Уравнение со всеми известными

— Спишь? — спросила она. — Ну, и нервы у тебя — прямо железные.

— Наоборот, — возразил я. — Это у меня был просто такой нервный сон. И вообще пошли скорей куртку смотреть.

Зойка вошла в ванную, глянула и начала ржать.

— Ты, — говорит, — Будка, уверен, что именно стирал ее?

— Странный вопрос, — отозвался я. — По-моему, отстиралась она как раз хорошо.

А Зойка прямо от смеха заходится:

— Она у тебя, Митенька, не отстиралась, а состиралась. И почему подкладка отдельно?

Я разозлился:

— Нужна бы ты мне была, если бы подкладка не отделилась!

А эта мигом надулась.

— Не нравится, могу и уйти.

Я жутко перепугался. Если она уйдет, мне уж точно кранты.

— Нет, Зойка. Ты мне помоги, пожалуйста.

А она села в кресло, обе части куртки в руках теребит и ничего вразумительного сказать мне не может.

— Ну, чего ты молчишь? — не выдержал я. — Работать будем или не будем? Сейчас у матери в комнате поищу нитки и иголку.

— Это не поможет, — покачала головой Адаскина. — Тут на машинке нужно строчить.

У меня внутри прямо все рухнуло.

— Машинки у нас нету, — сообщил я.

— У меня дома есть, — откликнулась Зойка. — Но, боюсь, и машинка не поможет.

Вдруг она на меня вытаращилась.

— Кстати о машинках. А стиралка-то ваша после твоего смелого эксперимента цела?

У меня аж голос сел.

— А чего ей сделается?

— Ежу понятно чего, — усмехнулась Зойка. — То же, что с твоей курткой.

— Да нет. Вроде стоит на месте.

На всякий пожарный я сбегал в ванную. Вроде машина как машина. И вода ниоткуда не капает. Пол сухой.

— Порядок, — вернулся я в большую комнату.

— Если действительно порядок, считай, Будка, тебе крупно в жизни повезло, — сказала Адаскина.

— Да с курткой, с курткой-то что делать? — взвыл я.

Зойка вздохнула:

— Если хочешь знать мое мнение, надо оставить все как есть. Я, понятно, могу дома ее сострочить обратно. Но честно предупреждаю: прежней она уже никогда не станет. Все равно твои отец с матерью тут же поймут, что ты над ней каким-то образом поработал и пытаешься это скрыть. А учти: предки это больше всего не любят. В общем, советую честно им признаться.

— Спятила? — заорал я. — Признаться им, что я вместо уроков почти целый день футболом оттягивался?

Адаскина на меня посмотрела, как на умственно отсталого:

— Ты, Будка, что, маленький? Врать тебя нужно учить?

— Тебя, Адаскина, не поймешь, — совсем обалдел я. — То говоришь, что лучше честно признаться, то врать советуешь.

— Если бы ты, Митька, не был таким дураком, — сказала она, — то давно бы врубился: врать нужно честно. Объяснишь: шел из школы, а тут машина въехала в лужу и тебе всю куртку забрызгала. Вот ты, вернувшись домой, и решил ее выстирать. Потому что в такой грязной ходить невозможно.

— Класс! — обрадовался я. — И на фига я, Адаскина, тебя позвал? Сам мог бы дотумкаться.

— Однако не дотумкался, — с выражением произнесла она. — Глупенький ты еще у нас, Будка. Тебе учиться и учиться жизни.

Я сразу понял, куда она клонит. Это, значит, получается, если она за меня дотумкалась, то она хоть и куртку зашивать не стала, но все равно вроде мне помогла, и теперь я должен, вынь да положь, исполнить любое ее желание. Во, хитрая!

— В общем, Митенька, действуй и меня благодари, — сказала она на прощание и ушла.

Верней, я ее выставил. Но, боюсь, мне теперь все равно от любого ее желания не отвертеться. Адаскина ведь такая. Если чего решит, хоть трава не расти.

Потом я наедине еще потер мозгами и убедился: Зойка, конечно, вредная, но для меня придумала правильную отмазку.

И впрямь, кто же меня станет ругать за то, что я хотел самостоятельно выстирать куртку? При таком раскладе я вроде, наоборот, получаюсь пострадавшим.

Короче, к приезду предков я совсем успокоился. Вернулись они очень усталые. Ну, а я решил сразу им рассказать. Чтобы больше надо мной не висело. Они как раз ужинать сели. Тут я и объявляю:

— Ма, ты понимаешь, такое дело...

— Какое дело? — разом напряглись предки.

— Что случилось? — испуганно спросила мать. Вечно она почему-то подозревает самое худшее.

— Да, в общем-то, ничего особенного, — я попытался ее успокоить.

Тут предок вмешался:

— Дмитрий, выкладывай начистоту. Иначе ты меня знаешь: хуже будет.

«Вот странные люди, — думаю, — я ведь им еще ровным счетом ничего не сказал, а они уже так себя ведут, будто я ограбил какой-нибудь банк и меня сейчас в тюрьму заберут». Ясное дело: сперва пришлось их немного расслабить. Я улыбнулся:

— Да почему обязательно что-то случилось? Наоборот, все практически нормально.

— А не практически? — буравили меня глазами они.

Дольше тянуть уже было невозможно. И я, поглубже вздохнув, выпалил на одном дыхании:

— Куртку я как-то неудачно постирал!

— В каком смысле? — спросила мама.

— В смысле, она на части развалилась, — пояснил я.

Отец тут же заявил, что я идиот. А мать осведомилась:

— Зачем ты вообще ее стирал? Она же еще утром была совершенно чистой.

— А потом запачкалась, — у меня уже не было пути к отступлению.

— В чем ты ее стирал? — побледнела мать.

— В машине, естественно, — быстро сказал я. — Программу выбрал правильную. На этикетке посмотрел. Сорок градусов.

Мать кинулась со всех ног в ванную.

— Да она не там! — прокричал я ей вслед. — В моей комнате. Уже высохла.

Но мать уже скрылась в ванной. Я побежал за ней. Она с головой влезла в барабан машины.

— Ма, да говорю же: там куртки нету, — вновь попытался объяснить я.

А она, не вынимая головы из машины, орет:

— При чем тут куртка? Ты мне машину, наверное, испортил!

— Совсем не машину, а куртку, — пришлось снова объяснять мне. — А машина как работала, так и работает.

Кажется, мать никаких повреждений в барабане не обнаружила. Потому что, вынув наконец из него голову, обратилась ко мне:

— Показывай куртку.

Ну, я принес ей и то и другое: верх и подкладку. Мать, ахнув, снова нырнула в машину. Тут из кухни отец нарисовался.