Уроки на свежем воздухе

Вместо «да» Зудин опустил ресницы.

– Ничего, – улыбнулась Наташа, – вы просто устали. Сейчас поспите и вспомните.

«Откуда тут ангел и где он летал все это время?» – подумал Коста.

Зудин открыл уже мутные, полусонные глаза и снова пробормотал нечто едва различимое.

– Ну что? – спросил Коста, присаживаясь на корточки перед ним.

– Спасибо тебе. Я думал, ты знал… про кальяны… и что снимать будут.

– Не знал.

– Да, я понял, – Зудин судорожно вздохнул, и Коста поймал быстрый Наташин взгляд.

– Ладно, засыпай. Позвони, как код вспомнишь. Я до вечера в Ялте.

Под действием усталости и лекарств Антон, наконец, отключился. Коста продиктовал Наташе свой номер. Переведя озабоченный взгляд на Антона, она нахмурилась и обернулась на лысого. На лице ее появилось выражение, которое бывало у матери Косты, когда отец после заседания ученого совета приходил домой слегка навеселе: укор, не превращавшийся в осуждение.

– Можно вас? – кивнув на дверь, обратился Коста к толстяку.

Не отвечая, тот прекратил расставлять на столе пузырьки с лекарствами и пошел к двери.

В коридоре Коста спросил:

– Вы врач?

– Так точно. Владимир Яковлевич Сперанский. Полковник медицинской службы в отставке.

Коста усмехнулся:

– Интересно, какое звание соответствовало вашему у нацистов?

– Оберст-арцт, полагаю, – невозмутимо ответил доктор.

– Не удивлен, что вам знакома эта терминология.

– Молодой человек, ближе к делу.

Владимир Сперанский смотрел спокойно, понимающе. За это понимание Косте невыносимо хотелось съездить ему по морде с обветренной, дубленой шкурой и голубыми, чуть навыкате, глазами.

– Я хочу сказать, херовый из вас доктор, раз позволили довести человека до нервной горячки!

– Психоза, скорее.

– Что?

– У вашего товарища, похоже, реактивный психоз.

– Спасибо, док!

С легкой издевкой доктор наклонил голову.

– Почему вы не отправили его в больницу?

– Потому что здесь уход за ним будет лучше, чем в любой крымской клинике. Вы видели лекарства и оборудование? Оставшееся привезет Исмаил.

– Откуда?

– Из Севастопольского госпиталя.

– У вас там знакомые?

– Так точно.

«Кроме того, в больнице Зудин может что-нибудь ляпнуть, а тут хоть оборись», – подумал Коста.

– Коста, нам с Наташей можно доверить вашего отважного критика. Наташа – ординатор института Бакулева, будущий кардиолог и уже сейчас очень толковый медик. Это я вам как врач с сорокалетним стажем говорю.

Сперанский улыбнулся. В лучах света, тянущихся от окна в конце коридора, танцевали пылинки.

Коста устало потер лицо.

– Вы – сборище уродов…

Развить мысль он не успел. Снизу донесся голос. Он взвивался, срывался почти в плач, усиливаясь по мере того, как его обладательница поднималась по лестнице. Коста узнал его мгновенно.

– Я не понимаю! Как можно сотворить такое? Человек разве мышь? Даже мышь жестоко пугать удавом! Я видела! В детстве, в зоомагазине. Мышь посадили в клетку на корм удаву. Он спал. А она забилась в угол, смотрела на него и от ужаса родила! Я видела! И вы так же!

В коридор влетела Анна. Короткие, вьющиеся волосы растрепались, глаза сверкали, щеки покраснели.

Доктор выставил вперед ладони в умоляющей-покорном жесте:

– Аня, Аня! Анюта! Он спит, умоляю тебя, не кричи!

Анна развернулась к Косте.

«Какая красивая!» – в который раз, хоть и не к месту, подумал он.

– Коста, – она взяла его за плечо. – Я не знала! Не знала! Наташа, Эля и я только вернулись из Севастополя, с фестиваля. И тут выясняется…

– Аня, я не сомневаюсь… Тут нормальные, похоже, только женщины. Хотя и не все, – добавил он, вспомнив пухлогубую.

Слова Косты вызвали улыбку на лице Эмина, показавшегося в коридоре. Он быстро оглядел племянника, проверяя, очевидно, не нанес ли железный Исмаил тому видимый урон. Весело переглянулся с доктором и перевел взгляд на жену. Смотрел на нее с мягкой улыбкой, как на капризное дитя. Этот отеческий взгляд Анне не понравился. Она сжала губы и отвернулась. Коста заметил странное выражение, промелькнувшее на ее лице, определения которому дать не смог. Однако на отпущение грехов, как в случае с Наташей и доктором, это не было похоже.

– Я хотел вызвать полицию. Зудин не дал, – сказал он, ни на кого не глядя. Благодушие мэтров действовало на нервы, но усталость притупляла раздражительность.

– Ясно, – помолчав ответил Эмин. – Но раз уж ты этого не сделал, надеюсь, останешься и будешь чувствовать себя здесь как дома.

Память моментально макнула Косту в недавнее: твердый стол под лопатками, острая боль в запястье и подступающая к горлу рвота. Нет, дома он чувствовал себя совсем не так.

Кивнув Ане, он пошел к лестнице.

За домом его встретил Владимир Ильич. Ленин стоял на высоком постаменте, спиной к санаторию. Когда-то клумба вокруг статуи цвела тюльпанами, теперь ее изножье густо заросло бурьяном. Ныне, когда санаторные будни дома остались в прошлом, казалось, Ильич, выставивший вперед ногу, хотел сбежать по аллее из этого больше не принадлежащего ему мира.

Захваченный узнаванием и воспоминаниями, Коста остановился.

Подъездная аллея к бывшему имению графа Ростопчина «Усадьба Сарыч» пролегала через парк. Его называли Задний. Эта часть почти всегда была в тени скалы, отделяющей дом от Южнобережного шоссе. Задний парк отличался от Итальянского, в котором сегодня несчастного Зудина едва не довели до помешательства. Из-за пиний с высокими кронами и ливанских кедров, пропускавших солнце широкими полосами, Итальянский парк был наряден и светел. В Заднем парке по бокам аллеи вставали темные сосны, дикий виноград опутывал лохматые тисы. Коста вспомнил, как перед приездом в санаторий бабушка просила главврача, с которой дружила, поселить ее с внуком в комнату с солнечной стороны, с видом на море. Еще вспомнилось, как бабушка обводила его вокруг графского дома, построенного из гурзуфского песчаника и ялтинского известняка. С этой – теневой стороны, усадьба казалась серо-коричневой, а с фасада, обращенного к морю, отливала зеленцой, характерной для известковой породы.

Крыльцо под козырьком, сразу за Ленинской спиной, вело когда-то в приемную, где оформляли санаторные карты и выписывали оздоровленных трудящихся. Сейчас задняя дверь была закрыта решеткой. Коста улыбнулся дому как родному. И не спеша пошел по аллее. В самом начале мощеная дорожка ответвлялась к холму, который еще с Ростопчинских времен венчала беседка-ротонда. Беседка была на месте, правда ее некогда белоснежные колонны облупились и посерели.

В будке у ворот сидела пара охранников.

– Здравствуйте, вы тут круглосуточно? Я вернусь около полуночи, здесь кто-нибудь будет?

Конец ознакомительного фрагмента.