Умершее воспоминание
Шрифт:
– Ты считаешь, что я ни разу не думал об этом? – холодно спросил я.
– Сейчас я совсем не об этом, Логан. Я понимал, что Эвелин безответно влюблена в тебя и что ты влюблён в другую, но вечеринка в доме Джеймса в Нью-Йорке… она кое-что изменила.
Я с возмущением нахмурился, начиная кое-что понимать.
– Когда я увидел, как ты целовал Ольгу, – продолжал Кендалл, грея руки о горячую кружку, – мой внутренний мир встал с ног на голову. Я внезапно понял, что ты и Дианна не можете быть рядом друг с другом, что тебе нужен совершенно другой человек. Я уже не думал о том, что Эвелин любит безответно, я думал только о том, что она любит. Эта любовь должна была её осчастливить. И я знал, что, расставшись с Дианной, ты,
– Ты паршивый предатель, Кендалл, – выговорил я, стиснув зубы, и со всей силы ударил ладонью по столу. – Ты, чёртов идиот! Неужели ты думал, что, поссорив меня и Дианну, обеспечишь счастье Эвелин?!
– Ты не внимательно слушал, Логан! Я сказал совсем другое!
– Нет, ты сказал то, что я услышал! Всё, что движело тобой, это подлость, но никак не благородство!
– Выслушай же меня, – убедительным тоном попросил Кендалл, и я покорно примолк. – Я был пьян, и мысли у меня были не в порядке. Утром я передумал отправлять это фото Дианне, потому что понял, что сердце Эвелин этим не спасти. Я просто решил показать тебе, что ты наделал, целуя Ольгу, и захотел, чтобы у тебя проснулось чувство вины. Просто любовь Эвелин к тебе… ты будто не замечаешь её. И принимаешь её, принимаешь даже без благодарности, совсем не чувствуя вины. Твоей совести пора было проснуться.
– Тебе ли говорить мне о пробуждении совести? – гневно спросил я. – Ты-то, человек, обманувший любящую девушку в своих чувствах и предавший её, ты говоришь мне об этом?!
– Хватит, Логан. Не дави мне на больное.
– А ты не давишь мне на больное, рассказывая всё это? Я и предположить не мог, что рядом со мной живёт такой подлец!
– Да как ты не понимаешь, что я желал счастья для тебя и Эвелин? – тоже начал раздражаться немец. – В тот момент я начал понимать, что ты не можешь быть так чёрств с ней, потому что она прелестнее всех девушек, которых я знаю, вместе взятых! Ты просто не мог быть равнодушен к ней! И я отправил это фото, да, отправил его Дианне. Я просто хотел знать, что это чуть-чуть облегчит страдания Эвелин. – Кендалл нервно выдохнул. – Но теперь я очень сильно жалею об этом. Очень сильно.
– Почему же? – тихо спросил я.
– Я приехал к тебе не только ради того, чтобы признаться во всём, но и ради того, чтобы спросить тебя.
Я хмуро и вопросительно смотрел на него.
– Мы вчетвером столько обсуждали твои чувства к Эвелин, – продолжал Шмидт, не поднимая на меня взгляда, – и ты столько раз говорил о своём равнодушии, что у меня не осталось никаких сомнений в том, что она безразлична тебе. Но что-то не позволяет мне сделать шаг к ней навстречу, не знаю, что это… Однако это заставляет меня спросить… Вернее, я хотел бы попросить тебя, Логан…
– Попросить разрешения быть рядом с ней?
Он поднял на меня такой взгляд, который мог ответить сразу на все вопросы. Да. Кендалл приехал сюда, чтобы спросить меня, не против ли я его признания Эвелин. Он только что утверждал, что у него нет сомнений в моём равнодушии к Эвелин, но я почти физически ощущал сомнение, звучавшее в его голосе. «Ты ни в чём не уверен, Кендалл», – злорадно подумал я. А почему ещё он стал бы спрашивать у меня разрешения?
И я вдруг понял всё то, что происходило со мной до этого. Понял свои мысли, что не давали мне покоя до приезда друга; понял, почему так рад был говорить с Эвелин по телефону, когда мы с парнями были в Нью-Йорке; понял, почему слова Кендалла о его любви к Эвелин так болезненно укололи моё сердце.
Уставившись в стену не смыслящим взглядом, я отрицательно покачал головой.
