Ушли, чтобы остаться
Шрифт:
Каныхин продолжал изливать на бумагу накопившееся, не заметив, что луна в небе побледнела, крыши соседнего дома высветил робкий рассвет. Он не подбирал слова – они сами рвались в тетрадь. Степан Иванович чувствовал себя небывало счастливым, даже окрыленным: казалось, прикажи полететь – и полетел бы, распластав руки, точно крылья… Счастье было похоже на то, какое Каныхин испытал, когда узнал о рождении сына-первенца. Тогда тоже не спалось, хотелось петь, танцевать вприсядку. И вот новая благодать, точно второго сына на свет произвел или сам заново родился.
«Чего с тетрадкой делать? Попадет Витьке иль Свете – засмеют, скажут умом тронулся,
Отныне в газетах первым делом искал стихи, если не находил, расстраивался, словно обокрали. «Без песен газета скучна, пресна. Отчего песни печатают лишь в книгах?»
Впервые переступил порог заводской библиотеки, смущаясь, попросил песни, то есть стихи. Девушка с резко подведенными бровями, синими веками заполнила на Каныхина карточку-формуляр, где в графе образование записала «среднетехническое». Скрылась за стеллажом с книгами и вернулась с томиком, на обложке стояло непонятное Степану Ивановичу слово «сонеты».
– Пушкина, Лермонтова и Есенина не предлагаю – их вы изучили, даже заучивали наизусть в средней школе.
«Сонеты» сочинил неизвестный Степану Ивановичу Вильям Шекспир. Каныхин кашлянул в кулак, собрался попросить другую книгу, поэта с русской фамилией, стал листать томик, и взгляд остановился на строчках:
Осень шла, ступая тяжело —Как оставшаяся на сносях вдова…Вернулся к началу стиха и удивился, что иностранец изъяснялся очень понятно.
Казалось мне, что все плоды землиС рождения удел сиротский ждет.Нет в мире лета, если ты вдали.Где нет тебя, и птицы не поют.А там, где слышен робкий, жалкий свист,В предчувствии зимы бледнеет лист…Дома, забыв про телепередачи, прочел книгу от корки до корки, не пропустил вступительную статью, примечания. На следующий день снова пришел в библиотеку.
– Мне бы еще товарища Шекспира Вильяма. Иностранец, а сочинял будто русский.
Губы девушки собрались в улыбку.
– Могу предложить пьесы Шекспира, они тоже в стихах.
С той поры Каныхин стал исправно посещать библиотеку, за месяц перечитал все имеющиеся сборники стихов, больше всего порадовался поэме про бравого солдата Василия Теркина.
Время шло к зиме. Морозы ударили сразу за дождливым октябрем, были небывало крепкими, точно крещенскими. Зимой песни рождались реже. Причиной тому была работа, как на производстве, так и по дому: то почини кран, то утепли рамы на окнах, то поменяй замок на входной двери. Когда дел поубавилось, песни явились снова. По ночам Каныхин устраивался на кухне и записывал новые строки. Не задумывался, как подобрать слова покрасивее – они сами приходили, точно прежде сидели под замком, но Степан Иванович выпустил их на свободу, и они послушно ложились на бумагу.
Зима шла на убыль, когда Каныхин набрался храбрости и в день отгула на заводе поехал в центр города. У подъезда
редакции газеты стянул с головы шапку, вошел в здание, поднялся на лифте, остановил мчащегося по коридору человека:– Извинения прошу. Мне, это самое, песни показать. К кому, точнее, куда стукнуться?
– Отдел культуры пятый кабинет! – ответил на ходу работник газеты.
Возле нужной двери Каныхин в нерешительности потоптался, робко постучал, услышал «войдите», переступил порог. За столом сидел почти ровесник сына.
– Я вот… песни принес…
– Оставьте, ответит наш литконсультант, – перебил парень.
– Отвечать не надо! – забеспокоился Каныхин: ведь стоит домой прийти письму из газеты, как тайне настанет конец. – При мне прочтите, узнать надо: стоящие песни или нет.
Он положил тетрадь на край стола и сдержал дыхание. Ладони покрылись потом, стал тесен ворот рубашки.
– Давно пишете? – не глядя на посетителя, спросил парень.
– С минувшего лета, – не своим голосом признался Каныхин.
– Где работаете?
– На металлическом, фрезеровщиком.
– Где учились?
– В школе и дальше в ПТУ.
Журналист полистал тетрадь.
– Должен разочаровать: ни одно стихотворение опубликовать нельзя.
– И не надо! – заспешил Каныхин. – Не для того пришел, хочу лишь узнать…
– Стихи умозрительны, нет художественной выразительности, глубоких, оригинальных мыслей, чувств, рифмы банальны, шаблонны. Чтоб успешно заниматься литературным творчеством, необходимы глубокие знания, не говоря про талант. Страдает элементарная грамотность, путаетесь в размерах. Но главное – стихи слишком прозаичны.
Говорил журналист словно по написанному или заученному, что прежде говорил другим. Чтоб не отвлекать занятого человека от дела, Каныхин сказал:
– Прощения прошу, большое спасибо, – взял тетрадь, затолкал в карман, попятился к выходу. В коридоре перевел дыхание и посторонился, пропустив в кабинет человека с растрепанной прической.
– Очередной жалобщик? – услышал Степан Иванович.
– Очередной графоман, – ответил парень. – Везет на них, чуть ли ежедневно являются. На этот раз покладистый, не агрессивный, а бывают, что прижмут, требуют немедленно публиковать, жалобы строчат…
О чем еще говорили за неплотно прикрытой дверью, Каныхин не стал подслушивать. Покинул здание, твердо решив поставить на песнях крест: «Хватит, насочинялся! Сколько времени и сил зазря угробил. У одних способность к сочинительству, у других к металлу, фрезеровальному делу… Но отчего обозвал графоманом? На графа по всем статьям не смахиваю…»
Дома спросил у сына:
– Похож я на графа?
У Витьки на губах появилась улыбка, затем сын заржал:
– Ну, ты, батя, даешь – граф! Не тянешь на него, и на князя тоже, как был пролетарием, так им и остаешься!
– С ним серьезно, а он гогочет! – обиделся Степан Иванович.
В ужин сослался на отсутствие аппетита, потыкал вилкой в яичницу, отпил пару глотков чая. Когда семья улеглась, дождался, чтобы жена уснула, прокрался на кухню. Сел у окна и стал смотреть на ущербный месяц над крышами. В ночи во всех домах погас свет. Тусклая лампочка у подъезда неярко освещала синие сугробы, которые отбрасывали причудливые тени, с затаенным страхом ожидая наступления весны, капельного марта.
«А капель бывает звучной, когда ветер с деревьев сметает снег, будто лебеди летят…» – размышлял Каныхин и дальше уже в рифму: