Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Подаю ему чекъ. Совсмъ сконфузился малый.

— Синьора… такая щедрость…

— Безъ всякихъ «но», пожалуйста! Вы были совершенно правы, говоря, что мы, иностранцы, тратимъ слишкомъ много денегъ на удовольствія и портимъ нравственность населенія… Я хочу быть исключеніемъ и бросить нсколько тысячъ франковъ на порядочное дло… Это будетъ второе за мое пребываніе во Флоренціи!

— А первое — не секретъ, ваше сіятельство? — уже весьма почтительно спросилъ Лега, даже перемнивъ «синьору» на

«ваше сіятельство», — каково это для демократа!

— Нтъ, для васъ не секретъ, потому что вы ему содйствовали: мало надясь на справедливость флорентинскаго суда и его способность оцнить ваше краснорчіе, я, на всякій случай, раздала нсколько тысячъ франковъ вашему ареопагу за освобожденіе Люнди…

— Такъ что, когда я говорилъ…

— Дло было уже ршено заране.

— И, слдовательно, моя рчь…

— О! она была превосходна!

— Но ее уже не зачмъ было говорить!… Боже мой! бдная, бдная моя родина! Какъ низко она пала!

Признаюсь, я испугалась. Никогда въ жизни я не видала такого отчаянія у мужчины: Лега почти упалъ въ кресло, уронилъ голову на столъ и плакалъ, какъ женщина… На силу я отпоила его водой.

— Послушайте, княгиня, — сказалъ онъ между извиненій, — я долженъ быть съ вами откровеннымъ. Сейчасъ вы были такъ любезны и великодушны со мною, что я ничего не могу сказать противъ васъ… я васъ уважаю. Но, — признайтесь по совсти, — разв я неправъ? Я былъ опрометчиво невжливъ къ вамъ въ своей рчи, — но, согласитесь, тяжело гражданину видть, какъ богатая иностранка держитъ у своихъ ногъ весь свтъ, всю силу и славу его отечества. Я имлъ честь быть приглашеннымъ на одинъ изъ вашихъ баловъ, — этого вы, конечно, не помните, — и видлъ въ вашей свит лучшихъ нашихъ поэтовъ, ученыхъ, пвцовъ, художниковъ… Все это преклонялось предъ вами, ползало, льстило, а вы обращались съ ними, какъ царица со своими рабами… нтъ, хуже, чмъ съ рабами — какъ съ лакеями! и вотъ, теперь, вдобавокъ ко всмъ оскорбленіямъ, оказывается, что ваши деньги выше даже нашего правосудія. У насъ нтъ суда для васъ! Бдная Италія!

Я отвчала, что, конечно, это весьма прискорбно, но я лично тутъ ршительно не при чемъ, и вольно же итальянцамъ до того распустить себя, что за чинквелиру они готовы зарзать родного отца!..

Весьма скоро мы стали съ Лега большими друзьями, и мало до малу онъ въ меня влюбился. Сперва онъ, бесдуя со мною, все какъ — говорятъ наши русскія барышни — толковалъ объ «умномъ»: о своей Италіи, о будущемъ демократіи, о соціальной реформ, - словомъ, развивалъ меня и посвящалъ въ свою вру. Мн вс эти предметы были, конечно, мало интересны, но поддерживать разговоръ я могу, о чемъ угодно, а Лега, когда настраивался на патріотическій ладъ, былъ очень красивъ: лицо поблднетъ, глаза засверкаютъ… картина, да и только!

Потомъ онъ сталъ знакомить меня съ итальянской литературой — началъ съ сатиръ Джусти, а кончилъ… сентиментальщиной Стеккети!.. Отсюда уже не долго было до объясненія въ любви. Мы сошлись. Я, какъ всегда во всхъ своихъ длахъ, мало скрывалась; стали сплетничать о развод съ княземъ, о брак съ Лега. Онъ, чудакъ, кажется, и самъ врилъ, что мы уже не разстанемся. Онъ взялъ на себя завдывать моими длами, распоряжался деньгами, ни въ чемъ не стснялъ себя. Все мое — было его. Сперва Лега мн нравился, но потомъ, въ одинъ прекрасный день, вся эта любовная исторія мн надола, и я объявила Морицу:

— До свиданія, мой дорогой! Завтра я ду въ Парижъ…

— Какъ въ Парижъ?

— Такъ въ Парижъ. Что длать? — дла, заботы…

— А я?!

— А ты останешься во Флоренціи.

— Когда же ты вернешься?

— Никогда.

— Это что за шутка?

— Безъ всякихъ шутокъ — мы разстаемся навсегда.

— Ты измняешь мн? разлюбила?

— Если хочешь, да… А, впрочемъ, я никогда и не любила тебя…

— Что такое?!

Стоитъ онъ, бдный, — потерянный, блдный, жалкій, — ничего не понимаетъ… лепчетъ:

— Позволь, — а наши отношенія, наша связь… что же они значили?

— А значили они, любезнйшій мой, то, что вы ужъ черезчуръ много говорили въ вашей рчи за Люнди о безкорыстіи, неподкупности, соціальной честности. Вотъ мн и захотлось испытать васъ: каковы-то вы сами не на словахъ, а на дл? — и оказались вы тоже субъектомъ весьма удобопокупаемымъ и небрезгливымъ. По крайней мр, «черпать изъ грязнаго источника» — видите, какъ я помню вашу рчь! — и деньги, и ласки вы нимало не стснялись, не уступая въ этомъ отношеніи никому изъ вашихъ соотечественниковъ…

Я думала, что Лега убьетъ меня: такимъ звремъ онъ кинулся ко мн, - но у меня былъ револьверъ на-готов. Слава Богу, не пришлось пускать его въ ходъ… Лега опамятовался, схватился за голову и выбжалъ изъ комнаты… Больше я не видала его. Тмъ эта скверная исторія и кончилась. Что я отвратительно вела себя въ ней, можете не говорить: знаю сама. У меня лично осталось отъ нея самое непріятное воспоминаніе, что-то въ род великопостной отрыжки въ душ… Теперь, Владиславъ Антоновичъ, идите спать; я васъ не задерживаю.

— Одно слово, Анастасія Романовна: любили вы, хотя немного, этого Лега?

— Нтъ, если бы любила, врядъ-ли бы сумла такъ жестоко порвать съ нимъ. Нтъ: гд ужъ мн любить! Мсто любви — въ сердцахъ мягкихъ и — что-бы вы тамъ ни говорили! — немножко глупыхъ, а меня даже мой сіятельный супругъ, хотя и терпть не можетъ, а все-таки зоветъ кремнемъ и умницей!…

1911

Поделиться с друзьями: