Улыбка женщины
Шрифт:
Оба брата отправились в отель, пока не стемнело, — они боялись заблудиться в ночном Париже. А мне захотелось домой.
— Хорошо бы вам появиться на месте за полчаса до начала. На случай, если что-то пойдет не так, — напутствовал их я.
— Все будет хорошо, — заверил меня Адам. — Мы не опоздаем.
— Договорились, — кивнул Сэм.
Мы расстались.
Беда не приходит одна. Судьба всегда предупреждает нас о грядущих катастрофах, однако, как правило, мы бываем невнимательны.
Бреясь на следующее утро в ванной, я вдруг услышал страшный грохот.
Огромное зеркало, висевшее возле гардероба, рухнуло на пол; его старинная деревянная рама треснула. Повсюду валялись щепки и кусочки стекла.
Ругаясь на чем свет стоит, я вытащил осколок из кровоточащей пятки и поковылял на кухню за пластырем. «Прибито насмерть», — говорил мой друг Мишель, когда помогал мне вешать это зеркало. Я купил его на блошином рынке Клиньянкур, вез на метро и с трудом втащил в квартиру.
Суеверный человек увидел бы в этом недобрый знак. К счастью, я не из таких. Я всего лишь смел осколки в кучу, а потом отправился в издательство.
В обед я встречался с Элен Бонвен, писательницей, впавшей в творческий кризис. В «Кафе де Флор» мы заказали сырную тарелку и устроились на втором этаже. После того как мне удалось убедить мадам Бонвен в том, что все до сих пор написанное ею мне понравилось («Ведь вы говорите это, месье Шабане, не только затем, чтобы меня успокоить?»), она изложила свои соображения по поводу дальнейшего развития действия, и я вернулся в свой кабинет.
Секунду спустя мадам Пети передала мне просьбу моей мамы срочно ей перезвонить.
Я сердито вскинул брови:
— Наверное, опять свалился с лестницы кто-нибудь из соседей, у мамы всегда все срочно. Сегодня вечером чтения, мадам Пети, не сейчас.
— Но, похоже, там действительно что-то случилось, — настаивала она.
В самом деле, на этот раз речь шла не о соседе. Через полчаса я сидел в такси на пути в больницу.
В этот понедельник маман неожиданно пришло в голову съездить в Париж, и она, со всеми своими сумками, рухнула на эскалаторе в универмаге «Галери Лафайет». Сейчас она находилась в палате Четвертого госпиталя со сломанной ногой.
Мама встретила меня виноватой улыбкой. У меня сжалось сердце: она казалась такой маленькой на больничной койке.
— Что это за фокусы, мама? — спросил я, целуя ее в лоб.
— Ах, мой мальчик, я знала, что ты сразу приедешь.
Я кивнул, пристыженный. Когда через час мама позвонила во второй раз, чтобы сообщить адрес больницы, мадам Пети сказала ей, что я только что случайно вошел в ее кабинет — большая любезность с ее стороны. «Я предупреждала вас, это срочно!» — прошипела она, передавая мне трубку.
Я взял маму за руку и пообещал ей впредь перезванивать немедленно, лишь бы разговор не затягивался надолго. А потом посмотрел на ее забинтованную ногу:
— Тебе больно?
— Теперь уже нет, — покачала она головой. — Я приняла обезболивающее, но от него меня клонит в сон.
— Что же все-таки случилось? — спросил я.
— Я решила съездить в «Лафайет». В декабре там так красиво! — Она подняла на меня сияющие глаза. — Думала полюбоваться, перекусить где-нибудь и сделать рождественские покупки. Запуталась в сумках на эскалаторе
и упала на спину. Все произошло быстро.— Жизнь непредсказуема, дорогая, — ответил я.
— Да, — кивнула она, — но у меня хороший ангел-хранитель.
Тут я заметил в стенном шкафу пару туфель с застежками на изящном и отнюдь не плоском каблуке.
— Мама, ты была в этих туфлях? — (Она молчала.) — Мама, сейчас зима. Зимой надо носить устойчивую обувь, а ты поехала за рождественскими покупками в туфлях на каблуках, да еще поднималась в них на эскалаторе?
Она виновато посмотрела на меня из-под одеяла. Разговоры о соответствующей возрасту обуви я заводил не в первый раз. Но она не хотела меня слушать.
— Мамочка, ты уже пожилая женщина и должна беречься, ты согласна?
— Но я не хочу обуваться, как старуха, — проворчала она. — Конечно, я не молода, но ведь у меня до сих пор красивые ноги, ты не согласен?
Я улыбнулся и покачал головой. Мама очень гордилась своими стройными ногами и в семьдесят четыре года все еще была щеголихой.
— У тебя на самом деле красивые ноги, — ответил я. — Но что в них толку, когда они сломаны?
Я пробыл у мамы два часа. Купил ей овощей, соков, иллюстрированные журналы и кое-что из средств личной гигиены. А потом снова поехал в «Опаль» навстречу своей судьбе.
Я вошел в свой кабинет в половине шестого. Заезжать домой уже не имело смысла, и я решил прямо из издательства направиться в книжный магазин. Мадам Пети к тому времени ушла. Я уже собирался гасить свет, как вдруг заметил записку, прикрепленную к лампе на моем столе.
«Как дела у вашей мамы?» — интересовалась мадам Пети. И далее: «Некая Орели Бреден просила перезвонить».
«Где был мой ангел-хранитель? — спрашиваю я себя до сих пор. — Разве не должен он был в тот момент бить во все колокола?»
Но он не подал мне знака.
Маленький книжный магазинчик на улице Сен-Луи был заполнен до отказа. Я стоял рядом с Паскалем Фермье, седовласым хозяином «Козерога», в комнатке, похожей на кухню или буфет, и пытался заглянуть за темно-серый занавес, отделяющий ее от остальной части салона. На полу громоздились кучи каталогов всевозможных издательств. На полке возле мойки высились груды тарелок и кофейных чашек. Остальное помещение, вплоть до жужжащего в углу холодильника, было завалено картонными коробками.
Рядом стоял Роберт Миллер, а. к. а. Сэм Голдберг, с бокалом белого вина. «How lovely!» — воскликнул он час назад, переступив порог магазина месье Фермье. Теперь же наш писатель молчал. Похоже, ему было не по себе. Он держал в руках книгу и время от времени открывал ее на страницах, которые я отметил красными закладками.
— Поздравляю! — Я повернулся к месье Фермье. — Зал полон.
Он кивнул, и его добродушное лицо просияло.
— Книга месье Миллера с самого начала хорошо продавалась. А когда на прошлой неделе я повесил объявление о сегодняшнем вечере, многие жители нашего квартала интересовались и покупали билеты. Но такого количества людей я не ожидал. — Он повернулся к Сэму, сосредоточенно глядевшему куда-то в пространство. — У вас много поклонников, мистер Миллер. Хорошо, что вы смогли к нам выбраться.