Улыбка Пеликена

Сердце на снегу

Вездеход стоял внизу у подъезда. Ехать нужно было недалеко, чуть больше сотни километров, в село Канчалан.

Глеб одел унты из якутской лошади, пуховик, лисью шапку, поцеловал на пороге жену и, пообещав скоро вернуться, вышел из квартиры.

Командировка была приятной – ему было поручено вручить старейшему оленеводу села орден Ленина и подарки от окружной исполнительной власти.

Заехав на работу, он добавил к своим вещам фотоаппарат и бутылку армянского коньяка, гаранта согрева в трудной ситуации.

Выезжая из города, он оглянулся: ветер гнул дым параллельно земле, солнце светило ярко, редкие белые тучки, пробегая по небу, указывали на удачно выбранный для поездки день.

Перейдя по зимнику лиман и проехав поселок Шахтерский, Глеб решил немного подремать. Вездеход трясло, запах солярки дурманил голову, поэтому сон стал для него лучшим рецептом от укачивания.

Однако вскоре резкое падение, а потом и сильный удар не только разбудили его, но и принесли ощущение страха.

– Что это? – выкрикнул он. Дизель ревел, стучал старыми поршнями, но вездеход не двигался.

– В кастрюльку попали, Михалыч! – спокойно ответил водитель, натягивая рукавицы.

– Не понял? – Глеб посмотрел в окно, но ничего кроме снега не увидел.

– Весна! Зимник трещит, лед ломается! Мы наехали на один край льдины, и он провалился вместе с нами, а другой ее край прихлопнул нас, словно крышкой.

С трудом выбравшись наружу через водительскую дверь, Глеб и водитель вышли на лед и, обходя по кругу место своей аварии, размышляли о возможностях освобождения из ледяного капкана.

– Вариантов у нас только два. И первое, что нам нужно сделать, это по рации связаться с дежурным по району и сообщить о нашей проблеме.

– Иван Николаич, хочешь сказать, – обратился Глеб к водителю, – что мы сами из этой ямы не вылезем?

– Думаю, нет. Льдина, что придавила наш капот, слишком тяжелая. У меня по бортам привязаны бревна, и мы можем попробовать подложить их под гусеницы и улучшить сцепление со льдом, но эту операцию хорошо делать, когда тебя за задницу тянут. А тут что-то помощников не видно…

Он посмотрел по сторонам, белое поле снега уходило за горизонт.

– Второе, надо запалить мою старую промасленную телогрейку, дым от нее будет виден далеко, и кто-нибудь да заглянет на огонек.

– Слушай, а как это происходит, что река устраивает машинам такие хитрые ловушки? – Глеб подошел ближе к вездеходу и, присев на корточки, заглянул в образовавшееся между льдом и дном реки пространство.

– Это просто, – водитель полез в вездеход и включил рацию, – мороз вымораживает воду, превращая ее в лед, а холод этот лед выдавливает…

– Дежурный, дежурный, – переключился он на разговор по рации, – мой номер сорок-двенадцать КА, два человека, мы на старом зимнике провалились в яму, нужна помощь, как слышите?

– Да, слышим вас хорошо. – Голос в микрофонах показался Глебу знакомым. – Уточните точное место вашего расположения!

– Мы в сорока пяти-пятидесяти километрах от Канчалана.

– Оставайтесь на связи, будем искать вам помощь. Передайте Михалычу привет от Тяжлова! – Водитель покосился на Глеба. – Он вас слышит, кивает головой и тоже шлет привет.

– Все мужики, я отключаюсь, не волнуйтесь, вытащим!

– Тяжлов, – продолжил говорить водитель, – это тот, что главным инженером в геологической партии?

– Да. – Глеб откинул снег от гусеницы вездехода и попытался пролезть в пространство между сломанной льдиной, удерживаемой вездеходом, и дном реки.

– Куда! – на его действие водитель отреагировал громким и резким криком. – Тут торосина под тонну весом, а может и более, а вы с головой в щель лезете?!

– Не шуми! Никакой опасности нет, вездеход крепко удерживает на себе кусок льда. Я дальше не полезу – там все равно темно, зато тут, куда свет попадает, красота. Ты не представляешь, какая красота!

Речные растения замерзли, покрылись инеем и выглядели, как миниатюрный сказочный лес. Глеб лег на живот, чтобы было удобнее смотреть на неожиданно открывшуюся картинку природы.

– Представь, – продолжил он говорить водителю, – мы чешем по этому зимнику восемь месяцев без передыху. Пурга, снег летит, бывает, видимости никакой, а тут, внизу подо льдом, тишина. Замороженные стебли и листья уснули, застыв в удивительных позах ледяного величия…

Водитель улыбнулся, в кабине работающего вездехода ему было тепло, а вид ползающего по снегу секретаря райкома показался ему забавным. Мысль, что молодому, совсем еще неопытному мальчишке доверили руководить такой большой территорией, мелькнула в его голове еще раз и укрепилась опасениями.

Глеб поднялся, отряхнул с себя снег и прислушался: к монотонному звуку работающего дизеля добавился новый, нарастающий шум. Он посмотрел по сторонам, поднял глаза на небо, но никого не увидел. Удивление и непонимание толкнули его вперед, и он, обойдя вездеход, тут же заметил несущийся прямо на них трехосный Урал.

Водитель вездехода тоже услышал приближающуюся машину и, не мешкая, стал доставать буксировочный трос.

– Что, по носу получили?! – выкрикнул молодой парень с перепачканным лицом, останавливая грузовик рядом с вездеходом.

– Да уж, сподобило, вляпались, как в коровью лепешку наступили, – буркнул Николаевич, закрепляя монтировкой петлю стального троса на клыке мощной машины.

Двигатели заревели, выбрасывая клубы черного дыма, гусеницы и колеса закрутились, вездеход вышел из ямы-ловушки, а льдина осталась стоять на своем месте и, словно противотанковый еж, перегораживала дорогу.

– Едрена-матрена! – Водитель грузовика спрыгнул на дорогу и, взяв в ладони снег, стал растирать им лицо. – Мне в Канчалан нужно, а эта глыбина на свое прежнее место не вернулась.

– Ничего, краем по тундре обойдем, и другие машины по нашей колее пойдут, – подытожил Николаич, дернул рычагами и, преодолев небольшой уклон берега, выехал из замершего русла реки.

– Как тебя зовут? – обратился Глеб к водителю Урала.

– Юра. А тебя?

– Глеб. – Они крепко пожали друг другу руки.

– Спасибо, Юра, – продолжил говорить Глеб, – выручил! Нам тоже в Канчалан нужно. Если серьезно, мы даже опаздываем, а тут такая оказия приключилась. Но хорошо, что тебя дежурный быстро нашел.

– Какой дежурный? – Парень достал из кабины грязное полотенце, больше похожее на ветошь, и стал протирать им лицо.

– Мы по рации связались с Анадырем, и ответственный по району дежурный сказал, что пришлет нам помощь, – Глеб говорил и рассматривал водителя грузовика – глаза у того были красны от усталости, мороз превратил его пальцы в крючки, кожа на руках сильно обветрилась.

– У меня рация еще вчера сдохла. Два дня назад я, в составе колонны, шел на кораль за мясом и случайно пробил колесо на торосах. Старшему сообщил, что отстану на полчаса, думал: делов-то – покрышку заменить, а она… – Он ласково постучал по крылу грузовика. – Закапризничала и два дня заводиться не хотела.

На пригорке снова появился грохочущий вездеход.

– Все, колею нарезал, можем трогаться, – выкрикнул Николаевич, разворачиваясь на месте.

