Унтовое войско

— Не наблюдалось ли чего-нибудь нежелательного? — полюбопытствовал Муравьев-Амурский.

— Никак нет, ваше высокопревосходительство! — ответил адъютант, вытягиваясь в струнку. Распорядитесь, капитан, начинать. С богом! Ступайте.

— Слушаюсь!

Пряча в глазах холодные огоньки, генерал пояснил, что по его распоряжению на той же неделе будет отправлено на Амур четыре сотни молодоженов.

— Откуда вы их изымите, ваше высокопревосходительство? — удивился Ситников. — Подумать только… четыре сотни!

— А вот эти солдатики и дамы из публичных домов, о коих докладывал адъютант.

— Солдатики? Дамы из публичных? Как же это? Не собрались ли вы, ваше высокопревосходительство, переженить их всех? Угадал, Петр Дормидонтович.

— Но как же это удалось? Не соберусь с умом… не умещается в голове сей масштаб. Четыре сотни — не четыре пары.

— Вам, гильдейским, это в диковину, а мы, военные, не привыкли рассусоливать. Дело не ждет, купец. На Амуре безлюдье. Сам видеть изволил. Пока губернские вербовщики сговаривают добровольцев, пока в станицах жребий раздают волею божеской… А мы тут не дремлем и со своей стороны-с Амуру подсобим.

— Да где же вы сыскали столько женихов и невест?

— Почистили штрафные команды. Мало ли там воров, пьяниц да инвалидов, к строевой службе и парадам не годных. Одержимые болезнью горячечной, припадками, грыжники опять же… Есть больные головою, от дряхлости заговариваются. Чего их держать по гарнизонам? Казне от них одни убытки — провиантские, амуничные деньги отчисляются. Правительство распорядилось оженить их.

— Ну и женихи! — развел руками озадаченный купец. Под стать им и невесты. Кои с каторги отпущены за отбытием срока наказания, кои за развратное поведение при законных мужьях сосланы на фабричные работы, кои взяты по найму за неимением средств к жизни, кои из публичных домов…

Кланяясь, Ситников отходил к двери:

— Желаем здравствовать… от всего купечества… на благо процветания края, ваше высокопревосходительство! Не обессудьте, если что не так… Не обучены-с.

Легкая рассеянная усмешка скользнула по лицу генерала.

На площади бурлил народ. Толчея, раскатистый многоголосый гул. За длинным дощатым столом, выставленным сюда по надобности из присутственного места, сидели член совета главного управления Беклемишев, полицмейстер, чиновник по особым поручениям Неклюдов, писари, заседатели, офицеры свиты его высокопревосходительства. Разномастный чиновничий люд толкался тут же, ожидая зова начальства для подачи справок и разъяснений, кои могли понадобиться.

По одну сторону стола в колонне томились солдаты-штрафники и инвалиды всех родов войск, при мундирах, в бескозырковых фуражках. По другую сторону стола колыхалась нестройная толпа баб из публичных домов и поселенок «всех ростов и возрастов», одетых кто в арестантскую сермягу, кто в крестьянские полушубки, а кто и в такое платье, которому не скоро и название определишь по давности приобретения его хозяйкой и по страсти ее к перешиванию и перекраиванию.

Ситников, приглядываясь к солдатам-женихам, видел широко улыбающиеся, смеющиеся, настороженные и любопытствующие лица. В колонне то и дело раздавался смешок, либо выкрики, но скоро нависла гнетущая тишина.

Гарнизонные штрафники косились на стол, где кучками сложены были их формулярные списки, в которых значились возраст, рост, особые приметы, поощрения и наказания каждого из них по службе в воинской команде.

Любознательные украдкой поглядывали на невест, пытаясь рассмотреть, чем расстаралось для них начальство, и каждый из них просил бога, чтабы ему «вот эта тетеха не выпала», а «вот с этой бы бабешкой можно и под венец».

Схожие чувства переживали и невесты, с той лишь разницей, что на стол они почти не смотрели, зато, вытягивая шеи и становясь на носки, разглядывали выстроенных солдат. Иные загадочно улыбались, посмеиваясь в кулак, крестились, произнося слова молитвы, иные куксились и вздыхали с необъяснимой надеждой и мольбой.

Публика все прибывала на площадь, привлеченная невиданным зрелищем. Все увидели, как за столом произошло какое-то движение среди сидящих, кто-то поднялся и начал говорить. Сначала ничего не было слышно, но шум скоро утих, и можно было разобрать слова.

— Объявитель сего… — глухо катился звук голоса полицмейстера —…в службу вступил в… году, в штрафах и под судом бывал. Ныне по совершенной неспособности к службе, за болезнями и старостью по предписанию генерал-губернатора и представлению командира полка уволен в отставку на жительство по реке Амур.

— Выходи! Выходи! — раздался возглас от стола подпоручика Леонтьева.

Из колонны, покачиваясь, нетвердо ступая, вышел и застыл пожилой солдат, с куриной грудью, красным опухшим лицом, вислыми седыми усами.

— Иван, сын Петров Пахомов, — объявил писарь. — Становись вот тут… отдельно. Лет имеет от роду пятьдесят два. Холост.

За столом засмеялись: «Вот уж наивсамделишная мокрая курица!»

Определено ему жить на Амуре в семейном состоянии, а посему, — звенело громко над площадью, — повелевается ему взять в жены поселенку Авдотью Цветкову, от роду двадцати восьми лет.

— Цветкова! Выходи!

— Где Авдотья Цветкова?

— Ваше благородие! — крикнула та. — Помилуйте… как же я? Казнь египетская! Душа не примет… Губошлеп он.

— Не разговаривать! Камелия острожная! Неохоча кобыла до хомута. Становись лицом к лицу с нареченным тебе Пахомовым! Живо! Я те… кузькину мать!

Ситников увидел, как двое казаков, подхватив названую невесту, выволокли ее из толпы и толкнули к оторопевшему и растерявшемуся Пахомову.

Авдотья стояла, закрыв лицо ладонями, плечи ее тряслись от сдавленных рыданий, платок сполз с головы и висел на плече, как крыло подбитой птицы…

— Быстро! Следующий!

По площади катился все тот же глухой голос:

…Ростом два аршина, пять вершков, лицом бел, волосы темно-русые, глаза серые, нос прямой. Вдов. В отлучке по округу чинить ему свободу. Велено по миру не ходить, а отыскивать пропитание посильным трудом. В жены ему определена Фекла Маркова, лет ей отроду девятнадцать.

В публике засмеялись, переговариваясь:

— Вот так муж и жена!

— С ней чего ему по миру-то? Она за двоих сработает. Не баба — гренадер!

— Сбежит она от него, паря!

От стола крикнул подпоручик Леонтьев:

— Розог захотела? Живо! Становись, христова невеста, супротив нареченного тебе… Не разговаривать!

— Да где он, жених-то? Окаянный. Чертушко гугнивый!

— Ишь ты, дочь Евы! Успеется душенька. Успеется.

Налюбуешься еще.

Писарь, обращаясь к колонне, вызвал:

— Иван Колотов! Лет имеет…

Из рядов ответили:

— Волею божеской помре…

— Из чьего этапа? — спросил Леонтьев.