Улыбка золотого бога

Ждать и вправду пришлось довольно долго, но в конце концов внизу вежливо скрипнула дверь, раздался звук шагов, цоканье когтей о бетон, хриплое и тяжелое дыхание.

Бандит оказался бульдогом, широким и явно утомленным прогулкой, баба Зоя – спортивного вида бабкой в красной курточке, синих штанах и желтом платке, завязанном на затылке бантом.

– Вы ко мне? – поинтересовалась она.

– А вы баба Зоя?

– Я.

– Тогда к вам. Я по поводу Нелли Сухомлинской, мне сказали, что вы были с ней знакомы, если можно, хотелось бы поговорить.

– Нелличка? – бабка стянула платочек и утерла лицо. – Бедная, бедная девочка. Вот уж у кого судьба-то не сложилась, правильно говорят, не родись красивой… а уж она-то, красавица, умница, и вежливая такая, и добрая – глядишь, и душа радуется. У нас все ее любили. А уж как случилось с ней, то поначалу никто и не верил. Родителей жалели сильно, она ж одна дочь, единственная.

Баба Зоя открыла дверь и впихнула собаку, сама же входить не спешила. Разглядывала меня, видно, пыталась определить, стою ли доверия.

– А вы хорошо семью знали?

– А то, мы ж тут сколько живем-то? С детства, считай. Сюда еще наши родители приехали, мы с Аннушкой в одной песочнице играли, и замуж в один год пошли, и в роддом… А чего это вы вдруг интересуетесь?

Пришлось объяснять. Настороженность, появившаяся было в синих глазках старушки, исчезла, и та, счастливо улыбнувшись, предложила:

– Чаю не хотите? Заодно и поговорим, а то что ж так, на пороге-то? Проходите, проходите. Бандит, фу! Вы не бойтесь, он у нас смирный, послушный.

Бандит, растянувшийся поперек порога, лениво зевнул и облизнулся.

– Лежать, Бандит, – повторила старушка и пальцем погрозила. – А вы вон туда ступайте, тапочки возьмите только.

Внимательный взгляд Бандита я чувствовал спиной, и, признаться, ощущение было не из приятных.

– Он у нас только с виду чудище, а так – милейшее, интеллигентнейшее существо… Меня Зоей зовут, Зоя Геннадьевна. Так, значит, вы по тому делу расследуете. Тогда все расследовали и расследовали…

Длинный коридор вывел в кухоньку, крохотную и узкую, похожую на продолжение коридора, но ограниченную от него дверью. Здесь было чисто и уютно. В углу белой глыбой возвышался холодильник, сияла металлическим глянцем плита, над которой нависал плоский полукруг вытяжки. Низкий диванчик, крохотный, кукольных размеров столик и детские рисунки на стенах.

– Это Машенька и Мишенька, – с гордостью пояснила Зоя Геннадьевна. – Левочкины детки. Левочка – это мой старший, а младший пока не женился еще, тянет все и тянет, ну да я не тороплю, взрослый уже, сам разберется.

Сопя, похрюкивая и цокая когтями по плитке, на кухню вошел Бандит.

– Не бойтесь, не укусит.

– Я и не боюсь. Значит, вы с матерью Нелли были знакомы?

– И с матерью, и с отцом, и с Нелли. Говорю ж, в один год рожали, разница-то с Левушкой в месяц, он старше. – Зоя Геннадьевна поставила чайник на плиту, достала из шкафчика салфеточки, на которые поставила разноцветные керамические блюдца, на них – кружки, разрисованные божьми коровками. Следом появилась плоская сахарница, плетенка с печеньем, масленка…

– У меня-то легко все прошло, а вот Аннушка тяжело рожала, долго, что-то там у нее случилось, операцию делать пришлось.

– То есть других детей у нее не было?

– Не было, – охотно согласилась Зоя Геннадьевна, наполняя вазочку вареньем. – Как будут-то, когда у нее все, чего было женского, повырезали? Она ж месяца два в больнице лежала, да и потом оттуда, почитай, не выходила. То сама, то Нелличка… Левушка здоровенький, мы за первый год раз только врача вызывали, когда зубки резаться начали, а у Неллички и простуды, и детские все болезни, и с осложнениями. Но вам, наверное, неинтересно?

