Умершее воспоминание

Я был преисполнен ревностной злости, и эта ревность затмевала в моей душе все остальные чувства.

– Нет, – твёрдо сказал я, и взгляд Шмидта помрачнел. – Ни за что. Ты не будешь с ней. Она любит меня. И Эвелин захочет быть со мной, когда узнает, что я тоже люблю её, что люблю её сильнее всех на свете! А ты ничего не сможешь сделать! Ты её не получишь!

– Это жадность, – упавшим голосом сказал Кендалл и, сжав зубы, сердито нахмурился. – Это как последний кусок пиццы, что мы ели вместе! Ты уже наелся, и тебе не нужен этот последний кусок, но, увидев, что я потянулся за ним, ты потянешься ещё яростнее. Это не любовь! В тебе говорит ревность, гордость, тщеславие, самолюбие, да что угодно, только не любовь! Ты не любишь её!

– А ты не понимаешь, что несёшь! Никогда тебе не узнать того, что лежит у меня на сердце! Ты понятия не имеешь, что я чувствую! Перед твоими глазами только то, что ты видишь, ты просто не хочешь копнуть глубже, чтобы признать своё поражение!

Шмидт смотрел на меня с оскорблённым видом, сжимая губы и возбуждённо дыша. Мы оба наговорили друг другу много неприятных вещей, но извиняться не один из нас не собирался.

– Ночь на дворе, – успокоившись, произнёс я и вздохнул. – Давай подождём, Кендалл. Давай оставим это дело до утра.

– Я не могу ждать, – полушёпотом выдавил из себя немец.

– Придётся. Дождись рассвета. Как только встанет солнце, я поеду к Эвелин и признаюсь ей.

– Не надо, Логан… Пожалуйста! Не лишай меня последней надежды и не губи то, что расцвело у меня внутри!

– Уже поздно что-либо решать, Кендалл! – развёл руками я. – Не пытайся надавить на жалость, ты ничего не исправишь! Ни-че-го!

Часы показывали восемь утра, когда я, нервный, подавленный и не выспавшийся, уверенно сжимая рулевое колесо, ехал к дому Блэков. В мыслях царил сплошной хаос, я не понимал решительно ничего. Но в этом бардаке ясно выделялась лишь одна мысль: я еду к Эвелин, чтобы признаться ей в любви.

Я вспоминал всё то, что вчера говорил мне Кендалл, и думал: насколько правдивы были его слова? Разве не я каждый раз утверждал и парням, и самому себе, что с Эвелин меня связывают исключительно дружеские чувства? А что теперь? К чему я так яро рвусь в бой, стараясь доказать Кендаллу наличие других, более интимных чувств?

Когда я понял, что люблю её? Кажется, она действительно заинтересовала меня после рождественской вечеринки… Нет, не было чёткого момента в наших отношениях, когда я проснулся и вдруг понял, что влюбился в неё. Это случалось постепенно и медленно, я не позволял этому чувству окрепнуть в сердце, потому что не хотел быть влюблённым. Я не знал о любви Эвелин наверняка. Увы, эта девушка имела особенность напрямую не признаваться в своих чувствах: она делала это завуалировано, скрыто и осторожно, будто проверяла почву под ногами на твёрдость.

Но что же тогда получается? Я окончательно признался себе в чувствах только после того, как получил от Эвелин то стихотворение? Выходит, так. Эвелин опять не делала прямых признаний, играя со словами, с вопросами, но отчего-то я был уверен в том, что она совершила именно признание. Как и рассуждали парни, она не хотела молчать, но одновременно боялась не молчать: рядом со мной ведь была Дианна, и Эвелин, очевидно думала, что я люблю её… Она осторожничала, и это можно было понять. Окончательно убедившись в наличии у Эвелин чувств ко мне, я признался в них самому себе. Правильно ли это? По-настоящему? Я помню, как Эвелин рассуждала о моих чувствах к Чарис. Утешая меня в непростую минуту, Эвелин сказала, что мои чувства к Чарис – бутафория. Но что такое мои чувства к Эвелин? Любовь или та же бутафория?..

