Уран для Хусейна

— Бери Степаныча и давай к «опелю», а я проверю, что за гости такие.

Сашка подхватил безвольное тело Шабукевича и шагнул к выходу.

Во дворе вдруг кто-то заорал, и тотчас треснули два пистолетных выстрела.

Юра пришел в сознание довольно быстро. Но руки-ноги не слушались, и минуты три он пролежал под забором, делая безуспешные попытки подняться. В доме, судя по всему, развоевались не на шутку, в освещенных окнах метались неясные тени, доносились глухие удары, потом раздался звериный вопль, и все стихло. С трудом преодолевая разрывающую затылок боль, охранник встал на четвереньки, и тут в калитку скользнул водитель «девятки», высокий гибкий парень. Прислушавшись к доносившимся из дома голосам, он извлек из-под куртки пистолет и стал осторожно продвигаться к веранде.

Юра неслышно выпрямился, вытащил из-за пояса не обнаруженную Севой дубинку и метнулся к водителю. Но проклятая слабость подвела, рывок получился недостаточно быстрым, тот успел развернуться и блокировать удар выброшенной вверх ногой. Юра, однако, дубинку удержал, нырком ушел в сторону и, присев, мазнул резиновым концом по коленной чашечке противника. От боли водитель заорал благим матом и, упав на бок, дважды выстрелил в охранника. Пуля ударила Юру в плечо, отбрасывая к забору, а водитель, передвигаясь на четвереньках, сунулся в щель калитки, неуклюже волоча за собой перебитую дубинкой ногу.

С крыльца скатился бросившийся на выстрелы Зуб. Из калитки рявкнул пистолет водителя, пуля впилась в деревянную ступеньку, и Сашка растянулся под кустом, рядом с так и не пришедшим в себя Олегом. Вскинув изъятый у седого вальтер, он перещелкнул предохранитель и дважды выстрелил, ориентируясь на вспышку пистолета противника. Попасть не попал, но хлопки глушителя тому явно не понравились. Из калитки снова треснул выстрел, и пуля чиркнула в сантиметре от Сашкиной головы, срезав влажную колючую ветку. Стрелял водитель здорово, и Зуб занервничал, понимая, что спокойной жизни этот снайпер не даст.

— Что там? — в приоткрытой двери веранды мелькнула физиономия Сэта. — С кем воюем?

— Я жнаю? — прошамкал Зуб, сплевывая скопившуюся во рту кровь. — Шкорей вшего водила, кожел, жалу дает. Шадит, как в тире, шволочь.

В подтверждение со стороны ворот ударил выстрел, и пуля ткнулась в дверной косяк чуть выше Серегиной макушки. В ответ тот ахнул из своей сорокапятикалиберной гаубицы, разнося в щепки служившую противнику щитом нижнюю часть калитки.

— Я прикрою, — плюхнулся Сэт рядом с Сашкой, — давай за Степанычем, и тащи его в «опель». Это гэбэшники, я у седого удостоверение нашел. Ч-черт, ползет кто-то, — вгляделся он в темноту двора. — А ну замри, падаль! — но выстрелить не успел, до друзей донесся слабый шепот Юры:

— Не стреляйте, это я.

Водитель, осознавший, что огневой перевес не на его стороне, угомонился, но Сэт прекрасно понимал, что тот еще надеется взять реванш.

— Давай на заднее сиденье, — подтолкнул он Юру в спину, — потом посмотрим, куда тебя зацепило. Сашка, дуй в дом, шефа волоки.

И для острастки еще раз пальнул по воротам.

— Он же один, — возмутился Зуб, — давай его в клещи вожмем и приштрелим.

Сэт посмотрел на друга как на идиота:

— Тебе за что деньги платят? Тащи Степаныча, главное — его увезти без несчастья. Ишь развоевался! Вперед и поживее!

Когда Сашка вынес из дома полуживого Шабукевича, Юра с Сэтом уже сидели в машине. Воткнув щефа к Юре, Зуб уселся вперед, Сэт завел двигатель и сунул другу кольт.

— Как тронемся, разряжай в калитку всю обойму, пусть трепещет.