– Глеб, а может, у вас пожрать чего-нибудь есть, и грамм сто?.. Продрог, как собака, боюсь, заболею. – Юра тускло улыбнулся, усталость владела им полностью.

– Иди в машину, не мерзни лишнего, я все принесу. – Глеб поднялся к вездеходу, открыл свою дверцу, взял рюкзак и вернулся обратно.

Разворачивая завернутую в фольгу еду, он видел, как голодные глаза Юры впились в бутерброды, как дернулся, сглатывая слюну кадык, как задрожали пальцы, когда тот протянул руку к нарезанному ломтиками сыру.

Сняв крышку с китайского термоса, Глеб налил армянского коньяку. Вид жадно жующего парня вызывал у него чувство радости и удовольствия.

– Ну, а ты чего? – залпом выпив коньяк, произнес Юра. – Себе почему не наливаешь? Я ж не алкоголик, чтобы один пить!

– Мне нельзя, люди в селе ждут!

– И что? Глоточек не помешает, сами-то вы сколько в этой яме проторчали? – Вдруг глаза его округлились, в них отразились испуг и растерянность.

– Вот я балбес! Сижу тут, пью, а там товарищ твой один сидит. – Юра хотел выйти, но Глеб остановил его.

– Ничего-ничего, не волнуйся, нам всем нужно ехать. И в яме мы не больше двух часов пробыли. Давай, выпей чаю, и за нами потихонечку трогай. Силы-то есть, не уснешь после еды и алкоголя?

– Да что тут ехать, пятьдесят километров! Через час будем на месте.

– Ну, вот и хорошо. Я пойду, бутылку и еду тебе оставляю, вечером поужинаешь и расслабишься до донышка.

– Спасибо тебе, Глеб, и товарищу своему от меня спасибо передай. Во как бывает в жизни! Коньяк, сыр, котлетки домашние, я об этом сутки назад даже и мечтать не мог, а тут раз – и праздник на дороге. Держи пять, корешок! – Они громко хлопнули друг друга по ладоням, Глеб вышел и направился к вездеходу.

Улыбка перешла в смех, когда он усаживался на свое место. Мысль, что он своей рукой угощал коньяком водителя прямо на рейсе, и оставил того управлять машиной, развеселила его.

– Михалыч, вы там кормили его что ли?

– Да. Парень голодный, два дня в тундре просидел, машина не заводилась.

– Я так и подумал, чумазый весь, замороженный, а главное – случайный. Мне по рации сказали, что за нами выслали машину председателя совхоза, а про Урал ничего не знают.

Вездеход дернулся и пошел по зимнику дальше, набирая скорость.

– Видишь, как хорошо! Он нам помог, мы его поддержали, жаль только, что я не успел замороженный «лес» сфотографировать. Ну, да ладно, даст Бог, не в последний раз проваливаемся!

– Тьфу-тьфу-тьфу! – плюнул через плечо водитель. – Это нам просто повезло, а бывают случаи…

И он начал свой рассказ закрывающему глаза Глебу. Монотонность дороги, тепло кабины и ночные вставания к сыну одолели его навалившимся под северную байку сном…

Потом было село Канчалан, вручение ордена Ленина и удивительно глупые подарки, доставленные на вездеходе Северосмешторга. Холодильник, стиральная машина и телевизор «Горизонт», которые орденоносец впервые увидел в своей жизни, наверное, очень пригодились бы ему. Но жил он в яранге, где электричества не было, а самым большим достижением цивилизации считалась замена коптящих жировиков на керосиновые лампы.

Выполнив все формальности торжественной церемонии вручения награды, Глеб, председатель колхоза, парторг и председатель сельсовета поехали на угощение к оленеводу, в стойбище, находящееся всего в пяти километрах от села. Четыре яранги, огромное количество оленей и два десятка чукчей встретили их большим костром и одобрительными кивками головы.

Пить было нельзя. Указ Горбачева о борьбе с пьянством и алкоголизмом, значки участников общества борьбы за трезвость и главное – уплаченные за это взносы держали присутствующих в напряжении. Собравшиеся поглядывали друг на друга, с сожалением понимая, что приехавший гость портит всю обедню и мешает празднику «литься» рекой.

Однако потихонечку все стало двигаться и развиваться.

Молодой чукча заарканил оленя, без суеты и лишних движений уложил его на бок, вскрыл горло и, придерживая за рога, стал ждать, пока стечет кровь. Остальные оленеводы периодически заглядывали в ярангу, а так как выходили уже с красными лицами, то можно было понять, что они все-таки приступили к дегустации водки.

Председатель совхоза, русский, приехавший работать из Якутии, ходил ужом вокруг Глеба. Видимо, остальные почетные гости и руководящие работники именно ему доверили утрясти деликатный вопрос настоящего «начала» торжества.

– Глеб Михайлович, может, пока оленя готовить будут, мы для согрева по рюмочке коньку?.. Все-таки праздник в совхозе, орден Ленина моему оленеводу вручили, серьезное дело.

– Как же, ну… Тут? – стал сбивчиво врастяжку говорить Глеб. – Здесь люди кругом, а мы с рюмками стоять будем… Нехорошо получится.

– Зачем? – удивленно произнес председатель. – У нас все подготовлено. Вон. – Он показал рукой в сторону дальней яранги. – Там и стол накрыт, и стулья стоят – все по-людски, и подчиненные не увидят.

– Ох, ну ты и штучка. Значит, эти яранги ты специально недалеко от села поставил, чтобы праздник провести?

– А как же! Что я, не понимаю! Тут собрались только уважаемые люди. Если бы я в селе такое устроил – получилась бы попойка, отписывайся потом… А так мы сейчас сядем, выпьем, закусим, поговорим, словом, достойно отметим.

Глеб посмотрел по сторонам. Он чувствовал, сейчас все наблюдают за его реакцией, и поэтому собравшиеся, даже те, кто уже начал гулять, с нетерпением ждали ответа.

– Ну, если только по маленькой, за здоровье орденоносца!

Все улыбнулись, а кто-то даже с облегчение выдохнул, дело пошло еще быстрее и главное – с настроением.

– Сердце гостю! – крикнул парторг, и молодой чукча, проворно орудуя ножом, быстро вскрыл грудину убитого оленя и кинул на снег большое, парящее на морозе сердце.

– Вот, Глеб Михайлович, сейчас они вам из ребрышек супчик сварят. Бульон получиться наваристый, ароматный, запивка сумасшедшая – сам проверял, алкоголь не берет, – сказал председатель совхоза, жестом показывая, чтобы Глеб следовал за ним.

Ночью Глеб вышел из яранги, мороз приятно цеплял щеки холодом. Он расстегнул брюки и, подняв глаза на небо, улыбнулся мыслям, пришедшим в его захмелевшее сознание. Стоять на краю земли, смотреть на яркие звезды, задрав голову к небу и одновременно освобождать мочевой пузырь от влаги, в большей мере состоящей из армянского коньяка, показалось ему верхом блаженства и ни с чем не сравнимым удовольствием, единением со звенящей тишиной и живущей вокруг него бесконечностью.

Глеб застегнул молнию, раскинул руки и тихо прошептал:– Хорошо-то как, м-м-м…

Золото и Чукотский Саваоф

Глеб прилетел из Магадана. На бюро обкома партии ему строго указали, что добыча золота в районе не растет, и обязали в кратчайшие сроки исправить положение.

