Улыбка черного кота

Глава 21

– Вы забыли обо всех нас ради этого человека, – в голосе его дочери звучало почтительное обращение на «вы», как и положено в любой китайской семье, однако в нем явственно слышался почти невозможный для китаянки укор по отношению к старшему. Девушка сознавала это и потому смягчила тон: – Мы почти не видимся дома. Вы все время проводите в клинике…

Доктор Сяо нахмурился: такое вмешательство в дела отца было совершенно немыслимым для покорной дочери. И все же он не рассердился: его младшая девочка, двадцатипятилетняя Цзяоцин, так горевала по старшему брату! Они были дружны, и брат всегда вставал на ее сторону в редких семейных несогласиях, всегда ограждал ее от любых неприятностей. Видимо, теперь она ревнует к Ло и не может понять, почему отец так много внимания уделяет этому европейцу.

Дома девушку звали Диной. Семья вообще была не такая ортодоксально китайская, как могло показаться с первого взгляда. Жена доктора Сяо была уйгуркой, а потому Цзяоцин, как и ее погибший брат, имела европеизированную внешность, училась в Лондоне, любила путешествовать и, как многие дети состоятельных китайцев, довольно хорошо знала Европу и Америку. Она уже получила медицинский диплом в Англии и была готова в тот год поехать на стажировку в Америку, чтобы позже посвятить свою жизнь тому же делу, которое стало главным для ее отца. Однако горе, постигшее семью, заставило ее остаться с родителями и отложить дальнейшее обучение за рубежом.

Цзяоцин с самого начала с большим недоверием отнеслась к затее отца. Выходить одинокого и больного парня – да, это входит в его профессиональные обязанности. Но дать ему имя ее брата? Собираться пригласить его в дом? Как хотите, а это было уже чересчур. Это было чрезмерной тратой душевных сил, а все чрезмерное, как казалось изящной и утонченной девушке, немного отдает дурным вкусом… И, не осмеливаясь открыто порицать отца, она все же чувствовала, как острыми коготками вонзается в ее душу боль, как просыпается и живет в ней ревность, какой она никогда не испытывала по отношению к любимому старшему брату.

Однако изменить что-либо Цзяоцин была не в силах: отец только улыбался в ответ на ее завуалированно высказываемые упреки и продолжал заботиться о молодом мужчине неизвестного роду-племени. И тогда на смену ревности и обиде мало-помалу пришло любопытство.

Цзяоцин впервые пришла в клинику, когда молодой человек уже потихоньку начал говорить. Она принесла ему несколько белых хризантем и, несмело остановившись у входа в палату, замерла, пораженная его странным, печальным лицом. Это не было его настоящее лицо, и Цзяоцин об этом знала, но все-таки не смогла совладать со своим удивлением и грустью: этот парень… почти возрожденный из огня и пепла… это он заменил в сердце отца ее брата?..

Прямо за спиной девушки в широком и светлом больничном коридоре находилось окно, и косые лучи тихого октябрьского солнца теперь падали на нее сзади, подсвечивая лицо и фигуру каким-то неземным, розовым, почти сверхъестественным светом. Такой и запомнил ее Антон навсегда: тонкий профиль миловидного восточного лица, упрямый наклон лебединой шеи и пышные хризантемы в ее руках…

– Цве-ты, – тихо, но отчетливо произнес Ло и, как ребенок, потянулся к пушистым белым шарам, неожиданно возникшим перед его глазами.

И, как ребенку, так же отчетливо и ласково ответила ему Цзяоцин, изумленная тем чувством, которое пробудили в ней его беззащитность и простота:

– Это хризантемы, Ло. Здесь, в Китае, мы называем эти цветы Лапы Белого Дракона.

Он понял и кивнул головой. А девушка так и осталась стоять у двери, не в силах вымолвить больше ни слова. Потом она положила хризантемы на легкий столик у его изголовья и молча ушла.

