Умирать не профессионально

– Поселок посмотрим.

– А чего тут смотреть?

– Я на море первый раз, – сказала она, – интересно же.

Пришлось соответствовать.

Экскурсия была недлинной, три километра вдоль пляжа, всего и делов. Набережной, строго говоря, не было, сразу за песчаной полоской, за избитой волнами линией низкого обрыва шло ровное ухоженное шоссе, а уже за ним нечто вроде торгового ряда – временные стекляшки, стационарные магазинчики, несколько вполне пристойных ресторанов и с пяток летних кафешек под тентами. В конце этой скромной ярмарки располагался дом отдыха советского образца, обшарпанный, но с колоннами, зато пляж при нем был огороженный, с рядами лежаков и парашютиками матерчатых зонтиков. На этом курорт иссякал, упираясь в новый микрорайон: пара панельных пятиэтажек и кирпичная башня этажей в четырнадцать, с кирпичным же узором по фасаду, элитное жилье местного разлива. Туда не пошли, «черемушек» и в столице хватает.

Повернули назад.

– Давай сразу и в другой конец, – виновато сказала девчонка, – закроем проблему, и все.

Ей было стыдно за скучную экскурсию.

Идти по жаре не слишком хотелось, но Тимур согласился: все равно когда-нибудь придется, так уж лучше отстреляться сразу. Искупались и двинулись назад, она в своем мини-бикини, он в быстро сохнущих плавках. Плавки были куплены тут же, у пляжа, на лотке: синяя синтетика и сбоку аппликация – какой-то грозный придурок в боксерских перчатках.

В эту сторону пляж завершался пирсом. Шоссе круто загибалось к горам, а низкий берег прикрывали от штормов груды бетонных кубов – то ли хотели что-то строить, да забросили, то ли, наоборот, защитили нужную площадку, заказали проект, и вот-вот закипит деятельность. За этими новодельными руинами опять тянулся пляж, но уже другой, дикий, неухоженный, постепенно переходящий в нудистский, похожий на тюленье лежбище. Здесь царила свобода, кто просто загорал, кто разливал по картонным стаканчикам винцо, кто читал, кто расписывал бесконечную курортную «пулю». Почти все загорали нагишом, однако дресс-код был щадящий: лифчиков заметно не было, но трусики и плавки не возбранялись. Четыре девчонки и два парня играли в волейбол, тряся всем, что трясется.

– Дурацкое ощущение, – сказала Буратина и остановилась, – в купальнике на нудном пляже просто уродом себя чувствуешь: будто на дискотеку притащилась голяком.

Она остановилась и привела себя в достойный вид: скинула купальные причиндалы и, связав узлом трусики и нагрудник, соорудила из них что-то вроде банданы.

– Ты? – спросила она Тимура.

– Меня не колышет.

Девчонка презрительно посмотрела на его плавки с агрессивным боксером:

– Хрен с тобой, тебе можно, ты старый.

* * *

Тимур понимал, что висящее на нем дело никуда не денется и надо что-то решать.

Но ничего решать не хотелось: уж очень здорово жилось. Девчонка оказалась классным сотоварищем: не занудствовала, не морочила голову, легко бегала на рынок, к постельным вольностям относилась просто. Повибрировать под мужиком для нее проблему не составляло: работа нетрудная, так чего не порадовать хорошего человека. Тимур быстро привык к нестандартной ситуации – Буратина так Буратина, все люди разные, как умеют, так и живут, скажи спасибо, если на ноги не наступают.

Недели плотной жизни в маленькой комнатухе хватило, чтобы окончательно убедиться, что с пляжной соратницей ему здорово повезло. Девчонка была юморная, покладистая и при этом вполне независимая: если он молчал, задумавшись, или решал кроссворд в курортной газете, или просто валялся на койке мордой вверх, она не лезла с расспросами, не требовала внимания, а спокойно уходила в свои мысли – какие, Тимур не знал, потому что и он к ней не лез. На любой мужской прикол отзывалась сразу, и видно было, что, при всей деревянности, игра в женщину вовсе не была ей в тягость. Мало того, в ней обнаружился немалый постельный артистизм, в любых позах смотрелась красиво и сама напрашивалась на минет. Вот и разберись в редкой породе: с одной стороны, вроде бы и не женщина, а с другой – женщина, да еще какая. Тимур и всегда-то принимал людей со всеми их примочками, а принимать этого яркого зверька было забавно и приятно.

