимо? И каков риск?

– Риск всегда появляется там, где замешаны наркотики, особенно это касается обмена веществ, и ему это известно. Именно для этого он разработал метод внутривенного введения, который усиливает психологическую боль, но в какой-то мере снижает вероятность неблагоприятных последствий.

– В какой-то мере? – вскрикнул Алекс.

– Я говорю так, как есть на самом деле. Он и сам этого не скрывает.

– Какой из этого следует вывод, доктор? – спросил Холланд.

– В худшем случае ему грозит два или три месяца интенсивной терапии.

– Но все это действительно необходимо? – настаивал Конклин. – Без этого правда нельзя обойтись?

– Да, – ответил Уолш. – Все произошло недавно, и он еще находится под впечатлением. Случившееся завладело его сознанием, это может означать только то, что он испытал потрясение и на подсознательном уровне. Он прав. Ему будет сложно заставить свою память работать… Я обращаюсь к вам чисто формально. Он настаивает на процедуре, и после того, что он мне рассказал, я не могу не поддержать его. Я бы сделал то же самое. Каждый из нас пошел бы на это.

– А меры предосторожности? – спросил Алекс.

– Сестра будет находиться за дверью. Внутри будет только диктофон на батарейках… и кто-нибудь из вас – или вы оба. – Врач повернулся к двери, затем оглянулся. – Я вас позову, – добавил он и скрылся за дверью.

Конклин и Холланд переглянулись. Начался второй период ожидания.

К их удивлению, он продлился всего минут десять. В комнату отдыха вошла сестра и попросила следовать за ней. Они пошли по лабиринту из белых стен, однообразие которых прерывалось лишь утопленными в них панелями со стеклянными ручками – это были двери. Только раз во время своего краткого путешествия они встретили еще одно человеческое существо – это был мужчина в белом халате, с белой хирургической маской на лице, который вышел из еще одной белой двери. Его острые напряженные глаза над куском белой материи смотрели немного осуждающе, признав в них пришельцев из другого мира, который не был Пятым Стерилизатором. Сестра открыла дверь, сверху над ней мигала красная лампа. Она приложила палец к губам, прося соблюдать тишину. Холланд и Конклин тихо вошли внутрь темного помещения и оказались перед белым занавесом, скрывавшим кровать или операционный стол; через него пробивался маленький кружок яркого света. Они услышали тихий голос доктора Уолша:

– Вы отправляетесь в прошлое, доктор, не очень далеко, на день или около того, к тому моменту, когда вы начали ощущать тупую тянущую боль в вашей руке… вашей руке, доктор. Зачем они причиняют боль вашей руке? Вы были на ферме, маленькой ферме с полями за окном, а потом они надели вам на глаза повязку и стали причинять боль вашей руке. Вашей руке, доктор.

Неожиданно на потолке отразилась неяркая вспышка зеленого света. Занавес сам раздвинулся на несколько футов, открыв кровать, пациента и врача. Уолш убрал палец с кнопки около кровати и посмотрел на них, делая жесты руками и как бы говоря: «Здесь больше никого нет. Убедились?»

Оба свидетеля кивнули, сперва завороженные, а потом охваченные ужасом от увиденного: по искаженному гримасой бледному лицу Панова из широко открытых глаз катились слезы. Одновременно они увидели и белые ремни, выступавшие из-под белой простыни, которые держали Мо – скорее всего он сам приказал себя связать.

– Рука, доктор. Мы должны начать с инъекции, не так ли? Вы же знаете ее предназначение, доктор, не так ли? За ней последует другая инъекция, чего вы не можете допустить. Вы должны это остановить.

Раздался пронзительный крик ужаса и протеста:

– Нет, нет! Я не скажу вам! Я убил его один раз и не буду убивать его еще раз! Уйдите от меняаааа!..

Алекс пошатнулся и сполз на пол. Питер Холланд, этот сильный широкоплечий адмирал, участник самых тайных операций на Дальнем Востоке, схватил его и аккуратно и неслышно вывел за дверь, передав сестре.

– Уведите его отсюда, прошу вас.

– Да, сэр.

– Питер, – кашлянул Алекс, пытаясь встать и вновь падая. – Прости меня, господи, прости меня!

– За что? – тихо спросил Холланд.

– Я должен смотреть, но я не могу это делать!

– Я понимаю. Это слишком тяжело. Будь я на твоем месте, я бы тоже не смог.

– Нет, ты не понимаешь! Мо говорит, что убил Дэвида, но это совсем не так. А я собирался, я действительно хотел его убить! Я был не прав, но всеми силами старался его убить! И вот я опять сделал то же самое. Послал его в Париж… Это не Мо виноват, а я!

– Прислоните его к стене, мисс. Пусть опустится на пол, и, пожалуйста, оставьте нас одних.

– Да, сэр! – сестра сделала, как ей было велено, и ушла, оставив Холланда и Алекса наедине в белом лабиринте.

– Так, а теперь послушай меня, Агент, – прошептал седоволосый директор Центрального разведывательного управления, опускаясь на колени перед Конклином. – Пора остановить эту карусель вины и самобичевания – ее нужно остановить, – или мы ничего не добьемся. Мне все равно, что ты или Панов сделали тринадцать или пять лет назад или даже сейчас! Мы все умные люди, и каждый из нас делал то, что считал в то время правильным… Знаешь что, Святой Алекс? Да-да, я знаю твое прозвище. Мы все совершаем ошибки. Это нехорошо, не так ли? Наверное, мы не так уж и умны. Наверное, Панов не самый лучший психиатр, а ты не самый лучший агент, которого канонизировали, и, вероятно, я не самый великий стратег, каким меня представляют. Ну и что с того? Мы все равно должны заниматься своей работой.