Умышленное обаяние

– Это набор для отчаянно застенчивых, – сказал он.

– Зачем?

– Пригласить, проститься без слов, попросить прощения. Сказать, что любишь. Или как у тебя болит. Здорово, да?

– Да, – я пожала плечами. – А просто сказать?

– Если не хватает слов, можно передать ее как письмо. Кому надо, поймет.

– А если нет? – спросила я, вертя в руках вытянувшуюся струной фигурку. Голова запрокинута назад; рука с силой прижата к животу, другая обхватила грудь; нога согнута в колене и высоко поднята. – Я не поняла.

– Ну и хорошо, – ответил он. – Потом поймешь.

А сейчас? Кажется, знаю… Скрюченная женщина – я. И мне некому себя передать. Он не приходит, даже не звонит. Всегда можно найти возможность встретиться с женщиной, если она нужна. Мне и за это простить? Что делать? Самой?.. Нет! Я смешала фигурки в кучу. Ни за что! И плевать на советы!

– Сейчас расскажи! – потребовала я тогда.

– А ума хватит? – улыбнулся Володя.

– Ты же объяснишь. Володь, ну давай! – заканючила я. – Рассказывай!

– Ладно. Самое сложное – убить иллюзию. Вытащи проблему на свет и найди смелость ее признать. Включи третий глаз, поверти так и сяк, потом решай. Главное не болтать, а делать. Поняла?

– Нет, – искренне ответила я.

– Видишь! – засмеялся он. – Я посеял, тебе собирать. Но придется ждать.

Я все еще жду, не зная с чего начать. Но это не моя вина. Виноват Володя; если бы не этот подарок, я бы никогда не решила стать врачом. Не увидела бы девочку со странным именем Ева и не узнала бы, что случается с теми, кого оставляет он.

Может, маленькая девочка к лучшему?

И я легко дождалась лучшего. Увидела Еву на руках медсестры. Она обнимала ее, как меня. Она улыбалась ей, как мне. Она сказала ей – «мама». А у меня сжало сердце. Так сильно, что защипало в глазах. Я этого хотела?

Код ДНК всегда складывается под музыку волн, это знает любой генетик. Я смотрю на девочку, когда она спит, и нахожу только его черты лица – миндалевидные глаза, вытянутый овал лица, черные волосы и брови. И ничего от матери. Она спит, слушая мелодию голубых миндальных волн, я читаю ноты в ее лице. И у меня щемит сердце – эта музыка не моя. Но она так красива! Зачем я все время с ней?

Листаю журналы, читая о больных детях, которым требуется помощь для лечения. Мне жаль их до слез, но я ни разу не помогла. Даже не знаю почему. Некогда, не по пути, найдутся другие. Лень или страшно? Или слюни, слезы и сопли – смешно? Мое непрошеное причастие, на чужой взгляд, забавно? Но на деле это реальная жизнь… Никому не объяснить.

Да зачем мне это?! Я – врач, моя профессия помогать. Разве этого не достаточно? Она сказала «мама» не мне, медсестру это не смутило, а меня напугало. Что нормально? Заставить ребенка помнить и страдать? Или что?..

Да зачем мне это?! Выбросить мысли к чертовой матери! Я вязну в них, как в синтетическом клее, забивая голову не моей жизнью. Она сказала «мама» не мне. Мне повезло – моя совесть чиста. Не я приручила. И хватит на этом!

* * *

Зазвонил телефон, я вздрогнула. Теперь всегда так. Звонок – сердце падает вниз. Я жду и не жду звонка, но тревога не отпускает, как бы я ни хотела вернуть все назад. Я слышу звонок, мое нутро противно дрожит, не ожидая ничего хорошего. Тревога начинается в горле и валится сухим звуком камня, падающего в развалину гор. У меня всегда было так. Сейчас это стало более очевидным. Меня точит тоска. Ничего не хочу. Мне все равно. Свыклась с мыслью, что он уедет, но к другому уже не смогу. Я не тоскую по тому, что было. И ничего не жду. Мне видится впереди заиндевевшее поле, мне по нему идти.

Я посмотрела на дисплей, звонила Рита. Да пошел он к черту!

– Куда пропала?

– Никуда.

– Я решила вытащить тебя. Хватит сидеть дома.

– Вытаскивай. – Я тоже хочу вытащить себя. Рита вовремя подвернулась под руку.

– В нашем кафе?

– Нет. Давай на какой-нибудь летней площадке.

– О’кей. Есть веранда с видом на горы. Недалеко от меня.

– Пойдет.

Мне пришлось ехать с пересадками, хотя это все равно. Меня завернуло в каменный мешок, в котором когда-то морили до смерти японских военнопленных. Теперь в черном, душном мешке без окон и дверей появилась смена – я. Не гляжу по сторонам, смотрю внутрь себя. Там черным-черно. И так выходит само собой.

– Я даже предположить не могла, что история со Стасом так на тебя подействует. Думала, для тебя это так… – Рита пожала плечами, – между прочим. Я ошиблась?

– Ошиблась.

Я глядела в бокал минеральной воды. Если его наклонить, можно увидеть сквозь стекло небо, деревья и горы; сквозь воду – тоже, но только как их отражение. Но самое странное, отражение обратно во всех отношениях – вверх-вниз, вправо-влево. Так необычно, никогда не замечала. В бокале реальность сложилась восьмеркой, упавшей набок. Действительность и ее отображение в моем воображении. Изображение прошлого и будущего в один момент. Или мне это кажется?

– Кофе?

– Нет!

– Ты же жить без него не можешь? – удивилась Рита.

– Жарко, – я провела ладонью по лбу, стирая пот.

Меня тошнит даже от слова «кофе». Запах я просто не вынесу. Я усмехнулась. Жить не могу! Это так начинается?

– Да что с тобой? Так переживаешь? – Рита заглянула мне в лицо, я отвернулась.

– Раньше мне было даже жаль Стаса, – Рита вдруг засмеялась. – Теперь тебя. Не слишком?

– Меня это не волнует.

– А что волнует? – насмешливо спросила Рита.

– Ничего. Твоя личная жизнь тоже, – усмехнулась я. – Никогда.

– Ну-ну… – Ритины глаза тренькнули льдом о край бокала. Как и тогда, в первый день знакомства. – Что поделать. Я любопытна. Может, потому что я женщина?

– Может.

– А ты кто? – укусила она.

– Ответь сама, – засмеялась я.

– Это нетрудно, – Рита отвернулась к горам. – Красиво.

– Да.

Неправдоподобно красиво. Так не бывает. Над лазоревыми горами стая лососевых облаков. Их бока золотятся солнцем, как чешуя, вокруг горы застыли морской волной. И никого. Даже серфера. Подходит к моему настроению. Мой взгляд скользит по гребню горной волны. Я думаю о Патрике Суэйзи, которого милосердный названный друг отправил умирать. Он умер свободным, но умер. Так лучше?

– Прости, – вяло сказала я. – У меня не то настроение.

– Не прощаю, – засмеялась Рита, глядя поверх моей головы.