Усадьба госпожи Ленбрау

Кажется, я задержала дыхание и не дышала всё время, что мы ехали по мосту. Выдохнув, лишь когда вновь заехали на твёрдую землю.

На ум пришло стихотворение Лермонтова о том, как он любил просёлочным путём «скакать в телеге». Я тогда так и не поняла, как это в телеге можно скакать, она ведь медленно едет.

Сейчас я понимала Михаила Юрьевича на сто, нет, даже на все сто десять процентов. И сочувствовала тем, кому приходилось путешествовать до изобретения асфальта и автомобильных шин.

Чувствуя, что завтрак сейчас попросится на волю, я постучала по спине возницы.

Лошадь замедлила ход и пошла шагом.

– Чего? – обернулся Ерон.

– Долго нам ещё ехать? – простонала я, совершенно забыв, что должна это знать.

– Да вон за тем поворотом уже Поречье, – к счастью, Ерон не обратил внимания на мой промах.

Я всмотрелась в тенистую дорогу. До поворота было не меньше километра.

– Езжай шагом, – велела я, с трудом сдерживая дурноту.

– Дык тогда ехать долго, – пожаловался возница, но спорить не стал. Пожал плечами и пустил лошадку плестись по дороге.

Так действительно было долго. Но до поворота я успела прийти в себя и даже немного полюбоваться на подступивший к дороге лес.

Интересно, тут растут грибы?

В детстве я любила ходить на «тихую охоту» с бабушкой. Она знала названия всех деревьев и цветов. Учила меня отличать съедобные грибы от поганок.

Об этом периоде моей жизни у меня остались самые тёплые воспоминания, в которые раньше я часто окуналась, после того как осталась совсем одна.

Сейчас мысли о детстве, тёплых бабушкиных руках помогли мне взбодриться и сосредоточиться. Я вообще-то не на развлекательную прогулку отправилась. У меня есть цель. И я должна её достичь.

Как могла, пригладила волосы, надеясь, что, собранные на затылке Истой, они не слишком растрепались. Надо было послушать старую няньку и надеть шляпку.

Вскоре дорога сделала изгиб и ушла левее. Ерон повернул направо. И мы оказались в начале длинной и широкой еловой аллеи. Деревья были высажены ровными рядами и на одинаковом расстоянии друг от друга, так что сразу отторгалась мысль об естественном росте.

К тому же справа и слева перпендикулярно центральной аллее отходили боковые. С одной стороны мелькнуло зеркало пруда с небольшим горбатым мостиком. С другой – показалась беседка.

А впереди – широкие ворота, створки которых были гостеприимно распахнуты. Внутри виднелись фигуры людей.

У меня заколотилось сердце, а вспотевшие ладони заскользили по бортикам. Вытирать их о светлый подол я не решилась, поэтому вытерла об обтянутую рубахой спину Ерона.

– Уже приехали, барышня, – пояснил возница, воспринявший моё прикосновение как вопрос.

Чтобы занять руки, я подняла с пола зонтик и снова открыла его над головой. Изо всех сил постаралась придать себе естественный вид и убрать с лица испуганное выражение.

Я – Еженика Ленбрау. И сюда приехала с деловым предложением. Мне абсолютно нечего бояться.

Меня заметили чуть раньше, чем дрожки прошли в ворота.

Люди на усадьбе смотрели на меня. А я на них. Это оказались дети, которые до моего появления мели широкий двор длинными прутьями, связанными в пучок.

Девочке, самой старшей из них, на вид было лет восемь. А двоим мальчишкам – пять-шесть. В одежде с чужого плеча, с подвёрнутыми штанинами и рукавами, подпоясанным бечёвкой платьем, они встретили нас взрослыми, усталыми взглядами, лишёнными любопытства, и тут же вернулись к своему занятию.

У меня в груди похолодело от плохого предчувствия. Кажется, мне здесь не понравится.

Однако поворачивать назад было поздно. Да и лошадь, запряжённая в дрожки, просто не сумела бы этого сделать. Она шла по дорожке вдоль подъездного круга и, послушная воле Ерона, остановилась перед крыльцом большого красивого дома.

В проёме распахнутых дверей стоял сам хозяин.

Глава 7

Я его узнала по описанию Еженики. Потому что, как бы мне ни хотелось подобрать более литературное выражение, жирный боров подходило мужчине идеально.

Дунгаль Флоси был высок и кругл. При этом шарообразной выглядела не только его фигура, но и лицо. Между широких щёк с трудом угадывались маленькие глазки. Нос и рот тоже были маленькими и терялись на этом лице.

Зато в глаза бросался тот изумительный оттенок розового, которого художники могут добиться лишь путём долгого и кропотливого подбора красок. А тут природа наградила без всяких усилий.

Нет, не боров, розовый поросёнок.

На мой взгляд, Флоси был довольно молод. Лет тридцать или немного больше. Однако очевидная любовь к жирной пище и возлияниям вряд ли позволит ему прожить долгую жизнь здорового человека.

Но меня это не касалось.

Я приехала сюда с другой целью.

Увидев хозяина дома, я улыбнулась. Как сумела, сыграла застенчивость и смущение.

Но, кажется, зря старалась. Судя по всему, хозяин Поречья страдал близорукостью. Маленькие глазки прищурились, а когда наконец меня разглядели, раскрылись, став в два раза больше.

Мой визит явно удивил Дунгаля. И ещё как удивил. Иначе, почему он так и стоит, не двигаясь, и смотрит на меня?

Что ж, элемент внезапности мне удался. Будем считать это хорошим началом.

Однако пауза затянулась.

То ли последняя встреча Флоси с Еженикой вышла чересчур эпичной, то ли он не мог поверить своим глазам. И всё смотрел и смотрел.

Мне очень хотелось покинуть транспортное средство, размять ноги и особо пострадавшие части тела. Но слезть самостоятельно я не могла. Разве что неженственно спрыгнуть, продемонстрировав зрителям свои чулки.

Поэтому я подняла взгляд, встретилась с глазами Дунгаля и прямо сказала:

– Не очень гостеприимно с вашей стороны, господин Флоси, держать барышню в дрожках.

Услышав мой голос, он моргнул и словно бы очнулся.

– Хруст! – крикнул Дунгаль высоковатым для мужчины голосом. И продолжил смотреть на меня тем же пристальным взглядом.

Несмотря на палящее солнце, по спине у меня побежали мурашки.

Этот поросёночек не так мил и безобиден, как кажется на первый взгляд. Вдруг подумалось, что он похож на опасного хищника, который мимикрирует под безобидную корягу, чтобы жертва подошла поближе и угодила ему в когти.

На крик подбежал мужичонка.