– Вот молодцы! – привычно оппонировал он после «драки», сидя на кухне с женой. – В постановлении написали, на сколько процентов прииск «Отрожный» должен увеличить добычу золота. Слышишь! Должен!! – Он поднял указательный палец вверх, и шутливо погрозил. – Понимаешь, я к золотарям никакого отношения не имею.

Виктория внимательно слушала. Она знала – лучше соглашаться и молча кивать головой.

– Директор прииска подчиняется «Магаданзолоту», металл сдает в область, мне в бюджет района даже маленькой крошечки не перепадает, и в этой ситуации от меня требуют исправлять положение!

Глеб проглотил ужин, даже не заметив его кулинарных достоинств. Виктория убрала тарелки в раковину и налила чай.

– Ну что, придется лететь на прииск! – подытожил он свои мысли, молчание жены и раздражение, возникшее в результате непонимания магаданским начальством процессов добычи золота в районе.

– Хотя, если честно, я даже не знаю, для чего мне туда лететь! О чем с людьми разговаривать? Агитировать их за Советскую власть глупо – у них зарплата напрямую зависит от количества сданного металла, и весь прииск не на словах, а на живых деньгах заинтересован в увеличении добычи.

– А я позавчера, – решила все-таки принять участие в разговоре Виктория, – была в гостях у Гали, мы вместе в школе работаем. Ее муж, журналист, очень интересно рассказывал о процессе добычи золота и, кстати, говорил, что за сутки прииск очень много его намывает. Там у них такой большой деревянный лоток… – Не находя нужных слов и определений, она стала помогать себе жестами, обозначая в воздухе конструкцию, о которой рассказывала. – У него на дне несколько сеточек, и после промывания водой там остаются кусочки золота, и он туда даже руки по локоть засунул.

– Что? – Глеб начал сначала тихо, но потом все громче и громче смеяться. – Лоток! Руки по локоть в золото! – еле вымолвил он, придерживая руками мышцы живота, сотрясающиеся приступами смеха.

– Чего ты покатываешься! – Виктория отодвинула от мужа горячую чашку с чаем. – Он лично все видел! Говорит, домик там такой деревянный, колючая проволока вокруг, охрана, ленты к нему идут, а внутри вот это самое деревянное корыто. – Она снова начертила руками в воздухе квадрат.

Глеб уже не слышал последних слов, смех до боли содрогал мышцы пресса, заставляя его согнуться в крючок, слезы текли ручьем, казалось, даже прерваться на вдох нет никакой возможности.

– Нет, ну вы поглядите на него! Чего такого я смешного говорю? – Ее интонация, расширенные удивлением глаза, наивность и искренность были для Глеба, как красная тряпка для быка, и он, замахав руками, взмолился:

– Все… все…. Все, не могу больше! Молчи! Прошу, молчи и ничего больше не говори! Сиди тут, я сейчас приду. – Он с трудом поднялся, несколько раз глубоко вздохнул, вытер полотенцем лицо и пошел в прихожую. Там, на тумбочке, лежал его портфель.

Взяв документы и фотографии, которые ему были переданы промышленно-транспортным отделом областного комитета партии, вернулся обратно.

– Вот, моя дорогая. – Он с трудом сдерживал смех, продолжая одной рукой держаться за живот. – Фотография драги, перерабатывающей породу установки. И мне кажется, что она совсем не похожа на деревянный домик с колючей проволокой.

– Ну, я же ничего не придумываю! Просто мне интересно, как золото находят и достают из земли. И если ты лучше знаешь, как это происходит, то расскажи, и не прикалывайся надо мной.

– Геологи дырявят поле месторождения через сто, двести метров, определяя границы и глубину залегания золота, – начал Глеб свой рассказ. – Затем бульдозеры делают вскрышу – убирают пустой слой земли; обычно это бывает по руслам рек. И только потом приходит драга и начинает просеивать породу, отделяя золото, которое, кстати сказать, накапливается машиной в строго защищенном месте. Каждые сутки металл достает человек, имеющий специальный допуск к такой работе, он же перекладывает его в дюар – широкий металлический сосуд с узким горлом. В физике и медицине их часто используют для хранения жидкого азота. Потом, по мере наполнения этих сосудов, вызывается вертолет, который доставляет золото в Магадан.

Виктория молчала, переводя глаза с фотографии на Глеба и обратно, порой в недоумении хмыкая и пожимая плечами.

– На прииске есть участки, которые не выгодны для промышленного использования больших машин, они отданы частным старателям в артели. Вот, наверное, там еще пользуются деревянными лотками, о которых и рассказывал муж твоей подруги.

– Ой, – вздохнула Виктория, – а как было красиво! Много золота, и он туда руки опускает…

– Вот над этой частью твоего рассказа я больше всего и умирал от смеха. Даже если допустить, что кто-то выписал ему пропуск, и он попал в хранилище золота, то как он мог умудриться засунуть руки… – Глеб снова представил себе это и улыбнулся.

– В горлышко сосуда диаметром всего три сантиметра.

– А может, – решила заступиться за журналиста Виктория, – он трогал золото, когда его доставали из этой огромной машины и пересыпали в кувшины, о которых ты говоришь?

– Не-а, – Глеб прищелкнул языком, – не получается! Суточная добыча металла по прииску в среднем от двухсот до четырехсот граммов. Поэтому в лучшем случае он мог только мизинец куда-то сунуть. Но и это ему вряд ли удалось бы сделать, потому что даже я, имея первую категорию допуска, не могу приблизиться к золоту на расстояние, позволяющее дотронуться до него. В лучшем случае, этот журналист был в конторе прииска, и ему дали возможность издалека сфотографировать работу по вскрыше породы.

– А мы-то сидели все вокруг него, как клушки, со ртами открытыми и представляли, в каких интересных местах он побывал. – Виктория отдала фотографию драги обратно.

– Журналист, говоришь… И в какой газете он работает?

– Не знаю, в какой-то гарнизонной!

– Что?! – Смех снова стал возвращаться к Глебу. – Военному разрешения для посещения прииска никто не даст, а это значит, что он вам либо чужой рассказ на уши повесил, либо вообще все нафантазировал.

– Ну и ладно, и Бог с ним! Зато мы весело провели время. В следующий раз обязательно пойдем вместе, я обещала познакомить всех с моим вечно катающимся по командировкам мужем. Только дай мне слово, что если он опять начнет привирать или фантазировать, ты не будешь его останавливать и выводить на чистую воду, и вообще – не надо никому говорить, где и кем ты работаешь.

– Хорошо! Только я думаю, это невозможно долго сохранять в тайне. В «Советской Чукотке» периодически появляются мои статьи, случается, местное телевидение приглашает…

– Кстати, – перебила она его, – что произошло перед самым твоим отъездом в Магадан? Захожу в учительскую, и слышу, как девчонки между собой разговаривают: «Вчера смотрела телевизор, программу «Пульс». Сидит полуголый секретарь райкома партии, и рассказывает про какую-то китайскую борьбу». А другая ей отвечает: «Да, коммунисты эти совсем оборзели, с жиру бесятся!!» Поэтому мне очень хочется посмотреть эту передачу и одежду, в которой ты красовался перед камерой.

– Одежду ты стираешь постоянно, после каждой тренировки, это моя черная жилетка с иероглифами штаны на завязках.

– Глеб попробовал чай, но тот уже остыл. – И почему сразу «красовался», ревнуешь что ли?

– Ой, очень надо! – Виктория поднялась, хитро улыбнулась и встала к раковине мыть посуду.

Глеб посмотрел на ее волосы, спину, опустил взгляд на плотно обтягивающие попку джинсы, и… не дав ей возможности вытереть влажные руки, понес в спальню, рассказывать о технике колонкового бурения, используемого геологами в поисках полезных ископаемых.