– Нет, что вы…

– Неинтересно, вы просто вежливый. Вот и хорошо, вы вежливый, я – старая и болтливая, – Зоя Геннадьевна подмигнула. – Мы просто созданы друг для друга. Вам чай крепкий или не очень?

– Не очень. А что потом случилось? За что Нелли посадили?

– За глупость. – Хозяйка вдруг помрачнела и нахмурилась. – За доверчивость и влюбленность! Понимаете, я не очень объективна, да и не хочу быть объективной, потому как любила и Аннушку, и Нелличку, и не знаю, за что господь им такое послал, но если вас теперь интересует прошлое, то неспроста. Может статься, есть справедливость…

Она вздохнула.

– Извините. А та история… Так просто и не расскажешь, тут про Нелличку надо… знаете, она чудесной была. Ее родители баловали, да и как не побаловать единственную да любимую, только Нелличка неизбалованной выросла, добрый, светлый человек. Я-то надеялась, что они с Левушкой поженятся, а вышло… вышло, что Нелличка в университет поступила, на филолога, сама… да, да, сама, откуда связи, когда отец – рабочий, а мать – библиотекарь? Вы чай пейте, я рассказывать буду.

Зоя Геннадьевна присела на край диванчика, лицо ее было задумчивым и отстраненным, видимо, воспоминания, которые пробудило мое появление, по-прежнему причиняли боль.

– Она с первого класса в отличницах, Левушке помогала, тот-то в отца, руки золотые, а голова деревянная. Она все расскажет, все объяснит… а на немецком как на родном шпрехала, и английский сама выучила, наверное, поэтому в университет и взяли. Лучше бы она на фабрику пошла! На завод! Да господи, куда угодно, лишь бы подальше от того гадючника!

Горячий чай, домашнее печенье с черными крупинками мака, варенье из клубники и разговор, который разрушает уют.

– Никто поначалу и не поверил. Бог ты мой, теперь-то и статьи такой нету, за валюту, а тогда… фарцовка, доллары, проституция… нет-нет, мы сначала надеялись – разберутся. Нелличка и проституция, да она слова-то такого не знала! А они – доказательства… Все дружок ее, говорила – не доведет он до добра. Вот Левушка, он, сразу видно, – хороший, открытый мальчик, и Нелличка такая же, а тот – чужой, в глаза-то улыбается, а чего думает, и не понять.

– Это вы о ком?

– О женихе ее. Привела как-то в дом и говорит: мама, мы поженимся. Аннушке он не понравился, да и мне тоже. Как сейчас помню, на чай пригласила, и меня, значит, тоже, мы ж с ней как сестры, всегда все вместе решали, вот она и попросила – приглянь, Зоя, может, хороший мальчик, может, это у меня к нему неприятие.

Бульдожья морда, высунувшись из-под скатерти, ткнулась в колено и тяжело, горестно вздохнула.

– Фу! Не обращайте внимания, он так печенье выпрашивает, сладости любит – жуть, а много нельзя, он у нас и так толстый, вот и боремся с ожирением, но как бороться, когда он так глядит? Что, понимаешь, что о тебе? Понимаешь, умный. – Зоя Геннадьевна, умильно улыбнувшись, скормила еще одно печенье. – А я и пошла, гляжу, вроде с виду-то парень аккуратный такой, при костюме, при галстуке, рубашка выглаженная, прям как профессорский сынок. Мой-то Левушка вечно неряшливым ходил, да и теперь, я ему – на кого ты похож, а он – отстань, мама, мне так удобнее. А тому в костюме удобнее было.

– Разве это плохо?

– А мне откуда знать? Но… вот было чего-то в нем, в Игоре Нелличкином, бывает, глянешь и видишь – чужой, у него это во всем сквозило, снисходительность такая, вежливость преувеличенная, по имени-отчеству, видите ли, ему так привычнее. И родители. Я как услышала, так сразу поняла – не нашего поля ягода, нечего Нелличке туда лезть! Папа – следователь! ОБХСС! Нет, вы и вообразить сейчас не можете, что это значило!

Ну почему? Представляю: единственный сын сановных родителей и девочка из пригорода. Не пара? Поэтому и обвинение, и суд, и все, что дальше? Нет, нелогично, тогда и брака с Аллой не случилось бы, она ведь тоже из «простого народа».