«Опель» взвыл и рванулся вперед, подминая низкорослый кустарник. Сэт возился с забором не зря: державшийся на честном слове пролет рухнул, рассыпавшись на части, и машина ворвалась в узкую прогалину, прорезавшую перелесок насквозь. В свете фар вытянулись косматые ели, захлопали по кузову мягкими лапами, из-под колес взметнулся веер грязной жижи, облепившей все стекла. Где-то в стороне послышался пистолетный выстрел, но «опель» уже скрылся в непроницаемой ночной мгле, оставляя налетчиков ни с чем. Если не считать переломов, синяков и ожогов.

Озаренная мягким светом неоновых фонарей пустынная улица широкой темной лентой растеклась под окном, просачиваясь в распахнутую форточку влажной прохладой мартовской ночи и редким повизгиванием запоздавших троллейбусов. Над крышей дома напротив ярко сияла крохотная зеленоватая звезда, напоминавшая прижавшейся к оконному стеклу Лене об удивительных далеких мирах, разбросанных во Вселенной вне пределов человеческой досягаемости.

О таком же, в ее понимании, недоступном, но вполне реальном мире весь вечер зудил и Бэбик, ухитрившийся после ужина в ресторане затащить Лену к себе домой.

Мишка слегка приврал, доложив спонсору, что переговоры с бывшей супругой увенчались успехом. Обрадованный Бэбик премировал «свата» сотней долларов, заказал столик в ресторане отеля «Беларусь», встретил Лену после работы и уговорил отправиться туда поужинать. О скорой свадьбе он заговорил как о деле решенном, чему Лена очень удивилась. Когда Бэбик наконец уяснил, что невеста пока в раздумье, чуть с ума не сошел. Проклиная Мишку, в два приема осушил бутылку «Распутина», слегка успокоился и, ощутив прилив храбрости, начал навязываться в женихи самостоятельно.

А Лена все думала о промелькнувшем в потоке машин Сашке, вспоминая давние, полные счастья дни, когда они были вместе, и недоумевая, почему тот отказался отвечать на ее письма. Разбередившие душу мысли то ласкали, то угнетали, наполняя сердце кипящей смесью любви и ненависти, постепенно Лена пришла к выводу — вот уж воистину женская логика! — что любимый заслуживает наказания. Месть любящей женщины почему-то всегда сводится к измене. Во всяком случае согласие отправиться к Бэбику домой и обсудить проблему в более интимной обстановке Лена считала справедливым наказанием Сашке за его поведение, вызванное — она была уверена — наличием более удачливой соперницы…

Изрядная доза спиртного вовсе не принесла ожидаемого успокоения. Наоборот, в душе Лены бушевал ураган эмоций, хотя внешне это не сказывалось. Мило улыбаясь, она внимала рассуждениям Бэбика о прелестях обеспеченной жизни в цивилизованной стране.

Однако что-то в глазах любимой тому не понравилось, и, желая сразить невесту наповал, Бэбик ринулся в спальню. Основная часть сокровищ хранилась на даче, в оборудованных с исключительной смекалкой тайниках, но и дома кое-что имелось. Порывшись в недрах поролонового матраса, Бэбик извлек обтянутый сафьяном продолговатый плоский футляр и возвратился в гостиную.

— Вот, это для тебя… — Он забуксовал и неожиданно для себя выдал: — По случаю Восьмого марта и в знак серьезности моих намерений. — Непривычные слова заставили Бэбика густо покраснеть, но футляр он держал на вытянутых ладонях достаточно торжественно. — Дарю, в общем, — еще больше смутился Бэбик, уловив в глазах любимой иронию.

Лена осторожно раскрыла футляр и замерла. На черном бархате искрилось, переливалось, слепило белоснежным сиянием изумительное колье, никак не гармонировавшее с обшарпанной обстановкой обычной городской квартиры и корявыми зубами оскалившегося в улыбке Бэбика. В исходившем из футляра блеске всплывали, в кино, что ли, виденные, лебединые шеи гордых красавиц, разодетых в шелка и парчу, высокие мраморные колонны бальных залов и седовласые джентльмены в смокингах, в перерывах между танцами вершащие судьбы стран и народов.