Ушли, чтобы остаться

Услыхала звонкую капель, Встрепенулась на опушке ель. Со своих раскидистых ветвей Уронила белых лебедей. Стройная, с иголочки наряд, Синевой вокруг снега горят. А в овраге с каждым днем звончей О весне-красне поет ручей.

Захотелось немедленно записать все придуманное, но в комнаты было нельзя возвращаться, иначе разбудишь сына с женой. И Степан Иванович остался у окна, зябко обхватив руками голые плечи, грея у радиатора ноги, продолжая смотреть на ночь, где рождалась новая песня.

И аплодисменты в придачу Повесть в 2 отделениях с антрактом

Оркестранты рассаживались перед пюпитрами, листали ноты, расчехляли инструменты, кто-то «продувал» трубу, другой водил смычком по струнам скрипки, отчего в заполняемый зрителями цирк летели звуки настройки. Не готовился к утреннему представлению лишь Гоша Боруля. Несобранный, часто являвшийся на работу подшофе, любящий похвастаться своим бешеным успехом у женщин трубач вслух мечтал:

– Пивка бы дерябнуть. Жаль, на утренниках в буфете один лимонад и пепси. Придется с собой приносить, и еще воблу… Если и вечером пиво не завезут, погорит дирекция синим пламенем: без наличия в цирке пива публика нас проигнорирует, не затащить даже на аркане.

Первым не выдержал тромбон:

– Зрители не могут знать, есть в цирке пиво или нет.

Гоша рассмеялся:

– Плохо знаете публику, у нее, как в разведке, точные сведения, что имеется в буфете.

– Между прочим, – не глядя на Гошу, продолжил тромбон, – вчера во втором отделении вы сфальшивили в «Танце с саблями». С чего бы это? Пиво в буфете отсутствовало.

– Точно! – согласился Гоша. – Фира догадывалась, что выручки не будет, покинула наиважнейший у нас пост. – Гоша наклонился к тромбонисту: – Напрасно при худобе не употребляете божественный напиток, который дарит крайне необходимую вам полноту.

– Лучше оставаться худым, нежели выдавать фальшивые ноты, как первоклашка музшколы!

Пикировка оркестрантов на этом не закончилась – Гоша завелся:

– Будь я заведующим городским управлением культуры, приказал бы выставить вас в музее, как ценнейший экспонат, образец трезвости. Рядом поставил зеркало, чтоб заблудшие души, кто не может обойтись без ста грамм алкоголя, увидели себя со стороны, поняли, что водка или портвейн делают с человеком.

Вокруг сдержанно рассмеялись.

– Не вижу ничего смешного! – буркнул тромбон.

ПЕРВЫЙ ЗВОНОК

Администратор нервно крутил на телефоне диск, делал вид, будто не видит электрика.

– Ну что вам стоит! Одну контрамарку прошу! – канючил электрик.

Администратор сдвинул к переносице брови. Настроение было хуже некуда. Во-первых, в отсутствие директора приходилось самому решать массу вопросов. Во-вторых, зрительный зал заполнен на две трети, хотя воскресенье, спектакль утренний с дешевыми билетами – город заклеен афишами аттракциона белых медведей, дрессированных собачек, акробатов и заслуженного клоуна.

«Напрасно поспешил уйти из музкомедии, – не в первый раз ругал себя администратор. – Там не приходилось ломать голову над выполнением финансового плана: на Кальмана, Оффенбаха шли толпы. Надеялся, что и в цирке будет аншлаг, стану снабжать билетами спекулянтов, иметь от этого неплохой навар, на деле все вышло не так, как мечтал…»

– Ну пожалуйста! – продолжал электрик. – Невесту пригласил…

Администратор бросил трубку:

– Какая это по счету невеста? На прошлой неделе уже приводили одну. Имеете персональный гарем? – бороться за чужую нравственность не было ни времени, ни желания, на бланке пропуска черкнул ряд, место. И не успел электрик раствориться, как в окошко протянули удостоверение весьма авторитетного учреждения.

– Два места в ложу! – приказным, не терпящим возражения тоном сказали за окошком.

– Сей момент! – заспешил администратор.

Контрамарки были заранее подписаны директором, следовало лишь вписать число и места.

ВТОРОЙ ЗВОНОК

С кисточкой на конце хвоста, подстриженную под льва пуделиху в связи с преклонным возрастом не выводили в манеж, но бывшая премьерша номера «Дрессированные собачки» не могла свыкнуться с бездельем, рвалась работать. Чувствуя, что настает время показывать свое мастерство, нервно носилась по гримерке, а стоило Малышеву встать на пути, оскалила редкие желтоватые зубы.

– Ревнует, – улыбнулась Будушевская.

Клоун опустился на колени и залаял на собачонку, чем привел ее в ужас, заставил удрать под диван.

– Перестань, – попросила Будушевская: скверное с утра настроение прошло, забылась даже новая морщина под глазом, обнаруженная при наложении грима, вспомнился утешительный афоризм: «Морщины – следы былых улыбок».

Малышев поднялся с пола:

– Ты что-то сказала? Извини, прослушал.

Ирина Казимировна нахмурилась: «Боже, неужели стала думать вслух? Это старческий маразм, скорее, склероз!»

Еще раз всмотрелась в трюмо, осталась довольна своим видом.

– Я готова, а тебе нелишне поправить парик, он съехал на затылок. Случись подобный конфуз на публике, не оберешься стыда.

– Наоборот, будет смешно.

– Не скажи, окажись я в манеже в подобной ситуации, провалилась бы от стыда сквозь землю, точнее, опилки.

Ирина Казимировна собралась что-то сказать, но тут за тонкой стеной послышался гортанный голос, следом грохот разбившегося. Будушевская изменилась в лице – пропала безмятежность, которая очень шла актрисе.

– Черт знает что! Опять Али устроил скандал! Настоящий тиран, постоянно без причин ревнует бедную Люсю чуть ли не к каждому столбу! Не прощу себе, что не отсоветовала девочке связывать жизнь с этим чудовищем. Когда пришла посоветоваться принимать ли предложение, я дипломатично ответила, что пусть сама делает важный выбор. И вот результат! Смеет мучить девочку перед выходом в манеж! Забыл, что нервные клетки не восстанавливаются, артисту запрещено нервничать перед работой. Придется жаловаться на Али в местком: пусть разберут поведение, как следует приструнят.