После этого Цзяоцин стала появляться в клинике регулярно. Отец улыбался, встречая ее в коридорах – она никогда не заходила к нему в кабинет во время этих визитов, – и тоже молчал, не желая спрашивать ее ни о чем. Когда молодой человек уже смог поддерживать долгую беседу, она принялась учить его читать, объясняла ему, где он теперь живет, как сюда попал и что за страна Китай.

– Мы живем в самой большой стране мира, – рассказывала она ему, как малому ребенку, напоминая сама себе учительницу в начальной школе. – Китайцев на свете очень много – один миллиард триста миллионов. И на всех не хватает ни земли, ни зерна, ни работы, ни одежды… Нас было бы еще больше, но мы ввели правило – в одной семье один ребенок. Мои родители богатые люди, и они смогли заплатить за меня большой штраф, когда я родилась.

– Штраф? – Ло смотрел на нее недоуменным взглядом, и девушка, вздохнув, объясняла непонятное слово.

Она рассказывала ему элементарные вещи о том, как устроена ее страна и какие народы в ней живут, как устроен мир, какие еще есть страны и люди на Земле. Молодой мужчина впитывал информацию, словно губка прозрачную и чистую воду; он учился с огромным желанием и мгновенно запоминал новые сведения.

– У него определенно есть навыки умственного труда, – прозвучал однажды во время такой беседы задумчивый голос. И она, обернувшись, мгновенно порозовев от неожиданности, обнаружила, что за спиной ее стоит отец, неслышно зашедший в палату. – Попробуй поговорить с ним о разных профессиях. Вдруг тебе удастся пробудить в нем какие-нибудь воспоминания?..

Дина прислушалась к словам отца, но, сколько бы ни говорила она с Ло об инженерах, строителях и педагогах, все оставалось тщетно – ни одна из названных профессий не пробудила в задумчивых голубых глазах молодого человека никакого видимого душевного отклика.

Чем больше проводила с ним времени Цзяоцин, тем больше начинал ее интересовать этот незнакомец. Однажды утром она забежала в клинику раньше обычного. В комнате Ло она застала группу врачей. Девушка тихо вошла и, оставшись незамеченной, решила послушать, что скажут специалисты о здоровье ее друга. Больной стоял лицом к окну, раздетый по пояс. Его спину прощупывали ловкие руки специалиста по тибетской медицине. Тот объяснял молодым коллегам назначение выполняемых им манипуляций и по определенным точкам диагностировал состояние здоровья всего организма. Дина с легким чувством неловкости взглянула на широкую, обнаженную худую спину больного и… вздрогнула. Над левой верхней лопаткой Ло ей улыбалась лукавая морда черного кота. Давнее, почти умершее воспоминание мгновенно ударило девушке в сердце, и, боясь закричать от неожиданности, прикрывая рот рукой, она выскочила из палаты.

У Цзяоцин были основания для того, чтобы так эмоционально, почти болезненно отреагировать на татуировку Ло. Давным-давно, когда она была совсем маленькой девочкой, один даосский монах, чудом не погибший во времена «культурной революции», гостил в хлебосольном доме ее отца. Он предсказал, что девчушку, любимицу доктора Сяо, так смешно и забавно поглядывавшую на гостя из-под широкого рукава национальной одежды, ждет жених с котом на плече. Родные потом долго смеялись, изображая Дине в лицах, как к ней придет свататься высоченный парень, несущий на закорках сердито шипящего кота. Кот, говорили они, непременно будет черный и оцарапает ее, как только жених приблизится…

Дина как современная девушка, много ездившая по свету и прочитавшая много умных книг, давно уже забыла о предсказании. Иногда она думала, что это была глупая шутка старого монаха. Но время шло, ей исполнилось уже двадцать пять, и, хотя родители считали, что пора уже обрести пару и подарить им внуков, женихов все не находилось. Разумеется, ее отец занимал достаточно высокое положение, да и сама девушка была довольно хороша и не испытывала недостатка в поклонниках. Но ни один из них не сумел затронуть сердце Цзяоцин. Увлеченная учебой, она и не думала искать себе суженого, а в последнее время стала побаиваться, что придется выйти замуж за человека, которого, по китайскому обычаю, выберут для нее ее родители.