Умоляй меня

— Если кто-то и стоял на пути снаружи, то они его затоптали, — суровое выражение лица Балларда посветлело, на его губах заиграл намек на веселье.

Луваен подошла и встала перед ним, толкаясь коленями, пока он не раздвинул свои, и она не встала между его ног.

— Однажды удача будет благосклонна ко мне и на пути будет твой колдун, — она взяла его за руку. — Я не могла отказать ей, Баллард. Если бы мы поменялись местами, и ты спас бы ее, Гэвину пришлось бы приковать меня цепью к стене, чтобы не подпускать к ней, и я бы практически приросла к Циннии, чтобы убедиться, что она выздоровела. То, что она просит от меня, гораздо меньше того, что я бы потребовала от нее.

Он вздохнул и поднес ее руку к своим губам. Его губы нежно скользнули по ее запястью.

— Твоя преданность сестре достойна восхищения. И мучение для меня.

Она улыбнулась:

— Ты не будешь одинок в своих страданиях, и ты не освобожден от своего предложения. Я намерена устроиться поудобнее в твоей большой кровати и надеюсь, ты согреешь меня, как и обещал.

Глаза Балларда отливали обсидианом в свете очага. Он потянул за руку, пока она не нависла над ним достаточно близко, чтобы он зарылся носом в ее неглубокое декольте. Луваен дразнила волны в его волосах, вздохнув, когда его язык скользнул по выпуклости одной груди.

— Как долго? — пробормотал он. — Как долго мне ждать?

Она провела пальцем по одному из рельефных шрамов, пересекавших его щеку:

— Только сегодня вечером, я думаю. В детстве мы делили постель. Это была постоянная борьба за одеяла, подушки и место на матрасе, — она улыбнулась, увидев его полное надежды выражение лица. — К утру она устанет от меня так же, как и я от нее.

— Тогда я с нетерпением жду утра.

Луваен усмехнулась и высвободилась из его объятий:

— Я должна идти. Я подозреваю, интерпретация Гэвином «порога» находится гораздо дальше в ее комнате, чем моя. И Цинния будет только поощрять его.

Баллард схватил складку ее юбки:

— Поцелуй меня, прежде чем уйдешь.

Она выдернула юбку из его рук и покачала головой:

— Нет.

Его лицо застыло суровыми морщинами, которые она привыкла видеть:

— Почему нет? — они смягчились, когда она поцеловала кончик своего пальца и прикоснулась им к его губе.

— Если я это сделаю, то не остановлюсь на одном, и следующее, что ты узнаешь, как Гэвин и Цинния придут, чтобы найти меня, и обнаружат меня голой у тебя на коленях.

Баллард застонал и откинул голову на спинку кресла. Он на мгновение уставился в потолок:

— Какой мужчина не расстегнул бы свои бриджи, услышав, как женщина говорит, что она с радостью разделась бы для него после нескольких поцелуев?

Луваен пожала плечами:

— Я говорю только правду.

— И эта откровенная манера сама по себе очень привлекательна, — он выгнул бровь. — Ты будешь мечтать обо мне, когда будешь спать в девственной постели своей сестры?

— Нет, — поддразнила она. — Сны о тебе не дадут мне покоя. Мне нужен отдых, чтобы подготовиться к завтрашней ночи. Мне обещали, что я не буду спать, так что лучше сделать это сейчас, — она отвесила ему короткий поклон. — Я заставлю тебя сдержать это обещание, де Совтер, — она подмигнула и вышла из комнаты, его низкий смех последовал за ней, когда она закрыла за собой дверь.

Она остановилась у своей комнаты, чтобы взять ночную рубашку, и отогнала Гэвина от двери Циннии. Он сдержал свое слово и не переступил порог. К тому времени, как она забралась в постель Циннии и пожелала сестре спокойной ночи, действие зелья Эмброуза прошло, и она зевнула так же сильно, как и Цинния раньше. Снаружи снежные вихри бились в застекленные окна, как крылья бабочек. Луваен наблюдала за их хаотичными танцами, Цинния уже спала и уютно свернулась калачиком у нее за спиной. Шепот донесся с другой стороны двери. Тяжелый шаг, пауза, а затем шаги двинулись дальше. Она узнала поступь и вздохнула. Утро не могло наступить достаточно скоро.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Значит, вы проживете еще один день, — пристальный взгляд Изабо оставался на игле, пока она вышивала у окна. Солнечный свет лился сквозь стекло, очерчивая ее элегантный профиль и округлость живота. Две ее дамы сидели неподалеку, склонившись над своими рукоделиями, как будто разговор между их господином и госпожой их не интересовал.

Баллард знал лучше. Ожидая яростной обличительной речи, угроз смерти и обильных слез, он стоял прямо в соларе, опасаясь нервирующего спокойствия своей жены.

— С вами все в порядке, миледи?

Улыбка, острая, как лезвие ножа, изогнула ее губы.

— В порядке, насколько это возможно с этим паразитом, кувыркающимся внутри меня, — он вздрогнул, и ее улыбка стала шире. Может быть, она и не смотрела на него прямо, но она наблюдала за ним. — Вы нарушили нашу сделку, маркграф.

Он подошел и встал рядом с ее креслом, любуясь тем, как солнце золотило ее волосы. Ее красота не тронула его — никогда не трогала, хотя он понимал, почему другие были очарованы ею. Он действительно жалел ее. Привязанная к одному мужчине, преследуемая и обманутая другим, она подвергалась эксплуатации, манипулированию и вымогательству ради единственной вещи, которая ценнее любого человека — земли. Она ненавидела его, и не без причины, но она выполнила их сделку, веря, что у нее будет свобода и ее любовник. Он лишил ее второго.

— Мне жаль, Изабо. Он не оставил мне выбора.

Игла остановилась. Изабо повернулась на стуле и встретилась с ним взглядом. Он чуть не отпрянул. Даже в битве, когда его враги сражались с ним на полях, залитых кровью, он никогда не видел такой злобы.

— Не произноси мое имя. Моя мать дала мне мое имя, а ты оскверняешь его, произнося, — она продолжила шить, только теперь ее рука дрожала, противореча ее ровному тону. — Я молилась, чтобы Седерик был тем, кто пересечет мост в Кетах-Тор.

— Я знаю об этом.

Она продолжила, как будто он ничего не сказал:

— Я молилась, чтобы он распорол вас и вывалил ваши внутренности на глазах короля, чтобы потом он скормил их свиньям. Я молилась, чтобы он взял вашу голову и преподнес ее мне в качестве свадебного подарка, — её дамы сгорбились на своих табуретках и отвернулись. Изабо снова прервала свое рукоделие, и на этот раз, когда она посмотрела на него, в ее голубых глазах не было никаких эмоций. Эта пустота вызвала у него внутри холод, который поселился у основания позвоночника. — Я думаю, что тогда бы поцеловала вас.

Баллард посмотрел мимо жены на зеленые пастбища за окном. Если бы Седерик был лучшим бойцом, боги, возможно, ответили бы на ее молитвы. Вместо этого в тот день они предпочли его соперника, и Баллард ушел с поля боя, облитый кровью, которая хлынула фонтаном из смертельной раны, что он нанес Седерику в шею. Он испытал, скорее, облегчение, чем триумф. Как сказала Изабо, он прожил еще один день, и спорная собственность, которая принесла столько раздоров в его дом, осталась его собственностью.