Улыбка Пеликена
Шрифт:
Почувствовало его стадо, заволновалось. Самцы замотали головами, собаки резким лаем нарушили тишину, молодые самочки потянули ноздрями воздух, трепетно подрагивая светлыми пушистыми хвостиками. Олень стоял как изваяние, казалось, он замер, давая всем любоваться своим величием.
– А пастухи что? – прошептала Виктория, перебирая пальцами волосы на груди у Глеба.
– Ничего. Посмотрели в бинокли, примерили на глаз ширину реки и, не чувствуя никаких проблем, продолжили пить чай с брусничным листом. Олень показывал себя еще минут тридцать, а потом, спокойно развернувшись, ушел в сторону гор. Но на следующий день, рано-рано утром, когда ночной морозец еще держал ковер тундры в серебристых оковах инея, олень появился снова. И опять он вышел на тот же бугорок. На этот раз волнение в стаде было сильнее, молодые самки подошли к берегу реки, пробуя копытом студеность бегущей воды. Старый пастух, поднявшийся раньше остальных, прихватив собак и карабин, переваливаясь с ноги на ногу, заковылял в сторону скопившихся у реки оленей. «Эй, уходи!!» – крикнул он несколько раз. Животное смотрело на него своими большими, черными глазами и не трогалось с места. Напряжение нарастало, молодые самки напирали друг на друга, а те, что стояли у самой кромки берега, под давлением последних рядов все больше
Глеб замолчал, глаза его слипались, сон наваливался силою гирь, будто бы лежащих на ресницах.
– А дальше что? – еле ворочая языком, медленно произнесла Виктория.
– Давай спать, у меня больше нет сил говорить, – взмолился Глеб, убирая руку жены и пытаясь перевернуться на бок.
– Нет, – неожиданно бодро произнесла она, – самая любовь начинается, а ты – спать. Утром чуть побольше поспишь, пока я буду посуду мыть и завтрак готовить.
Глеб тяжело вздохнул, вернул руку жены обратно себе на грудь, посмотрел на бегущие стрелки часов и продолжил:
– Старый чукча взял себе в помощники одного пастуха и, снарядив нарты, поехал догонять оторвавшееся стадо. Сутки они шли по следу оленей. Ветер и снег были против них, но старый и опытный охотник, зная повадки животных, на второй день снова увидал красавца, одиноко стоящего на вершине холма. «Во, гордый какой, в стороне ото всех держится», – рассматривая в бинокль оленя, сказал молодой пастух. «Это хорошо, очень даже хорошо! Стрельнем сейчас этого великана и погоним своих олешек обратно, – довольно потирая руки и улыбаясь беззубым ртом, произнес старик. Давай, трогай потихоньку в его сторону». Четверка оленей потянулась вперед, редкие камушки поскрипывали под полозьями, глаза людей и мощного дикаря встретились. «Стоп! Останавливайся, иначе спугнем, и опять сутки догонять придется», – доставая карабин, шептал себе под нос старый чукча. Теперь он опустил мушку на мощные передние лопатки оленя, который на удивление, как и в первый раз, стоял не двигаясь, словно скульптурное изваяние. Тишина повисла над тундрой, казалось, что даже запряженные в нарты олени перестали дышать. Глаз охотника держал цель, палец опустился на спусковой крючок и… именно в эту долю секунды, когда прозвучал выстрел, головной олень упряжки дернулся, изменив траекторию полета пули. Красавец снова не выказал страха и особого беспокойства. Гордо подняв голову, он побежал открытой местностью в противоположную от находящегося за сопкой стада сторону. «Эх!.. – и старик произнес несколько ругательств. – Давай наперерез, по его следу. Стадо, увидав, что вожак снова начал движение, поднялось, несколько раз хаотично качнулось в разные стороны, но потом, формируясь в цепочку, пошло прямо на упряжку пастухов. «Эйя, эйя, эйя!» – гнал упряжку молодой чукча. Старик, немного привстав и практически не целясь, выстрелил. Головной олень рухнул, как подкошенный, поднимая облако снега, остальные заметались и, от повторного выстрела вверх, остановились совсем. «Вот, олешки мои, вот, мои хорошие! – ласково запричитал старик, спрыгивая с нарт.
– Не нужно никуда бегать!» Олени смотрели на него большими глазами, и он видел в них растерянность, испуг, а главное – усталость. День они стояли у подножия горы, животные ели ягель, восстанавливали силы и отдыхали.
