Умереть, чтобы жить

Что ж, приговор подписан. Ребята любят покуражиться, особенно с дамами. Еще не было ни кого, кто бы сумел пройти через их обработку, не сломавшись. Нежную девочку ждет изобретательный инквизитор. Михаил даже не обернулся на уводимую со скрученными руками Анну.

20

Март приближался к концу, гидрометслужба столицы все ещё объявляла о снежных заносах. В доме Кудяковых-Лаури царила траурная тишина. Аресты, следствие… — кто мог такое предвидеть? Когда ж подступила беда? — сотый раз задавала себе вопрос Инга Фридриховна, перебирая в памяти события прошедшего года.

Вначале все шло на редкость удачно: у Дениса появилась отличная работа, молодые закружились в хороводе светской жизни, расцветшей пышным, не советским цветом. Но что-то не клеилось у Южных. Создавалось впечатление, что совместные выходы в рестораны, казино, клубы, посещение дружеских вечеринок — единственное, что их объединяет. Зять, чрезвычайно увлеченный накоплением капитала, не часто засиживался дома. Алина то впадала в черную меланхолию — часами курила, глядя в потолок, то внезапно вскакивала, с энтузиазмом прихорашивалась и куда-то убегала.

Альберт нашел прекрасный предлог, чтобы отстраниться от происходящего в доме — он увлеченно работал над бесконечными мемуарами, закрываясь у себя в кабинете.

Инга и не привыкла делиться с мужем своими проблемами, а подружкам плакаться не любила. Вот похвастаться, пощеголять, поделиться сногсшибательными впечатлениями — это другое дело. А какие теперь впечатления? Алина да Денис все больше молчат и сидят дома. Появляться на людях не хочется, в волосах седина на палец пробилась, руки запущенны, который день без маникюра.

«Так жить нельзя», — строго сказала себе однажды Инга и вытащила из шкафа любимые тряпочки. Серый английский костюм с серебряными ювелирными пуговицами ни разу не выгулян. А ведь хорош — хоть на прием к английской королеве одевай. Да и повод, в общем-то, не хуже, чем у тухлых аристократов: тридцатилетний юбилей со дня первой постановки «Жизели». Танцевала на премьере главную партию, между прочим, юная звезда — Инга Кудякова-Лаури. И теперь о ней дружно вспомнили, завалив приглашениями на банкет.

Приободрившись, Инга привела в порядок лицо, волосы и поехала в театр, предвосхищая, как внимательно и безжалостно станут рассматривать её бывшие коллеги — уж очень многих она тогда заставляла завидовать, ревновать.

Да и сейчас все у неё складывается совсем не плохо. Не плохо — хоть пытай! Зять преуспевает в сфере предпринимательства, а там, всем известно, криминал в порядке вещей. А что с перспективами материнства не все у Алиночки ладится, так это никому знать не следует. Инга Лаури — как всегда, на коне! С гордо поднятой головой, в разлетающейся на ходу норковой шубе, она выпорхнула из автомобиля у подъезда театра. И тут же попала в объятия.

— Душа моя, Инга! — Бросилась к ней Таня Апраксина, превратившаяся из пылкой комсомольской заводилы в дебелую купчиху.

— Расцвела! — Оглядела её Инга. — Прямо Кустодиев.

— Так ведь муж бизнесменом стал! — Апраксина под прикрытием благожелательного любопытства провела мгновенную ревизию Ингиных увядающих прелестей. Та неспешно поправила прическу перед большим зеркалом, блеснув бриллиантами в свете хрустальных бра.

— Дети поглощены работой и развлечениями. Большие деньги — большие удовольствия. Но и масса проблем — Они вошли в фойе, кивая знакомым. — А в нашем театре-то что новенького? — Огляделась Инга.

— Ой, и не говори! Чуть ли не Хосе Карерроса по контракту хотят приглашать. А свои все разбежались… Да. кстати, Вальку Бузыко помнишь?

— Ну? — Подняла брови Инга.

— Допился. Скоротечный рак. Лежит в Боткинской. Жена говорит, безнадежен. А ведь не старый мужик.

— Жаль… — безразлично обронила Инга. — Хороший был голос.

Но с этой минуты она уже ничего не слышала и не замечала, словно ударил гонг, призывающий её к ответу. Нет, — так пронзительно раздавался звонок в актерской уборной, зовущий на сцену. Мигала надпись «Выход!» И все обмирало внутри, подкашивались колени, а спина не гнулась, как у древнего паралитика… Попав в свет рампы, беззащитная перед настороженной темнотой зала, Инга на секунду замирала, — возможно, это была короткая смерть. Но тут же с новой силой ударяло сердце, одеревеневшая от страха женщина куда-то пропадала. Рождалась другая — легкая, великолепная, словно весенняя бабочка. — Балерина!

…На следующий день Инга сидела у постели Вальки в двухместной палате нового корпуса. На соседней кровати богатырски храпел краснощекий амбал.

Глаза Вальки запали, выгорели, словно отцветшие васильки, обрюзгшее лицо приобрело землистый оттенок. Сквозь редкие волосы просвечивало темя.

— Кого я вижу! — Он попытался привстать, но с кашлем упал на высоко поднятые подушки.

— Не суетись. Я соку принесла, сливки, какие-то витамины заграничные. Свободные радикалы из организма выводят, то есть шлаки. — Инга села на обитый дерматином стул, изящно забросила ногу на ногу, привычно оттягивая носок.

— Из меня все радикалы и так вышли. Тридцать кэгэ сбросил — это с нового года! Ни фига себе, бронхит… Вон, Колька храпит — 95 кг. А говорят, рак. — Опасливо покосившись на соседа, прошептал Валентин. — У меня худоба нервная. От тоски сохну. Знаешь, почему? — Он подмигнул. Радости лишили, совсем. Ни капли во рту с праздников не было… У тебя с собой, случаем, нет?

— Только духи, — кивнула Инга на маленькую кожаную сумочку. — В следующий раз непременно прихвачу коньячок, — вреда от него не будет.

— Умная ты баба, Ингушка! И красивая — словно не прошли годы… — Он сосредоточился. — Сколько мы с тобой отмахали, а?

— Четверть века.

— Ты что! — Валентин погрустнел. — Неужели все и вправду минуло? Вдруг отсюда не выйду? Говорят, тлеющее воспаление легких, обострился бронхит. А я не верю! Боли в спине жуткие… И все колют что-то, колют, а я сплю, сплю… — Промелькнувший в глазах Валентина страх сменился надеждой. — Как поправлюсь, в Гнесинку на преподавание пойду.

— Хорошая идея. Ты классный вокалист, Валь. Такого тембра, диапазона и в Италии поискать…

— Ну ты чувствуешь хватку развитого капитализма!? — Оживился Бузыко. Все уши прожужжали — Доминго, Каррерос, Паваротти… И там они и здесь! Уж и не знают, куда сунуть! Умеют они звезд лепить… Да с такими бабками можно и две октавы взять… Но ведь я не хуже пел, Ин? — Подавляя кашель, больной прикрыл лицо платком.

— Лучше, Валь. Это все знают. — Инга нарочито бодро принялась наводить порядок на тумбочке, где стояли пузырьки, чашки, блюдечко с обкусанным печеньем, пакеты йогурта и сока. Она не хотела видеть, как Бузыко плачет. Не его это, бабника и жизнелюба, дело. Не умел Валька Бузыко нюни распускать.