Завтрак и распихивание детей по детским садам прошли как обычно в суматохе и беготне. Переступив порог рабочего кабинета, Глеб сел в кресло с намерением немного перевести дух после утренней беготни, но, даже не успев заглянуть в свой ежегодник, услышал громкий звонок отдельно стоящего аппарата, соединяющего его с председателем КГБ по Чукотскому автономному округу.

– Да! – сказал он резко, подчеркивая голосом утреннюю деловитость.

– Михалыч, чего не хвастаешься? Или что, вы с начальником милиции решили все лавры по этому делу в свой супчик положить?!

– Не понял! По какому делу? Какой супчик?

– О артист, даже голос не дрогнул! Думаешь, мы тут зря хлеб едим! Знаем, знаем, как твой дружок отличился! Ладно, прими мои поздравления! Надеюсь, магарыч проставите, не зажмете событие! – В трубке раздались гудки.

Глеб удивленно посмотрел на телефон, раздумывая над услышанными словами и, положив трубку обратно на рычаги, удивленно присвистнул.

– Валя. – Нажал он на кнопку селектора. – Соедините меня с начальником райотдела.

– Глеб, ты вернулся! – Услышал он через несколько секунд.

– Я-то вернулся, а вот чего ты, чертяка усатый, натворил?! Мне с утра комитетчики звонят!

– Натворил? Да я тебе в отчетах такую жирную галочку нарисовал, пока ты по Магаданам катался. Мои орлы из ОБХСС в аэропорту и на зимнике провели задержание группы старателей и пресекли незаконный вывоз золота из района.

– Да ты что? Вот это да! Вот и не верь после этого в стечение обстоятельств. Я же в обкоме два дня назад за это золото по башке получил!

– Глеб, давай, приезжай ко мне. Здесь в предвариловке такой зубр сидит, глазам не поверишь, настоящий враг, матерый!

– Ваня, лечу!.. А подожди-подожди!!! Сколько золота изъяли?

– Не знаю, у меня весов нет! Послал бойца в ювелирторг, сейчас должен принести.

– Приблизительно-то можешь сказать?! Один килограмм, два?

В трубке раздался сильный, густой смех начальника милиции.

– Два мешка неподъемных, я внутрь заглянул, а там даже крупные куски есть, на расплавленные камни похожие.

– Е, я уже у тебя! – Глеб вскочил и, пробегая мимо Вали, крикнул, чтобы она позвонила в гараж насчет машины, и помчался по ступенькам вниз.

Мешки оказались значительно меньше, чем рисовало воображение Глеба, пока он ехал к зданию РОВД. Разговаривая с оперативниками, он быстро понял, что не хитро спланированная операция, а обычное пьяное веселье загулявшего в аэропорту старателя, и его глупое шараханье среди пассажиров с крупным самородком в руках привело к неожиданной удаче. Но самым забавным и по-настоящему северным в этом эпизоде было то, что люди, к которым подходил старатель, просто так, безо всяких обязательств давали ему деньги, веря, что вышедший из тундры человек остро нуждается в празднике души. Поэтому когда два сержанта подобрали его, лежащего на полу в зале ожидания, и досмотрели рюкзак, они не поверили своим глазам и сразу вызвали высокое начальство.

Дав старателю отоспаться и прийти в себя, его начали допрашивать в здании районного отдела внутренних дел. И, к моменту возвращения Глеба из Магадана, опытные следователи и руководимый ими усатый подполковник с детскими глазами потихонечку вытянули из него кто, куда и как воровал в артели золото.

К тому моменту, когда в кабинете у начальника милиции Глеб разглядывал самородки и золотой песок, уже было задержано пять человек.

– Слушай, Михалыч, есть тут один баклан, он точно по твоей части, политический. Это я про него тебе по телефону говорил – настоящий зубр. Не хочешь в допросе поучаствовать?

– Политический – что ты имеешь в виду?

– А вот сам сейчас посмотришь! Присаживайся, с таким экземпляром пообщаться тебе точно никогда не доводилось.

Он нажал на кнопку, вызвал дежурного и через несколько минут в кабинет вошел худощавый мужчина. Волосы на голове его и борода были словно облака; казалось, такого белого цвета у седины в жизни не бывает, и у Глеба появилось ощущение, что сам былинный бог с картины Васнецова «Саваоф» зашел к ним в гости.

– Вот, товарищ секретарь, полюбуйтесь на этот экземпляр! А ты ближе подойди и садись! – обратился он к задержанному и, взяв со стола лист бумаги, стал громко читать с него.

– Кулыбин Нифонт Иванович, тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения. Из раскулаченных середняков. Во время войны служил полицейским в Белоруссии, в сорок четвертом сдался красной армии. Пятнадцать лет отсидел на Колыме, освободился в начале шестидесятых. Материк ему закрыли, предложили вольное поселение. Он выбрал наш район и вот уже двадцать лет работает старателем в артели «Звезда».

Пока Василий озвучивал документ, Глеб внимательно рассматривал старика. Оказалось, на левой руке у него отсутствовали два пальца, а на правой большой был без фаланги. Глубокий шрам на щеке немного скрывала густая борода, глаза были мутными и уставшими.

– Был задержан для досмотра, – продолжал Василий, – на трассе Отрожный – Марково, при нем обнаружен рюкзак с золотом. Пояснить его происхождение отказался. Ну, Нифонт.

– Начальник милиции положил бумагу на стол и поднял глаза на старика. – Поведай нам: куда ты ехал с таким количеством золота, и кому оно принадлежит?

В кабинете стало тихо. Двое смотрели на третьего, а тот, казалось, никуда не смотрел – понять направление его взгляда было невозможно.

– Молчишь! Думаешь, твои подельники – крутые парни и не сдадут тебя. Смотри! – Василий немного привстал с кресла, взял другую бумагу и начал читать.

– Я, Семенов Николай Петрович, русский, одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения, приехал с золотом в аэропорт «Анадырь», выполняя указание старца Нифонта… – Он поднял глаза и посмотрел на реакцию задержанного. Тот, казалось, даже дышать перестал. – Должен был вылететь в Магадан, но из-за непогоды задержался на три дня… Ты глухой, что ли? – перестав читать, резко выкрикнул подполковник. – Посмотри на него, Михалыч, он даже бровью не ведет! Сидит тут, как сова с выпученными глазами, и в молчанку играет. Может, тебя в камеру кинуть с двумя сержантами, у них вопросники резиновые, быстро твои старые кости к мозгам приставят?..

– Не шурши, начальник, – произнес старик тихо, едва шевеля губами, – убьешь подследственного, запаришься отписываться. Лучше чаю вели принести.

Василий рассмеялся.

– Нет, ну ты погляди на него! Чаю, бараночек с вареньем подать просит. Ну, сейчас тебе все принесут! – Он нажал на кнопку, дверь в его кабинет тут же отворилась, и на пороге появился конвоир.

– В карцер, на хлеб и воду. Будет проситься на допрос, меня и следователей два дня не беспокоить. Пусть посидит, подумает, водички попьет свеженькой… Глядишь, и вспомнит чего.

– Вась, а не круто ты взял, он вроде говорить хотел начать?

– сказал Глеб, как только они остались в кабинете вдвоем.

– Думается мне, он только чая и хотел попить. Знаю я ихнего брата, насмотрелся, когда опером работал – таких никаким молотком не расколешь, ядреные орешки, а этот вообще, похоже, кремень. Прикинь, его еще НКВД допрашивало! Но теперь это не мое дело.