Ночью старику не спалось, он постоянно поднимался, всматривался в темноту равнины, боясь снова увидеть дикаря. Мысли, что духи не дали ему попасть в оленя, тяготили его ощущениями необычности этого животного и, когда под утро сон все-таки пришел к нему танцем шамана и висящими на жлыгах рогами, он понял – это смерть приходила за ним в образе ритуального оленя…
– Что? – Вскочила Виктория, как будто и не засыпала всего несколько минут назад. – Он умер во сне?!
Глеб улыбнулся.
– Ты, похоже, сегодня вообще спать не собираешься? Уже третий час ночи. Давай, конец этой истории я расскажу тебе завтра вечером. Честно, приду пораньше и за ужином расскажу.
– Ты что, с ума сошел?! Я теперь не засну. Давай, не нервируй меня и продолжай. Она снова устроилась поудобнее, и опять толкнула его в бок острым кулачком, костяшки которого больше щекотали, чем причиняли боль.
– Когда старик проснулся, то увидел, что стадо спокойно стоит рядом с его нартами, а молодой чукча ест строганину и бросает куски мороженой рыбы крутящимся вокруг него собакам.
– Вот видишь, как все хорошо, он не умер.
– Да, – поддержал реплику жены Глеб, – задумавшись над своим сном, выстрелами, старик понял, что если бы он убил оленя, смерть забрала бы его именно этой ночью, но раз духи не дали ему это сделать, значит его время еще не пришло. Он поднялся, улыбнулся яркому, но холодному солнцу и, набросав льда в чайник, принялся разводить костер.
– Замечательно! – поворачиваясь на другой бок, опять шепотом произнесла Виктория. – Только красавца жалко, убежал один в тундру…
– Почему один? Тебе же подружки в учительской сказали – увел триста голов.
Она снова повернулась к Глебу.
– Подожди, ты сейчас мне что, байку рассказывал или на самом деле был такой олень, в которого старый охотник два раза стрелял и не попал?
– Вика, такое случается почти каждый день. Тундра живет по своим законам жизни, смерти и любви. И именно по этим законам дикари постоянно раскалывают стада наших совхозных оленей, и именно по этим законам пастухам приходится отстреливать чужаков. А старик этот живет до сих
пор, и периодически пишет на имя директора совхоза заявления с просьбой заменить ему карабин на новый, так как его оружие утратило нарезку, а также прицельность и дальность стрельбы.– А ты что?
– Отказали мы ему. В другой раз попадет в дикаря, и увидит в своем сне одинокого, белого оленя, который, как в песнях шаманов, приходит, чтобы отвезти чукчу в последнюю дорогу.
– Ну и правильно, ну и хорошо, пусть все наслаждаются жизнью.
Виктория чмокнула мужа, облегченно вздохнула и, укутавшись в одеяло, засыпая, мысленно представила себе, как за красавцем оленем бегут по снежному полю молодые самочки, подрагивая маленькими, пушистыми хвостиками, а старик охотник сидит у костра шамана и твердо знает, что духи тундры поддерживают его.Радиола розовая
Солнце вставало. Ветер, царствующий ночью, возвращался к ледяным глыбам Арктики, уступая место свету и последнему осеннему теплу.
Глеб стоял у окна на кухне и, слушая тишину дома, смотрел, как ускользающие сумерки открывают красоту разноцветной тундры. Красные, желтые и зеленые пятна, словно рисунки на ковре, оживали под тающим инеем, а в капельках появившейся на траве росы солнечные зайчики, купаясь, дарили глазам блики света, а сознанию – радость причастности к красоте.
Неожиданно за его спиной на плите запел чайник, издавая хриплые трели вырывающегося пара. Он оглянулся, посмотрел в коридор, словно в ожидании постоял так несколько секунд и, вздохнув, выключил электрическую конфорку. Открыв холодильник, посмотрел на пустые полки, одиноко стоящую банку красной икры, начавший заветриваться сыр и кусок темной, оленьей колбасы.
– Ничего, завтра мои вернуться и ты… – Он провел рукой по пустым полкам. – Оживешь, наполнишься продуктами и будешь не переставая хлопать дверью.
Достав одну только колбасу, Глеб начал готовить бутерброды и думать над тем, как убить последний свой день надоевшего за месяц одиночества, и не поддаться липкой хандре, жившей вместе с ним в пустой квартире. Телефонный звонок раздался именно в тот момент, когда он сам пришел к мысли, что ему нужно обзвонить друзей и напроситься к кому-нибудь в гости.
– Да, – сказал он голосом, полным желания как можно скорее вырваться из тишины пустых детских кроватей.
– Михалыч! – Услышал он в трубке геолога Тяжлова. – Как у тебя обстоят дела с корнем жизни? Или ты, аки монах, отдаешь свою мужскую энергию молитве?
– Не понял, – произнес Глеб удивленно, – о каком корне ты говоришь?
