Усадьба

«Интересно, желают ли врачи смерти своим пациентам», – промелькнуло в голове и унеслось прочь. Сейчас речь мужчины, казавшегося Артёму намного старше своих лет, звучала более мягко, фразы были выстроены правильно. На короткое время в тёмном силуэте, сидящем на краю его кровати, он увидел другого человека, которым при иных обстоятельствах и должной твёрдости характера Нилов мог бы стать, нужного и интересного другим. Затем на ум пришло сравнение с сиреной, манящей за собой Одиссея в неоткрытые дали, а потом резко оборачивающейся, чтобы наброситься и сожрать.

– Отец работал на сланце. Мама сидела с нами дома. У меня было четыре сестры. Большая семья. Я старший. Денег постоянно не хватало, но тогда мы, ребятня, об этом не думали, сравнивать было не с чем. Работали в огороде, когда приходили из школы. Мать стремилась каждый свободный кусок земли засадить картошкой. Были у меня и друзья. Это сейчас их нет. Мальчик, все твои друзья – это те, которых ты успел завести в юности. Других не будет. Будут знакомые. А друзья – нет. У меня их было двое. Вместе рыбачили, бегали на лесопилку, носили отцам еду на работу. Вместе закурили и водку тоже попробовали вместе, в пятнадцать. Сейчас я пью её в одиночку. Кажется, именно это и называется алкоголизмом – когда тебе даже не с кем выпить и не хочется никого приглашать.

А сейчас я без друзей, без родителей, без дома, и сижу на кровати трусливого слизняка, который боится сказать мне в лицо, что я ему противен, что я воняю, чтобы я ушёл. Что ты дёрнулся, не ожидал? Обидно? Переживёшь. Такие как ты всё переживают.

Около нашего посёлка, тогда ещё посёлка, пока комбинатик не загнулся, развлечений было не найти. Мужики на выходных ездили в Бабаево, закупались нужным товаром. Отец с матерью, чтобы приучить меня к культуре, постоянно возили в Ленинград. Каждая поездка – как праздник. Насколько вы, местные, не цените, в какой красоте живёте. С одной из тех поездок всё и началось.

Мы тогда ехали на электричке обратно в наш посёлок, когда чёрт меня дернул спросить отца, есть ли где-нибудь в нашем захолустье что-нибудь старинное.

Спросил бы я у матери, которая в тех краях родилась и всё знала, она бы ответила – нет, и на этом точку поставила. Но я спросил у отца. А он был приезжий, не смотри, что родители питерцы. Его семья вернулась из мест отдалённых, о чём никто особо не распространялся. Кроме того, он верил в тот строй, который сейчас поливают грязью. И был атеистом.

Поэтому, хотя мама и рассердилась и запретила ему говорить, он впервые рассказал мне об узмаковской усадьбе. Я заинтересовался, полез расспрашивать, что за усадьба. Отец охотно пояснил мне, что жил в наших краях раньше барин, крепостник, а девок было у него видимо-невидимо. Мать хотел этим насмешить. Только та не засмеялась. Плохое место, так тогда сказала. Тут отец рассердился, назвал её дурой. Я помалкивал, но про «узмака» запомнил. Потом поспрашивал у Вадьки с Антохой – те тоже ничего про эту усадьбу не слышали. Тогда я выждал, когда отец придёт с работы в хорошем настроении, а мать с сёстрами уйдёт к соседке полоскать бельё, и пошёл на приступ.

Отец тогда уже начал сдавать, на сланце долго не проработаешь. Но ещё мог и подраться, и налево сходить, хотя у нас и выбора в посёлке особо-то не было. В тот вечер он малость поддал, поэтому рассказывал охотно. Сам усадьбу видел, ходил туда, когда только приехали в эти места, ещё до свадьбы с мамой. Идти прилично, через железку, потом ещё километров пять. Дороги давно нет, никто туда сейчас не ходит, даже грибы с брусникой в другой стороне собирают, так что можно и заблудиться. Развалины там. Колонны большие остались. Вообще, посмотреть любопытно, но просто так погулять не пойдёшь, слишком далеко. Да и не ходит туда никто. На этом месте он матерно выругался в адрес деревенских. С ними у отца отношения так и не сложились, баб он и за людей-то не считал, а с мужиками время от времени дрался так, что поселковый милиционер маме прямо в глаза сказал, что рано или поздно та овдовеет. Напророчил, ха! Батя его на десять лет пережил.