– То есть? Что ты хочешь сказать?

– Хищение в особо крупных размерах у государства является вотчиной КГБ. День-два, и дело у меня заберут. Ты-то откуда узнал, что мы старателей поймали?

– Председатель по прямому позвонил, поздравлял с хорошо выполненной работой.

– Вот видишь! К бабке не ходи, он сейчас бумажки у моего областного начальства выправляет, и завтра, максимум послезавтра явятся мальчишки в пиджаках и всех фигурантов увезут в Магадан.

– Подожди, – Глеб поднялся со стула, – так не пойдет! Нам нужно раскрытие на райотдел оформить, и исходящие документы по золоту тоже должны быть от нашего района.

– Не волнуйся, – Василий улыбнулся, – я сам в этом деле знаешь, как заинтересован! Мне же нужно третью большую звездочку получать, должность у меня полковничья, выслуга есть, друг – секретарь, что я, повышения не заслужил? – Он лукаво улыбнулся и подмигнул Глебу.

– Ох, Васька ну ты и ушлый жучара! Тебе это дело в руки свалилось от линейного лейтенанта, а ты себе уже дырочку на погоне сверлишь.

– И замечательно, у нас как в кино – вор должен сидеть в тюрьме, а нос – быть в табаке. И потом, насколько я понимаю, ты тоже внакладе не остаешься! Небось, к цифрам по сдаче золота государству, прибавишь кило двадцать… – Он подошел к мешкам и, достав несколько небольших самородков, продолжил:

– А то и все двадцать пять, взвешивать нужно.

– Так что же мы сидим, время теряем?! – Глеб от удовольствия ударил в ладоши. – Где твои гонцы, что за весами в Ювелирторг ушли?

– Да тут, небось, в приемной сидят, команды войти ждут.

– Он нажал на кнопку селектора и грозно, уже чувствуя себя настоящим полковником, произнес: – Где эти сукины дети, что за весами пошли?

Ему не ответили, но дверь в кабинет открылась раньше, чем он успел убрать палец с кнопки переговорного устройства.

– Что это? – Глеб подошел к небольшой квадратной коробочке, поставленной на стол дежурным.

– Что это? – так же недоумевая произнес начальник милиции.

– Весы! – отрапортовал лейтенант.

Глеб достал из коробки бумажку с надписью «Инструкция» и стал читать.

– Завод «Калибр», весы ювелирные, точность взвешивания до второго знака после запятой, максимальная порция – сто граммов.Он поднял глаза на Василия, растерянно перевел взгляд на мешки с золотом и начал хохотать. Через несколько секунд все, кто были в кабинете и приемной загибались от смеха, и только молоденький дежурный оставался серьезным. Он не понимал реакции старших товарищей и начальника, искренно считая, что хорошо справился с поручением и доставил в райотдел весы высокой точности.

Дамы приглашают кавалеров

В один из первых дней августа, в воскресенье, Глеб проснулся, выглянул в окно и понял – надо собираться на рыбалку. Жена и дети еще два месяца назад улетели на материк. Тоска по ним и желание как можно быстрее их увидеть с силой голодного льва снедала его в выходные дни звенящей пустотой квартиры. Поэтому полезное для семьи дело, а именно – заготовка рыбы и икры на зиму, стала его главной задачей, позволяющей коротать свободное время.

Он быстро сделал несколько звонков и уговорил двух друзей составить ему компанию. Наспех, без удовольствия, которое обычно присутствовало, когда стол накрывала Виктория, позавтракал, упаковал рюкзак и поехал на рыбалку, подбирая по дороге своих товарищей.

Андрей вышел сразу, как только он остановился у главного входа общежития шахтостроительного управления.

– Не понял? – уточнил Глеб. – Ты почему так одет? Ботинки, брюки, куртка… Я тебя на рыбалку позвал, а не в ресторан!

– Для начала привет! – ответил Андрей, усаживаясь на заднее сидение автомобиля. – Бушлат я возьму у тебя. В воду я не полезу, ботинки не испачкаю, а водка и костюме нормально пьется.

Машина тронулась, и они поехали дальше.

– Сегодня сессия городского совета депутатов и мне прислали приглашение. – Глеб посмотрел в зеркало и увидел, как при этих словах Андрей состроил недовольную гримасу.

– Что за фигня, ты же у нас областной, магаданский, на кой черт ты им понадобился?

– Вот и я о том же! Но если бы я стал прогуливать заседание, то жена, да еще в выходной день, нашла бы мне дело получше, чем рыбалка. Пришлось соврать, надеть костюм и с кислым лицом идти «работать». И кстати, – продолжил он после небольшой паузы, – я сделал это ради того, чтобы пообщаться с тобой, поэтому можешь мне не только бушлат отдать, но и сапоги. Насколько я помню, у тебя есть резиновый костюм химзащиты, в котором ты сеть в воду заводишь, вот в нем сегодня и будешь ходить.

На выезде из города они остановились и в машину, здороваясь, сел Николай.

– Слава Богу ты хоть, – обратился к нему Глеб, – нормально одет, а то Андрюха сегодня сессию вашу прогуливает, из дома в костюме удрал.

– Я тоже прогуливаю! Еще в пятницу у председателя отпросился, сказал – некому с ребенком сидеть. А вообще, если честно, посиделки эти надоели ужас как! Я в районе за спорт отвечаю, и что мне эти заседания и сессии?! Так и хочется сказать словами Маяковского «Пусть будет только одно заседание относительно искоренения всех заседаний».

– Не бубни, – сказал, улыбаясь, Глеб, – мы для себя этот вопрос на сегодня решили, будем заседать на природе, под закуску.

Выехав на косу совхоза имени «XXII съезда КПСС» они, в старом деревянном балке рыбозавода, купили лицензию, взяли сеть, шест и пошли берегом к табличке под номером девять, небольшому кусочку береговой линии, выделенному им для ловли рыбы.

Обязанности распределились и сложились сами собой. Глеб полез в воду ставить сеть, Николай стал разводить костер, а Андрей раскладывать еду на походный стол и разливать водку по рюмкам.

Ветер пах солью, облака придавили сопки к самой земле, белые поплавки покачивались на волнах, когда они подняли по первой и с удовольствием, глядя друг другу в глаза, выпили.

– Вот это да, вот это я понимаю – выходной день! – произнес Андрей, снова наполняя рюмки.

– Представляете, мужики, перед нами Тихий океан, мы сидим на берегу и ловим кету. И вот эта вся красота, мощь Севера, останется в нас навсегда! Вернусь в Москву, и всю жизнь буду вспоминать годы, проведенные тут.

– Опа-опа, Андрюха, чего так грустно! – Глеб поднял рюмку. – Я так понимаю, ты тост хотел сказать. За Север выпить хочешь – так мы только за, правда, Коль?

Они снова выпили, крепко поставили рюмки на стол и с шумом потянули ноздрями воздух, настоянный на запахах цветущей тундры и сырости океана.

Несколько часов прошли в разговорах о работе, семьях, тостах за женщин, когда наконец-то поплавки дернулись и, следуя принципу домино, стали по очереди тонуть.

Азарт, алкоголь, адреналин руководил их руками, когда они все втроем кинулись тянуть веревку и вытаскивать сеть на берег. Красноватая горбуша, серебристая кета и даже маленькие нерочки прыгали на камнях, отдавая солнечным лучам блеск своей чешуи. Распутывая сеть и освобождая рыбу, они убирали самцов в рюкзаки, а пузатых самочек отбрасывали в сторону.

