Уникальная картина мира индивида и ее отображение на тексты: на примере текстов людей, совершивших ряд суицидальных попыток

Прорвавшаяся сквозь эпатаж «дозволенность» заключается в том, что «настоящая я» не позволила себе испытывать постоянный страх, тоску и одиночество, и вот она студентка факультета психологии, в ее истинном воспоминании содержатся многочисленные ремарки с позиции взрослого. Вымышленная девочка разрешила себе – или не сумела побороть – эти эмоции, и поэтому в ее псевдовоспоминании нет позиции взрослого, она и до сих пор в одиночестве играет с холодной ручкой куклы: у нее нет «моего настоящего». Однако общее между истинным протагонистом и псевдопротагонистом проступает в повторяющемся в обоих текстах кластере огромный-холодный-страшный-одиноко. Эмоции, испытанные псевдопротагонистом, хорошо знакомы, но «не дозволены» протагонисту истинному.

В другой паре текстов представлено истинное воспоминание об игре в снежки, где протагонист, причинив в игре боль другому мальчику, испытывает восторг и злорадство, которое озадачивает и ужасает его в его нынешнем, взрослом состоянии: Сейчас мне страшно подумать, что я был способен на такую злобу. Неужели это до сих пор во мне? В его псевдовоспоминании псевдопротагонист злобно и жестоко избивает слабого мальчика, испытывая лишь желание бить еще и еще. Позиции нынешнего взрослого во втором тексте нет по тем же причинам: «Я истинный» осознал и обуздал свою агрессию, и сейчас Я сижу здесь, в аудитории и изучаю психологию, в то время как псевдопротагонист не справился со своей деструктивностью, и сейчас он где? – В тюрьме? В банде? Погиб? Такие примеры «дозволенности» можно множить и множить. Отметим лишь два момента.

Конец ознакомительного фрагмента.