А вот скучно не было. Никогда. Что-что, а удивлять деревянный человечек умел.

В первый же вечер, когда уже лежали рядом, хоть и голышом, но как бы и по-братски, вдруг спросила:

– Ты в Бога веришь?

– Не знаю, – честно ответил Тимур. Он и в самом деле не знал, его ежедневная жизнь с Богом никак не соприкасалась.

– Ну, а все же, – настаивала Буратина, – как ты думаешь: он есть?

– Может, есть, может, нет. А ты как считаешь?

Она ответила, почему-то вздохнув:

– Мне кажется, все-таки есть. Должна же в мире быть какая-то справедливость.

– А какая от Бога справедливость?

– За подлость накажет.

– На том свете, что ли?

– Ну хотя бы, – произнесла она неуверенно.

Теперь вздохнул Тимур:

– На свете шесть миллиардов людей. И что, по-твоему, Богу с каждым разбираться? У нас какого-нибудь убийцу три года судят, и ничего доказать не могут. А тут – шесть миллиардов!

– Ну, и что выходит – никакой справедливости?

Вопрос был философский, и Тимур задумался.

– Почему никакой? Какая-то есть. Люди сами между собой разбираются. За добро благодарят, за обиды наказывают.

– А кто не может наказать?

– Тому плохо, – согласился Тимур. Он еще немного подумал и подытожил: – Тут ничего не поделать. Одни живут, как хотят, другие – как умеют. А в большинстве – хотят, но не умеют.

– А ты к каким относишься?

Он усмехнулся:

– У таких, как я, особая категория. Умеют, но не хотят.

– Чего не хотят?

– Ничего не хотят.

Она возмутилось:

– Да ладно тебе выпендриваться! Ничего он не хочет… На море же поехать захотел!

– Это ты захотела, – улыбнулся Тимур.

– А тебя на аркане тащила, да?

– Зачем на аркане? Ты захотела, а я за компанию. Ты для меня самый ценный человек: все время чего-то хочешь, за себя и за меня.

– А сам ничего не хочешь, да?

– Ничего.

– И трахнуть меня не хочешь?

– Иногда хочу, – примирительно ответил Тимур.

– Сейчас захочешь! – произнесла она угрожающе и взгромоздилась на него. И он действительно захотел.

Впервые подумалось, что жить с такой бабой было бы славно, не хуже, чем одному. Не жениться, конечно: какой из него муж, потрепанный, ко всему равнодушный, а в данный момент еще и под заказом. Но просто жить, как живется, – отчего бы и нет?

* * *

К сожалению, все благостные мысли то и дело прерывались на тревожном изломе – вот именно, что под заказом. И с этим неизбежно надо что-то делать.

Вариантов было мало, если конкретно, два. Самый по жизни лучший – мириться. Встретиться с Зятьком и подписать мировую. Мужик паршивый, ну, да, хрен с ним, детей с уродом не крестить. Горшок об горшок, и каждый в свою сторону. Интересы никогда не пересекутся, тем более что у Тимура никаких интересов и нет. Его единственный интерес – жить, как хочется. А как хочется, он и сам не знает. И знать наперед не хочет. Вот сегодня интерес от души поплавать, а потом в плетеном шалашике пообедать жареным местным сыром. Ну, винца немного, красного. А какой интерес появится вечером и появится ли вообще, будет видно вечером. Так что самое разумное – Зятька простить. Сволочь, да – но простить. Тут Лешка прав, через десять лет даже убийц прощают. Всех прощают, кроме фашистов, тех, как поймают, так и вешают. Но это случай исключительный. А все прочие падлы десять лет прячутся, а потом вылезают на свет Божий и живут, будто ничего не случилось. А то еще и на церковь жертвуют – хорошие люди, почетные прихожане, другим пример. Зятек небось тоже где-нибудь почетный прихожанин, теперь это в моде, даже коммуняки в храмы поперлись, какой-нибудь жирный Зюзя стоит со свечой, и на морде такая благость, будто это не его братия семьдесят лет церкви крушила. Так что хрен с ним, с Зятьком, пусть живет, как совесть позволяет.