– Чур, я делаю пятиминутку! – выкрикнул Глеб и побежал к машине за ракеткой для игры в бадминтон. Когда-то, – а именно себе он приписывал это открытие, Глеб впервые взял мешочек с икрой и стал натирать его через поле ракетки, красные зернышки падали в кастрюлю с тузлуком не лопаясь, где и просаливались на всю долгую зиму. Потом, поделившись изобретением с друзьями, позже он узнал, что Северосмешторг продал все запасы этой игры, искренне удивляясь возросшей тяге северян к данному виду спорта.

Вернувшись, он проворно размешал в ковшике соль, выбрал две небольших нерки и, вспоров им брюхо, достал икру. Несколько приятных минут ожидания, ушедшие на разливание водки, смачное причмокивание и потирание ладоней, прошли быстро.

Большие, деревянные ложки, наполненные ярко-красной, святящейся в лучах холодного чукотского солнца икрой застыли в воздухе, когда Глеб стал говорить тост:

– Братцы, я не знаю, что мы будем вспоминать потом, в старости, сидя на кухне! Но сейчас, сегодня, в эту секунду холодный ветер, летающие вокруг нас бакланы, тундра, пахнущая созревающей морошкой, белые барашки океана – все это первозданная природа, и мне так хочется, чтобы это могли увидеть наши дети и внуки. Давайте, парни, за это и выпьем!

Закусывая икрой они, закрыв глаза от удовольствия, тут же дружно почувствовали, что состояние души и тела требует продолжения банкета.

План созрел мгновенно, мысль, облегченная алкоголем и подпитанная протеином свежей икры, взлетела высоко вверх вместе с настроением и подсказала, что ресторан «Чукотка» будет отличным местом и жирной, финальной точкой их удачно складывающегося выходного дня.

Быстро собравшись, они поехали к Глебу, оставили рыбу, привели себя в порядок, подобрали свитер Николаю и пешочком отправились в ресторан.

Солнце садилось, разрывая красным заревом облака на горизонте, ветер приятно обдувал их лица, они шли по тротуару, выстроившись в линию словно солдаты, идущие в атаку.

Зайдя в ресторан, друзья немного огорчились – в зале было пусто, музыка еле слышна, а деревянные колонки сипели дешевыми динамиками.

– Так, – сказал Андрей, проходя вглубь зала, – не Монте-Карло, но поесть-то нам нужно!

– Нужно! – ответили ему друзья, рассматривая интерьер заведения.

Выбрав место в правом углу, они открыли меню, лежащее на столе и, не тратя время на изучение двадцати позиций прейскуранта, подозвали официанта.

– Так, – продолжил верховодить Андрей, на лацкане его пиджака красовался значок областного депутата, – нам по три порции салата оливье, заливного из языка, пельмени и, если есть, стейки из оленины.

– Все? – уточнил официант.

– Нет, – ответили ему хором.

– Сок клюквенный и томатный, бутылка водки… – Андрей посмотрел на Глеба, тот показывал ему два пальца. – Две бутылки.

– Да, – подтвердил заказ Николай, одобрительно кивая головой.

– Много! – сказал Андрей, едва официант с заказом отошел от стола.

– Мы на рыбалке почти две повалили, теперь тут еще две, я до дома живой не дойду.

– А ты значок с пиджака сними и сойдешь за нормального, пьющего, советского человека, – сказал Николай, не отрывая взгляда от меню.

Заливное и салаты, приготовленные заранее, тут же оказались на столе, кувшины с соком и две бутылки водки красивой батареей встали в центре. Музыка зазвучала громче и веселее, а когда, после второй рюмочки, порог ресторана переступили три молодые женщины приятной наружности и веселого настроения, перестали раздражать и скрипы в динамиках.

Наверное, так случайно получилось, но они не ушли в другой конец зала, а сели рядом с ними за соседний столик. Обменявшись взглядами приветствия, а местами даже и оценивания, гостьи заказали тот же набор закусок и основных блюд с той разницей, что у них в середине стола оказались две бутылки шампанского.

Вечер начал становиться интересным. Ресторан потихонечку заполнялся посетителями, появились музыканты и, когда зазвучали первые аккорды Битлз, девушки пошли танцевать.

– Ребята, уже одиннадцатый час, – с нотками мольбы в голосе произнес Андрей, – мне домой пора.

– Иди, – сказал Николай, не отрывая взгляда от танцующей в метре от него изящной брюнетки с недостаточно глубоким вырезом на груди, что сильно будоражило его воображение.

– Андрюх, через полтора часа ресторан закроется, и мы все вместе пойдем, – добавил Глеб, тоже не отводя взгляда от худенькой блондинки, игриво поглядывающей на него всякий раз, когда их глаза встречались.

– Братцы, меня жена убьет! Что мне ей рассказывать, если я приду в первом часу ночи?

– Иди, иди! – гнул свою линию Николай.

Но диалогу и возникающему спору не суждено было закончиться. Зазвучали медленные аккорды, и смелые девушки, не возвращаясь к столу, пригласили друзей танцевать.

– Меня Наташей зовут, – сказала блондинка, прижимаясь к Глебу достаточно смело и откровенно для первого танца и знакомства.

– Глеб, – суховато и без энтузиазма произнес он, обнимая ее за талию.

– Весь вечер мучаюсь, и не могу вспомнить, где мы виделись?

– О, мне кажется это вряд ли! – Глеб посмотрел на ребят, те нежно держали своих партнерш и тоже тихо разговаривали.

– А чем вы занимаетесь, если не секрет? – продолжала говорить блондинка, вступив на путь удовлетворения своего любопытства.

– Я… – он немного задумался и, понимая что пауза молчания не в его пользу, выпалил: – Военный, служу в Гудыме, вот, решил выходной день с друзьями провести.

Она подняла на него глаза, кокетство и игра скользнули в ее улыбке.

– А вы где работаете? – спросил Глеб, перебивая вопросом ее длинный и очень откровенный взгляд.

– В доме быта, тут, в Анадыре, мастером в мужском зале. – Она, положила ему голову на плечо и прижалась еще больше. Теперь он всем своим телом почувствовал ее упругий живот и очевидно немаленькую грудь.

Музыка замолчала вовремя, а ушедшие на перерыв музыканты просто спасли ситуацию, объявив перерыв на десять минут.

Вернувшись на свое место, Глеб только было собрался обменяться впечатлениями с друзьями, как весело настроенный язык Николая и его убегающие вдаль мысли выплеснулись в приглашение сдвинуть столы и сесть всем вместе.

Когда они перемешались и стали пить водку с шампанским, их реальность забыла обо всем, что обычно помнят семейные мужчины. Теперь их танцы стали только медленными, движения мягкими, а руки изучающими.

Поэтому к закрытию ресторана Глеб, танцующий в центре зала с Наташей, думал только о том, как все это остановить, не обижая девушку, а она наоборот – всеми мыслями была у себя дома, в уютной спальне.

Но, слава Богу, провидение прислало молодого лейтенанта, получившего после случая с весами прозвище «два знака после запятой».

Ровно в двенадцать часов ночи наряд милиции зашел внутрь ресторана и попросил всех присутствующих расходиться по домам.

Заметив Глеба, лейтенант выпрямил спину, отдал честь и громко выпалил:

– Товарищ секретарь райкома, какие будут приказания?!

– Вспомнила! – растерянно произнесла Наташа. – Я видела вас по телевизору, – незаметно для себя она перешла на «вы», убирая руку с плеча Глеба.

