Урал — земля золотая
Шрифт:
И вот однажды ночью Павлик стал свидетелем торговли отца с одним из кулаков из-за справки. Кулак просил справку о том, что он бедняк, совал в руки Трофиму червонцы, вытащил из кармана водку. Трофим продал ему справку.
Несколько дней мальчик боролся: сказать или не сказать? Преступником был отец, и сын не хотел выдать его. Но долг пионера заставил сделать это. И Павлик пошел в школу, к учительнице, разыскал уполномоченною из райкома партии и честно все рассказал. Чтобы проверить показания мальчика, к Трофиму Морозову подослали переодетого милиционера, который, притворившись кулаком, стал просить у председателя
— Погоди, коммунист сопливый. Найдем на тебя управу.
А дед Мороз, хмурый, волосатый, прямо сказал внуку:
— Змееныш ты. Не сносить тебе башки.
На суде Павлик говорил:
— Я говорю здесь не как сын, а как пионер. Мой отец продался кулакам, дружит с ними и вредит нашему государству.
Злыми глазами исподлобья смотрели на отважного пионера кулаки. Суд приговорил отца к десяти годам тюремного заключения. После этого еще хуже стали жить Морозовы. Молодой хозяин должен был и учиться, и работать в пионерском отряде, и вести запущенное хозяйство. Дед Мороз в катаной шляпе и длинном суконном тулупе встанет, бывало, у изгороди, наблюдает, как хозяйничает Павлик, и ехидно посмеивается:
— Суетись, суетись, все равно ничего не убережешь.
— Как-нибудь уберегемся, дедко, — отвечал Павлик.
Зима в тот год выдалась лютая — морозная и снежная. Герасимовские кулаки отказались сдавать хлеб государству, попрятали его в амбарах и под землей. Приехал представитель из райкома партии и собрал общее собрание. Пришел на это собрание и Павлик — глава хозяйства Морозовых. Он выступил на собрании и рассказал, кто из кулаков прячет хлеб. Под нажимом бедноты было решено организовать красный обоз с хлебом. С первым обозом, впереди всех с красным флагом ехал Павлик Морозов с двумя центнерами зерна.
Но кулаки еще дальше запрятали хлеб. Нужно было бороться с зажимщиками, заставить их сдать государству излишки хлеба. Возвратившись из Тавды, Павлик собрал пионерский отряд и предложил ребятам:
— Давайте напишем плакаты: «Здесь живет злостный зажимщик хлеба» и повесим их на воротах тех, кто прячет хлеб.
Ребята принялись за дело. А наутро вся Герасимовка была удивлена: ворота богатых односельчан были украшены плакатами. Днем у Морозовых побывала бабка Морозиха и сказала Татьяне:
— Дед вовсе озлился. Накажет он Пашку, ой, смотри! Да такого щенка, выродка из поля вон.
— Мой Арсений, — говорила Татьяне кулачиха Кулоканова, — всю ночь караулил с колом в руках этих змеенышей — пионеров. А все Пашка верховодит.
Татьяна Семеновна плакала, уговаривала Павлика отстать. Сын в ответ смеялся и говорил:
— Мама, ничего, не бойся. Они не посмеют убить. Мы, как пионеры, должны это делать.
И наутро на домах деда Мороза и Кулокановых снова появились гневные «вывески»: «Здесь живет злостный зажимщик хлеба!»
Покряхтели кулаки, да и свезли хлеб в Тавду. Но только с той поры еще пуще разгорелась их ненависть к неспокойному Павлу Морозову. Частенько к деду Морозу приходил Арсений Кулоканов и подолгу шептался с ним. Скоро они перестали шептаться и стали вслух говорить:
— Завести в лес, убить. И концы в воду.
— Маленький, а вредный. Житья не стает. Большим вырастет —
живьем съест.К лету подыскали и убийцу. Выбор пал на племянника деда — Данилку. Дед, бабка Морозовы и Кулоканов стали спаивать Данилку, уговаривали «проучить» Пашку, сулили золото. Разгоряченный вином и посулами Данилка решился сжить сродного брата. Как-то в одну из этих попоек к деду пришел Павлик:
— Ты у нас седелку брал полгода назад, чего не несешь?
Данилка вскочил из-за стола, набросился на мальчика и избил. Полмесяца пролежал Павлик в постели. А потом снова звонкий смех этого неугомонного парнишки не утихал на улицах деревни. Попрежнему он исправно вел хозяйство и успевал еще во главе герасимовских ребят ходить за ягодами в лес, охотиться на глухарей, собирать грибы, рыбачить.
Наступил роковой сентябрь 1932 года. Татьяна Семеновна уехала по делам в район, оставив маленьких ребят под присмотром тринадцатилетнего Павлика. Этим и воспользовались враги. Утром 3 сентября пришла бабка Морозиха и позвала ребят за клюквой на Круглый мошок.
С бабкой пошли Павлик и девятилетний брат его Федя. А уж там, в лесу, сидели в кустах и ждали в заранее условленном, месте хитрый и злобный дед Мороз и пьяный Данилка.
Показался Павлик с мешком за плечами.
— Вот они, дед, держи Федьку! — закричал Данилка и бросился на Павлика.
Над мальчиком блеснул нож. Он схватил его рукой. Нож оказался очень острым. Данилка рванул его и отрезал пальцы на руке Павлика.
— Федя, беги! — крикнул Павлик и упал на землю. Данилка навалился на него и несколько раз полоснул ножом.
Но Федя не убежал. В десяти метрах его держал дед, а бабка, как ведьма, спряталась за толстой сосной, вцепившись в нее длинными, худыми руками. Расправившись с Павликом, Данилка подоспел к деду, и они вдвоем докончили зверское дело.
Через день вся Герасимовка узнала, что татьянины ребята вторую ночь не ночуют дома. Решили пойти на розыски заблудившихся ребят. В деревне остались только Морозовы, Данилка да Кулоканов. Бабку-Морозиху пионеры спрашивали:
— Куда девала ребят?
Она отмахивалась:
— Убежали они от меня в лесу. Где мне, старухе, угнаться за ними. Пошли прямо по стежке — больше я их и не видела. Наверно в Кулаковку к бабушке ушли.
Только лес, в котором они лежали, заваленные хворостом, знал страшную правду.
Герасимовцы ходили по лесу цепью, в одиночку, группами — ребята не находились. К вечеру вернулась Татьяна Семеновна. Несмотря на дождь, она бросилась в лес, увлекая за собой молодых и старых.
— Ищите моих ребят, ищите. Пашенька, где ты? Федя, мои сыночки, — кричала она в лесу.
— Ау-у-у-у!
— Пашка-аа!
Крики не смолкали всю ночь. Но напрасно кричали, ребята не могли слышать. Их нашел в километре от деревни житель Герасимовки охотник Шатраков.
Через несколько часов Морозовых и Кулоканова арестовали. Пока вели их к амбару, где они сидели до отправки в Тавду, односельчане кричали вслед:
— Изверги, душегубы!
Пионерка Мария Ефимова слышала, как дед Мороз разговаривал с бабкой, сидя в амбаре:
— Я говорила, надо сжечь их, — шептала бабка.