Улыбка золотого бога
Шрифт:
– А здесь мило, – заметил Яков. – Во всяком случае, симпатичнее, чем внизу.
Какая вежливая ложь.
– Ну и где?
Толстый Пта? На туалетном столике в моей спальне. Пта тяжелый, кажется, и вправду отлит из золота, но этот факт скорее вызывает досаду, потому что, будь Пта, скажем, медный, проблем было бы меньше. А золото – беспокойный металл.
– Позвольте. – Яков взял Пта и, взвесив, заметил: – Тяжелый. Что, и вправду золотой?
– Да.
Он отошел к окну и, отдернув портьеру – опять стыдно, пыльная же, как старый театральный занавес, – поднял Пта. Яков разглядывал статуэтку долго, поворачивая то одним, то другим
– Цельнолитой, – подсказала я.
Во всяком случае, так было указано в экспертизе, где-то рядом с теоретической датой изготовления, развернутым описанием, в котором Пта фигурировал как «изображение сидящего человека, предположительно, являющегося духом предка», и суммой страховки.
Яков поставил Пта на столик и, отступив на шаг, снова принялся разглядывать.
– Он и вправду миллионы стоит? Слушай, ты не против, если я сяду? Стульчик выдержит? Он вообще настоящий или так, под старину?
– Настоящий.
Середина семнадцатого века, Франция. Деревянный каркас реставрировался дважды, обивка – чаще, но с сохранением материалов, по структуре и качеству аналогичных тем, что применялись при изготовлении. Про цвет и рисунок молчу.
– Ты вообще любишь вещи, наверное, потому, что людей не любишь, а они тебя.
– Какая тебе разница?
Сеансов психоанализа только не хватало.
– Никакой, – охотно согласился Яков. – Я просто понять пытаюсь, зачем все это?
Он очертил полукруг, указывая на все вещи сразу. Китайская ширма, стыдливо прикрывающая тумбу для ночного горшка, каминная решетка изящной ковки, но без камина, тяжелая полка с беспорядочным набором фигурок, где оловянный солдатик, одноногий, как и положено по сюжету, стоит рядом с балериной-Барби – неуместная пара, но мне кажется, что они счастливы. Мне очень хочется, чтобы кто-то был счастлив.
– Дуся, я тебя обидел? Извини, не хотел, но у тебя тут иначе, чем у других.
– А ты уже бывал у других?
Конечно, бывал, вчера или сегодня. В по-гостиничному холодной комнате Аллы Сергеевны, где все всегда на своих местах, а личных вещей до того мало, что они не способны нарушить порядок. Или в Никиной, где пахнет сигаретным дымом и алкоголем. Или у Топы – плакаты со щенками и собаками, розовые заколочки, розовая расческа и полупустой шкаф, потому что в доме Топа редко бывает.
Вот удивительно, все они, кроме Лизхен и Ильве, редко появляются, а Гарик распорядился комнаты выделить, и даже когда Лизхен заговорила о том, чтобы приспособить помещения для других целей, Гарик не согласился.
Почему так?
– Ты ведь на самом деле не некрасивая, – задумчиво произнес Яков Павлович. – Ты ведь сама стараешься выглядеть такой…
– Уродиной?
– Нет, скорее отличной от них. Почему? Не потому ли, что это отличие позволяло тебе оставаться рядом? Только вопрос с кем: с Игорем или с этой штукой? – он постучал пальцем по лысой голове Пта. – А тут вдруг Громов взял да решил продать его с аукциона…
– Мотив ищете? Или уже доказательства?
– Сердишься, следовательно, я прав. Так все-таки кого из них ты больше любила? Только честно?
Я не отвечу на этот вопрос не потому, что не знаю ответа, скорее потому, что, произнесенный вслух, он станет для меня приговором. А я – не дура.
– Ладно, проехали. – Мое молчание Яков Павлович истолковал по-своему. – О другом расскажи. Ты вправду не знала про
аукцион?– Нет, – с чистым сердцем соврала я. – Он не мог его продать, Толстый Пта приносил Игорю удачу, а кто собственноручно избавляется от удачи?
– Тот, кому она больше не нужна.
Алла
Нелли из головы не идет, не зря о ней Яков спрашивал, теперь точно копать станет. Что он сможет выяснить? И у кого? Дуся… Дуся, конечно, может вспомнить. Или нет? Сколько ей тогда было? И видела ли она что-нибудь, кроме обожаемого Гарика? А если и видела, то понимала ли произошедшее?
Ну зачем было тревожить эту грязь? Поневоле начинаешь думать, что все нынешние неприятности оттуда родом, хотя, конечно, ерунда. Сама виновата. И не я… я там ни при чем, это Гарик все. А я просто… просто воспользовалась ситуацией. Предложением.
А теперь вот мной воспользовались.
Господи, ну и дуры же мы, бабы! Пара букетов, пара признаний – и готовы на край света босиком да по углям. Ну и на краю я, в самый раз с обрыва плевать, а где он, любимый и единственный? Сбежал, скотина. Сделал ручкой, небось другую дуру сейчас окучивает, сказки плетет, а та поверит…
Сколько у меня еще осталось? Неделя? Две? А потом скандал… стыдно-то как, никто не поверит в невиновность. Но я не Нелли, молчать не стану.
Дуся
– Вы полагаете, что Гарик сам? Нет, невозможно…
Или возможно? Маленькие странности, вроде вспышек раздражения, случайных фраз, которые теперь всплывали в памяти, наполняясь иным, извращенным смыслом.
Дуся, чем дольше хранишь тайну, тем больше на ней собирается пыли… Дуся, а ты когда-нибудь думала о далеком-далеком прошлом? Пыталась найти возможность исправить ошибку? Даже если не твою?
Не думала, не пыталась, не понимала. А сейчас эти высказывания вдруг всплыли и вертятся в голове.
Я сказала Якову, он рассеянно кивнул в ответ. Яков думал, и мне представлялось, как внутри его головы щелкают, толкая друг друга, шестеренки, подымаются и опускаются поршни, раскручивая вал, который тяжко вращается, запуская колесики мысли, а те, в свою очередь, тянут нити, заставляя брови изгибаться, лоб морщиться, а губы – шевелиться.
– Мне нужно поговорить с его врачом, это первое. И второе, Дуся, будь любезна честно рассказать, кем была Нелли. Ты ведь врала утром, верно? Ты не просто поговорила пару минут и разошлась. Ты знаешь гораздо больше.
Он снова поймал меня. А мне и не стыдно почти.
– Давай, давай, Дусенька, мы же, кажется, договаривались о сотрудничестве. Знаешь, когда ты врешь, у тебя левая бровь приподымается.
– Правда?
– Нет. Не правда. Правая. А вообще ты слишком серьезная, и это здорово мешает жить. Но теперь о Нелли. Итак, когда ты с ней встретилась впервые? Ведь было несколько встреч, правильно?
И снова он угадал – человек, который сговорился с дьяволом и теперь видел меня насквозь.
Первая встреча случилась в мае, в тот самый год, когда Гарик женился. Но женился осенью, а Нелли пришла в мае, я точно помню, потому что был последний день учебы, назавтра – торжественная линейка с торжественными речами и напутствиями, а дальше – лето и относительная свобода. Быть может, поездка в Крым – папа обещал. Впрочем, ехать мне не очень хотелось, ведь тогда придется расстаться с Гариком.