В зале повисла неловкая тишина, девушки съежились, и стали медленно отходить от ребят.– Нет, лейтенант, никаких указаний не будет. – Глеб еле сдерживал смех: растерянные девушки, почти горе на лице Николая, лишившегося реального продолжения, и облегченный выдох Андрея подсказали ему, что день закончился как надо – на волне шутки и не совершенных под музыку и шампанское ошибок.

Секретный ключ к законам жизни

Две чукотских зимы вечерами по выходным, всегда, когда позволяло время, Глеб читал книгу Сун Лутана «Багуа».

Хитрый китаец, старый шифу Ли Фэй, работающий у них в районе на забое оленей, подсунул ему эту книгу, откровенно намекая что все, и в том числе единоборства, начинается с постижения знаний.

Проблема в ее изучении заключалась в том, что когда Глеб натыкался на глухую стену непонимания прочитанного и мчался разыскивать Ли, надеясь получить подсказку, то видел только его постоянную улыбку, жидкую длинную бородку и смеющиеся глаза.

Но все-таки полярные ночи взяли свое, наступило время, когда он закрыл книгу и позвал мастера на встречу.

– Ну, что… – сказал тот, усаживаясь на пол в его рабочем кабинете. – Расскажи мне о жизни, войне и понимании главного в значениях Инь и Ян.

Глеб волновался, мысли клубком носились по его сознанию в поисках начала ответа, легкая испарина смочила лоб, губы стали сухими.

Он несколько раз глубоко вздохнул, сел напротив шифу, закрыл глаза и начал свой рассказ.

– Инь и Ян – символы единства и борьбы противоположностей. Во всем живом есть смерть, во всем сильном есть слабое, в черном – белое, в знаниях – невежество, в любви – ненависть. Гармония достоинств и недостатков, создавая целое, живет в мире и помнит о войне, а книга, которую я прочитал, увела меня от истины и раздавила мое величие пониманием мельчайшего эго перед законами Вселенной. Я, человек, состою из движения энергии по двенадцати меридианам, отвечающим за жизнь шести полых и шести целых органов, потоки этой энергии делятся на шесть поднимающихся от конечностей к центру и на шесть центробежных, стекающих от центра вниз, к конечностям. Здоровье и жизнь человека определяется состоянием энергии, питающей орган, если ее мало, то, по ходу движения, иглоукалыванием или массажем мы усиливаем поток, если энергии наоборот – много, мы, двигаясь навстречу, тормозим ее негативное воздействие и исправляем нарушения меридианного перемещения.

Война, смерть и жизнь живут на кончиках наших пальцев в знаниях, разрушающих и созидающих человеческое тело.

Понимание этого соответствует трем уровням мышления человека и, как следствие, его действий. Первый уровень – это земля. Тут главенствует сила мышц, ловкость, опыт и выносливость. Второй уровень – это небо. Тут появляются знания строения мышц, скелета и болевых точек, и именно они используются для достижения победы, но у человека, постигающего знания неба, есть соблазн никогда не вернуться на землю. Третий и последний уровень – это бесконечность, космос. Уровень знаний тут безграничен, и победу приносит даже простое нажатие пальца. Люди этого уровня не видят земных законов и уходят от мирских мыслей так высоко, что даже не понимают, где начинается и заканчивается жизнь. Изучение и постижение становится смыслом их существования. Если следовать историческим традициям Китая, два мастера, пришедшие на поединок в шесть часов утра в третьей четверти фазы луны, столкнувшись своими знаниями, имеют огромное количество путей к победе, но только человеку бесконечности достаточно тремя ударами пальцев по внутренней стороне бедра, поднимаясь по меридиану почки, усилить поток энергии, а четвертым, поражая седативную точку меридиана, создать постоянную ее вибрацию и разрушить орган. Утром в моче противника появится кровь, через неделю в муках и высокой температуре он умрет. Но этот же мастер может прийти к умирающему после поединка, и не сразу, – так как природой отведено разное время для разрушения и созидания, но постоянно воздействуя на меридиан почки, успокоить энергию, вернуть жизнь, которую мог отнять четырьмя касаниями. Сейчас я знаю, что рождение и смерть, замыкая круг, включают в себя пять первоэлементов: Дерево, Огонь, Металл, Вода и Земля. В поединке стихий стили смешиваются и побеждают, поглощая друг друга. Дерево сожжет Огонь, Вода потушит его и даст расцвести Дереву. Земля оживет от пепла Огня и Воды, Металл ранит Землю и погибнет от Воды и Огня. Но не только стили и природа поединка опираются на пять первоэлементов; человеческое тело, являясь частью мира, живет в законах созидающих и убивающих само себя. Пять плотных органов нашего организма разрушатся, если на них будет оказано воздействие. Так у людей Воды страх уничтожит почки, у Дерева – гнев съест печень, у Огня – сердце остановится от обиды, у Земли – селезенка не выдержит тревоги, у Металла – легкие продырявит депрессия. Все это говорит о том, что постулат о равенстве сил добра и зла – ошибка. Человек чаще находится в состоянии войны: в открытом поединке с врагом, с собой и своими пороками, с природой, стихиями и обстоятельствами. Исходя из этого, я делаю вывод, что мы чаще проигрываем судьбе и поэтому должны научиться принимать это со спокойным сердцем и уверенностью, что победа когда-нибудь обязательно наступит. Терпение и преодоление выбранной дороги будут нам помощью и научат концентрировать ваши внутренние силы в самый ответственный момент жизни. Любовь – сильное чувство, обладающее энергией, но для мастера боя оно может быть губительным. Киноварное поле мужчины находится на два цуня ниже пупка, оно же является местом сосредоточения энергии Ци, и там же в семенниках живут миллионы сперматозоидов. Отдавая сперму женщине, мужчина лишается силы и энергии армии воинов. Если же, как это предписано монахам Шао-линя, воин не встречается с женщиной, то в соответствии с циклом жизни сперматозоида, сгорая, они отдают всю свою энергию, делая дух и тело мужчины непобедимыми. Знание, а главное их гибкое использование, является главным ключом жизни, открывающим двери тайн природы и человеческого тела. Они позволяют нам добывать себе пищу, делать свою жизнь комфортнее, прислушиваться к себе, выявлять и побеждать болезни на ранней стадии их развития. Отдельно хочу добавить, что при изучении формы семизвездного богомола, насчитывающей семьсот двадцать четыре движения, мне удалось установить закономерность, позволяющую не только правильно запомнить их последовательность, но и понять прикладное значение даже поворотов головы. Маятник человеческого тела вращается вокруг оси позвоночника, использует энергию скручивания и, как пружина, даже защищаясь атакует противника.

– Хорошо, – тихо произнес Ли, – для европейца это все хорошо. Ты очень близко подошел к главному секрету Багу а, но все-таки пусть эта книга пока еще будет открыта для тебя какое-то время. Поверь, чем дольше ты будешь к ней возвращаться, тем сильнее будет твое сознание и дух.

Он поклонился и вышел из кабинета.

Глеб поднялся с большим трудом, весь экзамен он сидел на пятках, и сейчас затекшие ступни ног совсем не чувствовались. Сделав несколько вращательных движений и растирая подъем стопы, он размышлял над своим ответом, быстрым уходом учителя и своим возбужденным состоянием.

Звонок телефона отвлек его от мыслей.

– Это я! Мы уже готовы ехать к маме. – Услышал он в трубке голос жены.

– Отлично! Машина за вами придет в три часа.

– Чего не рассказываешь, как прошел твой экзамен?

– Если коротко, то не сдал! Ли намекнул, что я где-то рядом с пониманием книги, но мне еще нужно ее читать и думать.

