Уничтожьте всех дикарей

Конрад читает — и не просто читает, но вычитывает корректуру этих фраз в рассказе своего лучшего друга лишь за месяц или два до того, как сам напишет те слова, что однажды станут эпиграфом к «Полым людям» (1925) Т. С. Элиота.

Миста Куртц, он мёртвый.

79.

Зайдя в хижину, Хиггинсон обнаруживает умирающего Тина, друга своей юности. Следует странный разговор, в ходе которого Тин пытается при помощи метафор — птица, мышь, дождь, — объяснить то, что творится у него внутри. Хиггинсон же отвечает на его описание так, будто эти метафоры принадлежат внешней реальности, в которой птицу можно пристрелить, а на мышь натравить кошку.

«Нет пользы, — отвечает Тин. — Я умираю, Джон, чёрный человек все умирают, чёрная женщин не иметь ребенка, племя только пятьдесят, а был — пятьсот. Мы все уходить, все один дым, мы исчезать, уходить в облака. Чёрный люди с белый люди нельзя жить».

Дойдя до этого момента своего рассказа, Хиггинсон начинает проклинать богов, поносить прогресс и поливать цивилизацию (так же, как и сам Грэм в «Чёртовых ниггерах») потоком брани на смеси французского и английского (подобно Конраду, когда тот читал «Чёртовых ниггеров»). Но затем в смущении вспоминает, что он сам и проложил здесь дороги, запустил в работу шахту, выстроил пирс, что это он, и никто другой, открыл остров цивилизации.

Как и Куртц, Хиггинсон — космополит, «полуфранцуз-полуангличанин». Короче, он европеец. И так же, как и Куртц, он олицетворяет Прогресс, который предполагает геноцид. Цивилизацию, лозунг которой — «Exterminate all the brutes» — «Уничтожить всех дикарей».

Часть III

В Арли

Открытие Кювье

В Агадес

В Арли

80.

Как мне быть дальше? Автобус, направляющийся на юг от Таманрассет, останавливается на алжирской границе. Автобусы нигерских линий не едут дальше Арли, что в 280 километрах от границы. Эти 280 километров надо проехать автостопом, и если не хочешь застрять на границе, надо начинать ловить машины прямо в Таме.

Я оплачиваю место в грузовике, набитом молодыми австралийцами, отправляющимися в Найроби. Мы выезжаем на заре. Полиция пропускает нас, но таможенники останавливают. Поговаривают о том, что все таможенные формальности будут перенесены в Ин-Геззам, но этого никто не хочет. А пока, чтобы оправдать своё существование в Таме, таможня создаёт очереди и проблемы.

В полночь таможенные чиновники отправляются на ланч, так и не дав нам проехать.

…Гнетущее солнце. Его мощный свет пульсирует в висках. Машины всё скапливаются, ланч всё длится. Мухи жужжат, раздражение растёт.

В половине третьего таможенники возвращаются и вдруг без особых объяснений свободно пропускают всю вереницу машин.

Впереди у нас 400 километров пустынного бездорожья. Мы проделываем семьдесят две мили, прежде чем падает тьма. Ночь тиха и освещена звёздным светом, нет ни луны, ни ветра.

«В конце предстоящего вечера путник получит вознаграждение за весь день», — писал Нактигал в книге № 12 из сери для молодёжи издательства «П. А. Норстедт и сыновья». — «Когда стихает ветер, небо становится ясным, ярко-синим и украшает себя звёздами, сияющими так сильно, как бывает в северных странах только в ясную и морозную зимнюю ночь».

Я когда-то прочитал это. Теперь я это знаю. Звёзды как бы поднимают небо ввысь. Космос — это самая большая пустыня.

81.

Когда на рассвете мы выползаем из спальных мешков, то обнаруживаем, что находимся на редко используемой трассе, где не видно свежих следов от колёс. Это может быть и к лучшему, поскольку песок впереди будет не таким рыхлым. Но это может иметь и фатальные последствия, если вдали от проезжих путей случится поломка.