– Что? – не понял Шмидт, и
я увидел, как потухли его глаза.– Нет, Кендалл, – проговорил я, не сводя с друга сурового взгляда. – Я буду рядом с ней. Я, понял? И никто другой.
Лицо немца приняло оскорблённое выражение, и он сказал:
– Но Логан, ты ведь не хочешь сказать…
– Хочу, – перебил я. – Я хочу сказать, что люблю её.
Какое-то время ночной гость молча смотрел на меня, после чего нервозно рассмеялся.
– Что за чушь, Логан! – воскликнул он, резко сменив свой настрой. – Если бы ты любил её, ты бы не стал мучить ни её саму, ни себя!
– А много ты понимаешь в любви, Кендалл? Думаешь, так легко заметить её чувства, не слыша от неё прямого признания и надеясь, что малейшее их проявление – это не твоя паранойя?
– Нет, Логан, нет, нет, нет, – снова вдруг рассмеялся Шмидт. – Ты любишь её из жалости. Слышишь? Из жалости! Ты думаешь, что обязан любить её, потому что она любит тебя, или ты просто жалеешь её из-за того, что она больна… Но я люблю её всем сердцем! Не жалею! О, нет, моя любовь искреннее всего того, что я когда-либо делал в жизни!
– А в моих чувствах нет никакой жалости к ней, – холодно произнёс я. – Я отдаю ей всё свое сердце, и поверь, что оно пылает самой сильной любовью, которую только можно представить!
Кендалл нахмурился и покачал головой.
– Одумайся, – тихо сказал он. – Это всё неправда. Ты думал, что Эвелин принадлежала тебе, потому что она любит тебя, а теперь не можешь смириться с мыслью, что она может принадлежать кому-то другому. Это ревность, Логан! Это не любовь! Твоё эгоистичное самолюбие бесится от того, что Эвелин не будет любить тебя! Тебе нужна её любовь, но не сама она!
– По-твоему, я настолько ужасен? – разозлился я и в ярости сжал кулаки. – Я не чудовище, чтобы так обходиться с Эвелин! Нет! Я долгое время вынашивал в себе это чувство, долго страдал и мучился!
– У тебя есть Дианна, – упавшим голосом произнёс друг.
– К чёрту Дианну! Она была для меня спасательным кругом, за который я уцепился, когда начал тонуть в этой любви! Через Дианну я спасался от Эвелин, от моих чувств к ней, потому что я чертовски боялся признаться себе в этих чувствах! Я боялся влюбиться и буду бояться этого всю свою жизнь!
– Нет, Логан, – как заклинание, повторял свои слова Кендалл и мотал головой, – нет, Логан, нет… Ты любишь Дианну…
– Да не люблю я Дианну! – взорвался я и вскочил на ноги. – Не люблю! Возможно, я даже ненавижу её за то, что она отдалила от меня Эвелин! Ты не веришь? Кендалл, ты мне не веришь? Я сейчас же поднимусь наверх, разбужу Дианну и скажу ей, что не люблю её! Что никогда не любил! Хочешь? Ты хочешь этого?
– Остынь, Логан, сядь, пожалуйста, – взмолился Кендалл и спрятал лицо в ладони. Его голос дрожал, будто он готовился разрыдаться. Вздохнув, я без сил упал на стул. – Ладно, послушай, – вновь заговорил немец через несколько минут, – возможно, ты л-любишь Эвелин… Она любит тебя, это… Нет никаких сомнений в том, что она будет с тобой, что захочет быть с тобой… Но Логан, я прошу, умоляю тебя, дай мне шанс. Дай единственный шанс на счастье рядом с ней. Подумай обо мне, вообрази, каково мне! Ты будешь последним подлецом, если не позволишь мне попробовать завоевать её сердце.
– Я буду предпоследним подлецом, – мрачно поправил его я. – Это ты последний подлец.
– Логан…
– Кендалл! – снова повысил голос я. – Ты не сможешь сделать её счастливой, неужели ты не понимаешь? Ты уже дал мне понять, что с лёгкостью можешь предать близкого человека! Что? Скажешь, это не так? А что было с Кайли, друг мой? Помнишь? То же самое ты сделаешь с Эвелин, ты сделаешь ей больно! А я не переживу этого, слышишь? Просто не переживу!
– Это было один раз, Логан, – опустился Кендалл до шёпота. – С Эвелин я никогда не смогу сделать что-то подобное… Пожалуйста. Просто позволь мне.