Упрямый хутор

– Это Евдокия Петровна, - представил Харитон Акимыч молодую.
– Бывшая доярка, трехтысячница. Между прочим - невеста. Перебирала до войны женихами - тот работящий, да некрасивый, тот красивый, да неласковый. Когда мы ее теперь выдадим замуж? А это старый член правления, и до войны была в правлении - Марфа Ивановна.

– Здравствуйте, - пожал им руки Дорохин.
– Садитесь.

Встал, уступив им место на своем ложе, вырезанном из земли, присыпанном травою и застланном плащ-палаткой и шинелью. Женщины чинно сели.

– Ну, девчата, просите лейтенанта!
– сказал Харитон Акимыч, тряся головой.

– Да получше просите, пожалостливее!

– О чем? Чем я вам могу помочь?..

– Ты не говорил, что ли, Акимыч?
– спросила старшая.

– Нет. Рассказывайте вы, по порядку.

Помолчали.

– Трактор бы нам надо, товарищ лейтенант, - начала Дуня.

– А еще что? Молотилку? Комбайн? Грузовик?
– рассмеялся Дорохин. Вон у артиллеристов тягачи стоят без дела. Попросите, - может, вспашут вам гектаров сотню. Только вряд ли вспашут. Кто же разрешит им расходовать боевое горючее?

– Нет, нам не так, чтобы на время. Нам надо трактор насовсем.

– Насовсем? Ишь ты! Ну, обратитесь к командиру дивизии, к командарму - может быть, выделит вам из трофейных тягачей. А у меня в роте какие же трактора?

– Мы тебе, Дуня, - сказал старшина Юрченко, - можем жениха хорошего выделить. Прикажет товарищ лейтенант, построю роту - выбирай любого. Только опять же не насовсем - пока здесь стоим.

– Погодите, товарищи, не смейтесь, - сказала Марфа Ивановна.
– Дело серьезное. Трактор есть. Надо его вытащить.

– Трактор есть, - подтвердил Головенко.

– Откуда вытащить?

– Из речки, - сказал Харитон Акимыч.
– В речке трактор, в Миусе. Утопили.

– Вот он знает место, - указала Дуня на Головенко, - где утопили.

– Знаю... Значит, товарищ лейтенант, дело было так. Когда угоняли трактора, один был не на ходу. Какая-то ерундовая неисправность, чего-то не хватало, я уж не помню чего, - в коробке скоростей какой-то шестеренки, что ли. Не то чтобы совсем утильсырье. Трактор этот я знаю. Из нашей бригады. Хороший трактор, но не ходовой. А тут горячка: "Давай, давай!" Ну, куда ж давай? Зацепили его тросом с того берега на другой и утопили в Миусе. Магнето, динамику, конечно, сняли. Еще кое-что сняли по мелочи. Ну, это мы найдем.

– Где "найдем"?

– У меня есть.

– Натаскал?

– Натаскал... Вернулся домой, пошел на усадьбу мэтэес, по мастерским прошел - там чего только нет! Бросили впопыхах. Смазал солидолом, уложил в ящики, закопал в землю... Спекулировать собирался, думаете? Нет. Кабы для себя - держал бы в секрете...

– Не знаю, как насчет железа, - сказал Харитон Акимыч, - а вот дерево, товарищ лейтенант, - сто лет пролежит в воде, и гниль его не берет! Отчего оно так получается? Только чтобы уж совсем было в воде. А если на земле, на воздухе и в мокроте, - быстро сгниет.

– Так вы чего от меня хотите?
– спросил Дорохин.
– Чтобы я вам трактор вытащил? Чем?

– Вы же сами сказали про ваших пушкарей, что у них тягачи стоят без дела.

– У них - не у меня.

– Ох какой вы!
– вспыхнула Дуня.
– "Не мое дело! Обратитесь к такому-то..." Нам без трактора никак не обернуться! Не посеем - жить нечем, голодать будут люди! Он же здесь, в этом хуторе, был, здесь его и утопили. Это место как раз перед вашими окопами, потому и пришли к вам. Если б захотели помочь... Вы свои люди тут в дивизии. Вам скорее тот командир даст тягача!

– Товарищ лейтенант!
– сказал Харитон Акимыч.
– Вы не обижайтесь на Евдокию Петровну. Она у нас немножко нервенная. Ее за орден при немцах три раза в гестапо таскали...

– Вот я расскажу, товарищ лейтенант, как у нас работа идет, - встала Марфа Ивановна.
– Акимыч говорил, вы из хлеборобов, поймете. Двенадцать коров у нас работают. По две пары в плужок запрягаем - три плуга. И две лошади - сеялку тягают. А еще ж надо и заборонить. Три гектара в день вспахать, засеять - больше мы не в силах, как ни крутись! За две недели сорок гектаров просеяли. Ну, еще сорок посеем. Что это для колхоза?..

– Вряд ли и трактор вас выручит. Неизвестно еще, в каком он состоянии. Может, придется его ремонтировать.

– Отремонтируем, - сказал Головенко.

– Когда? Вам же он нужен сейчас, к севу.

– Ничего!
– сказал Харитон Акимыч.
– Пусть даже до конца апреля провожжается он с ремонтом. Май - самое лучшее время по нашей местности просо сеять. Пшеницы-то на семена у нас уже почти и нет. А просо есть, соберем у колхозников. Его немного требуется. Широкорядным - пять килограммов на гектар хватит. Набузуем побольше проса - тоже хлеб. С пшенной кашей не пропадешь!

– А горючее?..

– Вот уж насчет горючего дойдем до самого командира дивизии! Неужели не пожертвует нам на хозяйство хоть сколько-нибудь горючего?..

– Я две бочки автола на усадьбе мэтэес закопал, - сказал Головенко.

Дорохин притушил папиросу.

– Где же вы его утопили? Ну, пойдемте, покажете.

Все вышли по ступенькам из глубокого блиндажа на воздух, выбрались из окопа, прилегли на бруствере. Была темная звездная ночь.

– Вон там, - протянул руку Головенко.

Под кручей, на равнине, невдалеке смутно поблескивало чистое плесо неширокого извилистого Миуса, в берегах заросшего камышом.

– Там был мост. По мосту его отбуксировали на ту сторону, а потом отсюда, на тросах, тремя машинами затянули до половины речки...

– Какой там грунт?
– спросил Дорохин.

– Грунт - ил, местами песок, - ответил Харитон Акимыч.
– Мягкий грунт.

– Я прошлым летом, при немцах, купался там, - сказал Головенко. Нарочно полез, чтоб пощупать, как он стоит. Засосало по брюхо. Но можно выручить. Подрыть под передком, завести бревна, набросать камней...

– Тремя машинами, говоришь, затянули? Колесниками?

– Да. И этот, что утопили, - колесный. Сэтэзэ.

– Ну, теперь не меньше трех гусеничных надо, чтоб вытащить!..

Все долго молчали, глядя в ночную даль. С противоположных высот изредка взлетали в воздух ракеты. Трассирующие пули, бесцельно, от скуки, пускаемые вверх часовыми в немецких окопах, бороздили небо в разных направлениях, будто звезды, сорвавшись с мест, убегали друг от дружки в какой-то игре. С луга тянуло сыростью, холодком. В расположении соседнего слева батальона, занимавшего оборону по линии железной дороги, в посадке щелкали соловьи.