Я резко затормозил и, достав из кармана мобильный, принялся искать нужный номер в списке контактов.

– Да, Логан? – послышался осторожный голос Кендалла на том конце провода.

– Всё может измениться за считанные секунды, – выговорил я. Это было первое, что пришло в голову. – Я решил. Она не может быть не счастлива рядом с тобой.

– Что?.. Что ты имеешь в виду?

– Она твоя, Кендалл. Твоя. Это всё, что я хотел сказать тебе.

И, не дождавшись, пока Шмидт ответит хоть что-нибудь, я бросил трубку.

========== Глава 14. “Хорошо смеётся тот, кому вовсе не до смеха” ==========

Меня одну во всех грехах виня,

Все обсудив

И все обдумав трезво,

Желаешь ты, чтоб не было меня…

Не беспокойся — я уже исчезла.

Вероника Тушнова

Я смотрел в глаза Дианны, всем сердцем желая понять: тону ли я в них? О чём мне говорит её взгляд, пронзает ли, пробирает до мурашек? Мы танцевали, но этот танец не зажигал внутри меня ничего… В душе было так пусто и холодно, что казалось, что никто и никогда не сможет заполнить эту пустоту. Никогда.

Мы были в Лас-Вегасе, на свадьбе Эннис, лучшей подруги Дианны. Сюда мы прилетели на следующий день после моего с Кендаллом ночного разговора. Честно признаться, я страшно не хотел ехать сюда, но мне было просто необходимо сменить обстановку. Я чувствовал себя ужасно подавленным все эти два дня, но сегодня я выжимал из себя оставшиеся силы, чтобы быть весёлым для Дианны. Не хотелось, чтобы она догадалась по выражению моего лица обо всём том, что происходило в моей душе.

Эти два дня я старался проводить с Дианной больше времени, старался отдавать ей всего себя, чтобы она чувствовала себя счастливой рядом со мной… Я даже не знал, как нужно было мне относиться к ней после моего недавнего признания, но точно знал, что остро чувствовал необъяснимую вину перед ней. Поэтому, собственно, я и был сегодня здесь.

– Ты не устал? – заботливо поинтересовалась Дианна, обняв меня за шею одной рукой.

По правде говоря, я дико устал от всего, мне хотелось вернуться в Лос-Анджелес к ней, но я не смог сказать Дианне об этом.

– Нет, – ответил я, улыбнувшись своей девушке.

– Просто мы могли бы пойти поесть. Скоро будет торт.

– Давай ещё немного потанцуем.

Улыбнувшись, Дианна коротко поцеловала меня в губы и положила голову на моё плечо. Я прижался щекой к её волосам и, нахмурившись, посмотрел вдаль.

Я не мог избавиться от мыслей об Эвелин, о моих чувствах к ней, в которых я имел смелость себе признаться, и о том, что говорил мне Кендалл. Теперь я начинал понимать, что всё это означало, но понимание это не облегчало моих мучений. Чем больше я думал, тем хуже себя чувствовал.

Кендалл был не прав. Ни в чём. Ни когда пытался доказать мне, что моя любовь – всего лишь жалость, ни когда утверждал, что во мне говорила ревность, самолюбие и гордость. Во мне говорила любовь, большая, искренняя и настоящая любовь. Теперь я отчётливо понимал это: я до сумасшествия любил Эвелин.

Но какую же чудовищную ошибку я совершил, когда позвонил Кендаллу вчерашним утром! Я был не в себе. Я не спал целую ночь, я злился непонятно на кого и непонятно из-за чего… Я был полон неразборчивой ярости, а потому сильно погорячился, отдав Кендаллу Эвелин. Дурак! Я не должен был делать этого! Я был почти у дома Эвелин, я почти признался ей во всём! Она ускользнула от меня. А я был так близок, так близок…

Было невыносимо думать о том, что у меня был верный шанс всё исправить, шанс расставить все точки над i… У меня был шанс. И я упустил его. А сейчас уже ничего не исправишь.