– Об этом, об этом! Думаю, ты не откажешься поучаствовать в поисках мужского бальзама долголетия… – В трубке послышался ехидный смешок.
– Тяжлов, хорош намеками говорить! Скажи прямо – зовешь в тундру водки попить. Так я не хочу. И потом, завтра мои возвращаются, мне нужно быть в форме.
– Во, про форму я и говорю! Хочешь сделать жене незабываемый подарок, поехали с нами в тундру, золотой корень искать, по-научному – радиола розовая, а в простонародье – отличный усилитель тонуса. Ну, и потенции, конечно.
– А как он выглядит?
– Черт его знает, я сам ни разу его не видел, но у меня среди буровиков есть один ботаник, который его постоянно по осени собирает, настаивает на спирту и потом по ложечке с чаем всю зиму пьет. Говорит, средство чудодейственное, энергия ключом бьет, а главное – он сразу двух зайцев ловит, и рюмашечку пропускает, и жена довольна.
– Ты же сказал – по ложечке?
– Ну, это когда сильно настоится. А в жизни – пришел с морозу, тяпнул настойки и под бочок к жене. Красота!!!
– Тяжлов, что тебя все в одну сторону тянет? Давай уже, заезжай за мной, хватит слюнки пускать. Правильно я тебя понимаю, мы едем на твоем вездеходе, и будет нас только трое: я, ты и знаток?
– Да, только ты дойди до тундры, что сразу за погранотрядом, чтобы я в город не въезжал, асфальт не портил, и лязгом не будил спящий в выходной день народ.
– Через сколько встречаемся?
– В девять! – Последнее, что услышал Глеб, опуская трубку телефона обратно на рычаги.
Сборы, поиски охотничьего ножа и антикомариной мази заняли ровно столько времени, чтобы, достаточно бодро шагая к оговоренному месту он, словно курьерский поезд, вступил на кочковатую тундру именно в тот момент, когда громыхающая махина, кидаясь комьями грязи и выбрасывая в воздух копоть уставшего молотить дизеля, остановилась прямо перед ним.
Здороваясь и залезая внутрь прокуренного, пахнувшего соляркой и угарным газом салона вездехода, Глеб скривился и недовольно пробубнил:
– Тяжлов, что за конюшня у тебя в машине? Ты же знаешь, я этих запахов не переношу. Мне легче на крыше ехать и мерзнуть, чем выхлопом угарным дышать.
– Во, что я тебе говорил! – дергая рычаги и срываясь с места, произнес геолог. – Михалыч у нас сама нежность. Может только в салоне Волги ездить.
Буровик натянуто улыбнулся и, стараясь сохранять нейтралитет, уважительно промолчал.
– Не волнуйся, – не получив поддержки, продолжил геолог, – ехать недалеко. Николай говорит, что корень растет по солнечным склонам, и обычно его можно найти на скалистых обрывах береговой линии океана.
– А как выглядит его верхняя, травянистая часть? – опуская стекло и запуская в кабину свежий воздух, обратился Глеб к сидящему за его спиной буровику.
– Крепкий стебель, мясистые листья с зубчиками по краям и красновато-желтый цветок, заметный на большом расстоянии. Брать нужно только крупное растение, возрастом восемь-десять лет. Потому что именно в его корнях накапливаются полезные для человеческого организма вещества.
– Все. – Вездеход дернулся и остановился. – Приехали, – пафосно произнес Тяжлов, открывая дверцу. – Вылезаем и расходимся. Это как за грибами, толпой ходить не нужно, каждый сам за себя.
– Стойте, – спрыгивая на землю, выкрикнул Глеб. – Можно я с кем-нибудь пойду, хотя бы до первого растения? А то я пока еще не очень точно понимаю, что именно нужно искать.
– Пошли, – сказал буровик, направляясь в сторону лимана.
Шагая за своим гидом, Глеб периодически наклонялся, чтобы сорвать пожелтевшую и размякшую от спелости морошку. Ее сладковато-подбродивший вкус приятно ласкал горло и тешил фантазию, рассматривая возможность сделать из ягоды отличную бражку.
– Вот, смотри!! – присел на корточки Николай. – Это и есть радиола розовая.
Глеб осторожно, словно очищая пехотную мину от камуфляжа, отодвинул в сторону мелкие камушки и, достав фотоаппарат, стал снимать растение под разными углами.
– Тут, – продолжил говорить буровик, – корень еще не сформировался. Ты попробуй его пальцами ощупать. Мох в сторону откинь и потрогай, если есть объем, смело выдирай, а тонкие да худые пропускай, пусть дальше растут.
– Понял, – многозначительно произнес Глеб, убирая фотоаппарат.