На этом месте Нилов прервался и замолчал. Прождав пару минут, Артём заёрзал. История не впечатлила его. Развалившихся дворянских усадеб на Северо-Западе, конечно, не так много, как в центральной части России, но и не бог весть какая это редкость.

– Вот тогда мы и тронулись туда: Витька рыжий, Антошка и я, – рассказ продолжился. – По отдельности двинули, чтобы потом по шеям не схлопотать. Им тогда шестнадцать было, мне семнадцать, опять старший, но родители тогда в деревнях детей в ежовых рукавицах до свадьбы держали, не то что вас сейчас. Каждый отпросился по своим делам, чтобы в работу не запрягли, а вместе мы собрались уже возле станции. Антоха с собой пса захватил, дворнягу. У них козы были, без собаки никуда. Та прыгала, резвилась, глупая, не знала, куда ведём.

Перешли через железку, двинули вдоль ручья, как отец мне сказал. Тогда лето было дождливое, просто так не пройдёшь, надо было болото обходить. Ручей потеряли, хотели обратно поворачивать. Потом крест увидели. Он и сейчас там стоит, точно. Такой веками стоять будет, при всех царях, генсеках и президентах. Тогда умели строить, делали на совесть. У людей вера была. Это мы её потеряли.

За крестом начиналась усадьба. Не знаю, как там всё сейчас, вряд ли лучше, это уж точно. Тогда всё выглядело разрушенным, и никто ничего восстанавливать там никогда не будет. Больше всего колонны у центральной лестницы запомнились. Громадные, выше человека раз в пять…

***

… Они напоминали Артёму колонны Исаакиевского собора, только были серыми, а не тёмно-красными. По мере приближения всё чётче различались фрагменты мраморных ступеней, ведущих к площадке перед фасадом здания. Блоки немного отошли друг от друга, но все лежали горизонтально, без малейших признаков внутренних разломов. Странно было, что все они были на месте, никто не сделал попытки увезти их после того, как усадьбу забросили. Камень в этих болотистых краях на вес золота. Доставляя его сюда, владелец с расходами явно не считался. Подойдя ближе, Артём задался вопросом, почему здание было построено не на холме, где стоял крест, а в низине под ним. Что появилось раньше – крест или усадьба? И не потому ли Павел I указал Узмакову для постоянного обитания это место, что поклонный крест здесь уже был ранее?

Информации по владельцу усадьбы удалось добыть на удивление мало. Приближённый одного из фаворитов Екатерины Великой, Андрей Павлович Узмаков после смерти покровительницы своего патрона предсказуемо впал в опалу. Свою роль сыграл в этом и крутой нрав, и чрезмерно вольное, впечатлявшее даже в те времена, обращение со своими крепостными. В политику отставной офицер, коему вдоволь довелось в своё время повоевать с турками, не лез, карьера его прервалась по непонятной, так и не выясненной причине. В генералы не вышел, даже до бригадира не дорос, остался полковником. В нестаром ещё возрасте сорока с чем-то лет вышел в отставку. Некоторое время пожил в столице, был даже дружен с хитрым Аракчеевым, но последний в протекции отказал, даже напротив, по некоторым данным, был инициатором высылки Узмакова из Петербурга. И место для высылки подобрали хуже некуда. Тульское имение, приносившее немалый доход, выкупили в казну, а взамен «пожаловали» землями в вологодских болотах вместе с окрестными деревушками. Узмаков каким-то образом ухитрился вывести из-под Тулы своих крестьян – почти тысячу душ, увеличив таким образом местное население более чем втрое.

Что случилось потом – неясно. В газетах того времени, которые Артём просмотрел в отделе Национальной Библиотеки на Фонтанке, сохранилось объявление о продаже крестьян Узмакова в связи со смертью владельца и наследников. Приложение, в котором оно было размещёно, датировалось восьмым августа 1809 года. Вскользь упоминалось, что часть крестьян «примерно наказаны». Это наводило на размышления о возможном крестьянском бунте, ничем иным массовое наказание крестьян вызвано быть не могло. Причина смерти владельца усадьбы и его детей тоже оставалась загадкой. Сколько детей было у отставного полковника и отчего они умерли, выяснить не удалось. Как бы то ни было, с 1809 года род Узмаковых навсегда исчез из истории имперских дворянских фамилий. Тогда же была заброшена усадьба, представляющая собой «классический образец среднерусских усадеб начала XIX века». Глядя на циклопические колонны, в последнюю фразу верилось с трудом.