Ундервельт. Западня
Шрифт:
Яна рассмеялась, смахнула непрошенные слезы, шмыгнула носом.
— Еще как умер!
— Я имел в виду, от возни с ребенком. Что ж. Наверное, пора… Хотя кажется, что даже в сорок с лишним ты слишком молод для такого.
Телефон зазвонил, когда Наган планировал, как они благодаря Тарасовой расквитаются с ипотекой и заживут.
Высветившийся номер был незнаком ни Нагану, ни Яне.
— Слушаю… — сказал детектив, а Яна прижалась ухом к его руке, чтоб слышать разговор — наверняка ведь по работе.
— Это Гошкодеря, из Госдумы. Председатель бюджетной комиссии.
Важный голос,
— Чем обязан? — поинтересовался Наган.
— Мне позвонил Гурский и пожаловался на самоуправство подрядчика, нанятого «Проксимой», — проговорил депутат. — Подрядчик переводит стрелки на субподрядчика, и это может быть еще той чехардой…
Наган молчал, ждал, когда важный парламентарий перейдет к делу.
— Подрядчика мы накажем, — продолжил Гошкодеря, — и переведенные стрелки ему не помогут. Он — новенький на нашем рынке, поэтому, дурень, сам не понял с кем связался.
Наган молчал, все не мог переключиться на работу после всего, что услышал.
— Я вот что хочу тебе сказать, Ростислав. Я справлялся о тебе у министра. Он поведал, что ты — бескомпромиссный следователь, поэтому не задержался в органах. Вот… Подрядчик, конечно, не прав… Но он — сошка, дурачок, понимаешь? Он не покушался на жизнь Тарасова, такое ему даже в голову взбрести не могло. Подрядчик вернет «Проксиме» деньги, так что ты на него не наезжай… мы сами обеспечим прокурорскую проверку.
Наган собрался вставить реплику о том, что у него нет начальников, а как вести дело, он сам разберется, но Гошкодеря его опередил:
— А захочешь потолковать с подрядчиком — устроим вам очную ставку. Ты главное пойми — человек он новый на нашей территории, напорол боков. Все исправит, и пусть работает дальше. На ошибках учатся.
— Я выслушал вас, — неопределенно отозвался Наган.
— Еще не до конца, — пропыхтел Гошкодеря. — Обрати внимание на больницу, которую спонсирует «Проксима», называется «Панацея». Я как-то проезжал мимо: это крепость! На территорию на танке не пробьешься! Если бы вдруг Виктору Анатольевичу захотелось лечь на дно, то «Панацея» — то, что нужно.
— Я не пробьюсь, полиция не пробьется, но Гурский — он же соучредитель, — заметил Наган. — Перед ним открыты все двери.
Паровоз на другом конце снова запыхтел, зафыркал, а затем выдавил из себя:
— Слава заезжал в «Панацею». Он увидел лишь то, что ему показали. Если же Виктор Анатольевич распорядился, чтоб его не выдавали, то доктора не ослушаются. Сам понимаешь, он в большом авторитете.
— У вас есть версии, зачем ему понадобилось уходить на дно?
— Нет, — буркнул Гошкодеря. — Но своим исчезновением он сорвал перспективную антикризисную программу. Вот с такими людьми, Ростислав Игоревич, приходится о судьбе России заботиться… Ну, удачи вам найти Виктора!
Депутат отключился.
— Ну? Что думаешь? — спросила жена.
— Конкретный такой депутат, основательный, — отозвался Наган, — в политике с девяностых, все у него схвачено.
— А «Панацея»? Съездишь?
— Съезжу… отчего бы не съездить? Покручусь, посмотрю. Тарасов залег на дно в похожем на крепость медицинском центре для избранных? Почему бы и нет. Это согласуется с моей версией, что он заблаговременно
начал готовить свое исчезновение… — Наган поморщился, затем обнял Яну, привлек к себе. Проговорил, ощущая, как волосы жены щекочут ему губы: — Я с самого начала был против, чтоб ты работала в агентстве, хоть ты и здорово помогаешь…— Кстати, я согласна с твоей рабочей версией, что Тарасов сам спрятался. Если поймешь от кого, то и его найдешь. Главное — чтоб он не от этих Гошкодерь скрывался, тогда мы сильно рискуем.
Он взял ее руки в свои и произнес:
— Яночка, клянусь, что если вдруг заподозрю, что тут виноваты сильные мира сего, дальше копать не буду. Не хочу подвергать опасности ни тебя, ни себя, ни… — Он кивнул на пока еще плоский живот супруги. — Его. Но отказываться от дела, которое может оказаться простым, не имею права, тем более теперь. Поехали!
— Куда? — вскинула брови Яна.
— В «Панацею», посидишь в машине, здесь я тебя одну не оставлю, зная, что за тобой была слежка.
— Росс, я закроюсь и никого не впущу. И оружие у меня есть, и пользоваться им ты меня научил. Да и не полезут они сюда, раз еще этого не сделали. К тому же никакой гарантии, что они желают нам зла. А в машине кондиционер сломан, я там умру, а мне нельзя переутомляться.
И что тут скажешь? Она права.
— Жди меня здесь, попытаюсь быстро управиться.
— Не спеши, я взяла обед на двоих и воду, могу выдержать недельную осаду. К тому же надо следить за Болотиным, кто-то ж должен заниматься нудными бытовыми мелочами!
Глава 7. Странный незнакомец
Укрывшись от орков в яме у поленницы, Тарвит не видел, что происходило возле таверны, но отчетливо слышал голоса.
— Чего вам надо? — проорал вроде как Толл.
— Нам нужны все люди, которых вы сегодня нашли в лесу, — ответил усиленный мегафоном рычащий голос. Тарвит предположил, что по его душу явились орки, от которых он сбежал. — Отдайте их нам, и мы уйдем с миром.
Неужели сдадут? Тарвит пытался нарисовать картинку происходящего по интонациям говорящих. Заорал Конст:
— Вы офигели? Куда вы меня тащите? Да вы чё, блин! Руки, руки убери, козлина! — Последовал хлесткий удар, после чего Конст смолк.
— Это все? — поинтересовались уже без мегафона. — Нам не нужны проблемы, как и вам. Мы делаем общее дело.
Говорил он монотонно, будто робот гвозди забивал, уменьшая и увеличивая громкость голоса вместо того, чтобы наполнять его эмоциями.
Тарвит не выдержал, встал на четвереньки в яме, чуть отодвинул листья камыша и глянул в щель. Двое орков в кольчужной броне и плоских шлемах держали под прицелом арбалетов стоящего на четвереньках Костяна.
Так и есть — те самые!
Чуть поодаль мялся с ноги на ногу трактирщик Яков в обнимку с Сарой, девчонки молча вцепились в подол ее юбки. Рядом столпились посетители бара с оружием наготове. Уже знакомый орк Лиль стоял чуть в стороне и катал в руках лиловый шар, будто бы сотканный из энергии. К таверне начали стягиваться жители поселения — кто с топором, кто с вилами. Непонятно, насколько кто силен, они производили впечатление крестьян, неспособных дать оркам серьезный отпор.