– Вот, я правильно всегда тебе говорила, тратишь время на какую-то фигню! Сегодня выходной день, тринадцатое января, Старый Новый Год, а ты сидишь на работе вместо того, чтобы поехать с нами отмечать праздник у мамы.

– Вика, ты не волнуйся, я позже подойду. Мне сегодня еще нужно заехать на буровую геологоразведочной партии. А главное – она стоит прямо на берегу, там через лиман – всего пять километров прямой видимости, поэтому ты водителя отпускай, я пешочком к тещиному столу точно по расписанию как курьерский поезд прибуду.

– Глеб, ты что, с ума сошел! Сегодня мороз за тридцать, в чем проблема? Пусть водитель за тобой приедет!

– Нет, это не очень хорошо. Сама говоришь: сегодня праздник и выходной, а он что, целый день по нашим личным делам кататься будет? У меня тут в шкафу унты стоят, тулуп висит офицерский, рукавицы теплые… Все будет нормально, не замерзну.

– Ну, смотри, Глеб, я тебя предупредила! Мне кажется, ты делаешь глупость.

– Все-все-все, заканчиваем, меня Николаич отвозит на буровую, а потом приезжает за тобой и детьми. Пока, целую.

Виктория недовольно вздохнула, чмокнула трубку и отключилась.

Разговор на буровой был небольшим и занял всего полчаса. Глеб посмотрел карты разведки поля шахты «Анадырская», выслушал нарекания в адрес поставщиков, задерживающих своевременный завоз инструмента, попил с отдыхающей сменой чаю и узнал, что по прямой до поселка Угольные Копи, места, где проживали его тесть и теща, было не пять, как он думал, а восемь километров.

Но решение было принято, и он пошел через лиман.

Минут через двадцать Глеб понял, что быстро идти не получается. Торосы, выдавленные морозом и сильным течением, преграждали ему путь, заставляя петлять и обходить их.

Через час он оглянулся назад, холод, делая воздух прозрачным, лишил его возможности понимать пройденное и оставшееся расстояние. Буровая была уже далеко сзади, а поселок, к которому он шел, казалось, не приближался.

Решив прибавить скорости и темперамента шагу, Глеб, не придав значения, появившейся под ногами сырости, неожиданно услышал отчетливый треск льда.

– Стоп! – скомандовал он сам себе. – Что за ерунда? Лед должен быть как минимум полметра толщиной.

Он сделал следующий шаг, но треск раздался снова, а под ногой появилась вода.

– Ешкин кот! Похоже, течение не дает льду нарастать! Назад!

Глеб, отступая, ровно в свой след, поставил ногу, но противно бьющий страхом по нервам треск раздался снова, и ему даже показалось, что вода пошла на лед сильнее.

– Кажется, я приблизился к промоине, и это плохая новость!

– Он присел на серый, набравший влагу снег и стал рассуждать вслух. – Левее снова появляются торосы, значит лед там крепкий, а я попался на собственной глупости, стараясь обходить их по чистому полю. Не сообразил, что сильное течение и соленость океана могут не дать нарастать льду даже в сильные морозы. Похоже, придется лечь на брюхо и, распределяя массу тела по поверхности, снизить риск провалиться под лед. Вот и свалились на мои теоретические познания о смерти и жизни настоящие испытания, где необдуманный шаг – и граница между этими понятиями может растаять.

Он лег, почувствовав, как брюки на коленях и рукавицы тут же промокли. Прислушиваясь, Глеб несколько раз менял направление своего движения, страх и хруст льда заставляли его ползти быстрее.

Метров через семьдесят снег под ним перестал хлюпать водой, мокрые ноги, руки и тулуп, холодя тело, сменили один страх на другой. Он посмотрел на буровую, потом на поселок и ощущение, что за два часа он преодолел только середину пути, неприятным предчувствием побежало по нервам и телу.

– Вперед!!! – крикнул он громко, отгоняя шепот пугающих мыслей. Сжав пальцы в кулаки и напрягая начавшие дрожать от холода мышцы, Глеб поднялся и пошел, слушая каждый скрип под ногами.

Через полчаса короткий северный день кончился, а быстро наступающие сумерки зажгли звезды на небе и фонари береговой линии поселка.

Все, что было на нем мокрого, превратилось в корку, ледяной панцирь на коленях неприятно царапал кожу.

Следующий час он шел, как на автопилоте. Силы стали покидать его, мороз проникал под одежду, сковывал движения и обжигал лицо. Теперь Глеб боялся только одного – остановиться.

Мысли о том, что страх перед опасностью положил его на живот и заставил ползти по хлюпающей снежной жиже, вызвали у него улыбку; философия гибкости выживания давала ему возможность на деле почувствовать значения сказанных несколько часов назад слов.

Последние метры были самыми тяжелыми, тело уже ничего не чувствовало, глаза почти по памяти держали картинку дома, зубы скрипели эмалью, ноги передвигались силой воли и единственным, пульсирующим в голове желанием было – снова увидеть Викторию и детей.

Прошло еще какое-то время и он, падая и снова поднимаясь, наконец-то подошел к двухэтажному дому.

Держась за деревянный поручень, он с трудом поднялся на крыльцо и несколько раз стукнул обледеневшей рукавицей по двери.

– Глеб! – Услышало его сознание голос жены. Он сделал еще несколько шагов, миновав холодный тамбур зашел в прихожую, сполз по стене на пол и закрыл глаза.

Он чувствовал, как кто-то тихонечко расстегивает его тулуп, снимает торбаза, рукавицы, шапку, как иней и кусочки льда на усах и бровях тают, стекая капельками по лицу…

Тепло, голоса близких людей стали возвращать ему силы, и он улыбнулся, а открыв глаза, даже засмеялся хриплым, больше похожим на откашливание смехом. Виктория вытирала его лицо полотенцем, теща стояла с рюмкой водки, дочь – с бутербродом, и у всех в глазах читалось волнение.

– Убью тебя, зараза ты такой! Говорила же: не иди пешком, мороз, тридцать четыре градуса! Зачем поперся через лиман в такой холод? А мокрый почему такой? Ты что, поскользнулся и в полынью упал?

– Не дергай его! И тулуп пока не снимай, пусть посидит немного, отогреется, водочки выпьет.

Виктория взяла рюмку у мамы и протянула ее Глебу.

– Правда, давай выпей, а то ледяной весь! Заболеть только не хватало! И нечего улыбаться, напугал всех, и сам натерпелся. Вон, еле живой сидишь! О чем, я тебя спрашиваю, ты думал?!

– О тебе, – тихо произнес он, возвращая пустую рюмку. – Теперь я знаю, где ошибся, сдавая экзамен китайцу. Знание действительно являются ключом к законам жизни, но не они дали мне силы дойти до дома. – Он взял жену за руку и посмотрел ей прямо в глаза. – Я так сильно хотел тебя видеть, что ни холод, ни лед лимана не смогли остановить меня.

А про себя подумал, что сейчас было бы уместно и правильно сказать как сильно он любит ее, но глупый страх и невежество, делающие язык корявым, придавили его молчанием. И он понял, что ему еще очень многое нужно постигать в этой жизни, чтобы научиться произносить простые и искренние слова.

– А меня? – крикнула Шурка и кинулась обнимать и целовать отца.

– Конечно, моя рыбка… собака, и тебя тоже очень люблю!

– А про тещу не забыли? Это ведь я тебе, зятек дорогой, рюмочку водки поднесла!Виктория, Глеб и Шурка переглянулись и… рассмеялись. Старый Новый Год наступил, лед на тулупе растаял и стек каплями воды на пол.