И, конечно же, у нас начинаются проблемы с генератором, и нам приходится ехать на аккумуляторе без подзарядки.

Кучки белых, как птичий помёт, камней, лежат на тёмном песке. Это противоречит главному правилу пустыни: чем светлее — тем легче, чем темнее — тем тяжелее.

Около одиннадцати мы встречаем туарега [43] в «лендровере». Он предупреждает, что ехать дальше нельзя: впереди: песчаные дюны, непроходимые для такого тяжёлого грузовика, как наш. Мы меняем направление и к обеду снова оказываемся на «главной дороге», на более глубокой и разрыхлённой трассе.

43

Туареги (самоназвание — имощаг), народ группы берберов в Мали, Нигере, Буркина-Фасо, Алжире и Ливии. 1,15 миллионов человек (1992). Верующие — мусульмане-сунниты.

Мы обедаем под чахлыми тамарисками, прежде чем отправляться в печально известные «львиные дюны».

В пустыне множество сломанных машин, которые остаются там навсегда, ибо нет влажности, которая могла бы изъесть их ржавчиной. Но «львиные дюны» — это истинное кладбище автомобилей. Множество людей из спортивного интереса пытаются пересечь пустыню в обычном седане, и эти попытки часто кончаются именно здесь.

Ветер и песок быстро обдирают всю краску, и в конце концов металл тоже бы стёрся в пыль, если бы блуждающие дюны не хоронили под собою скелеты автомобилей, точно так же, как раньше они хоронили скелеты мёртвых верблюдов.

Мы едем по этой местности под звуки постоянно прерываемых «Четырёх времён года» Вивальди, записанных на плёнку, на которую наложилась запись английский третьесортных комиков — из тех, кто любит услаждать аудиторию рассказами о бедном детстве и о том, что у них никогда не было горячей пищи, разве что когда «пукнет богатый ублюдок». Их анальный юмор странным образом соединяется со страхом перед женщинами и презрением к ним, и антиинтеллектуализмом.

Мой шурин такой интеллектуальный парень, ты знаешь, в брачную ночь он лежал и читал книжки, а мою сеструху трогал только тогда, когда ему надо было смочить палец и перелистнуть страницу…

Но и в нашей смешанной компании есть читатели, которые сразу, как только садятся, вытаскивают книгу и не отрывают от неё глаз до тех пор, пока не надо вылезать. Глубоко погрузившись в чтение, они не удостаивают пустыню ни единым взглядом.

Есть наблюдатели — они тянутся как можно выше, чтобы увидеть побольше, и всё время выглядывают то новую птицу, то новый грузовик, странной формы скалу или проезжающего туарега.

Те, кто пляшет в кузове, включают музыку на полную громкость и добавляют качаний и подпрыгиваний к движению машины по песчаным впадинам. Те, кто фотографирует, держат камеры на изготовке и видят пустыню лишь в оптической линзе.

Полдень проходит скучно и без происшествий. Мы располагаемся лагерем на Гра-Экаре, среди странных, вероятно, вулканического происхождения каменных форм, которые напоминают мне стелы в Готланде. Их прорезают глубокие морщины и трещины, они пористы, как губки, но одновременно тверды как металл, и явно куда лучше сопротивляются разрушению, чем что-либо из когда-либо существовавшего вокруг них. Из того, чего уже нет.

82.

Станция на границе, Ин-Геззам, пользуется дурной славой. Есть множество историй и том, как полиция и таможенники, наделённые диктаторскими полномочиями, неизменно находят всё новые причины для отправки людей назад в Там, а ещё лучше — в Алжир. Другие, рассказывают, были вынуждены стоять под палящим солнцем с десяти часов утра, когда полицейский уходит на ланч, и до четырёх часов вечера, когда тот же самый полицейский возвращается после своей сиесты.