Ускоряющийся [СИ]

Минут через пять «жалетельные мысли» (Дима под них прослушивал французский шансон середины прошлого века) прервались стуком в интранет-чат от шефа. Туда постоянно слала сначала заискивающие, а потом и гневные отповеди Ирочка, потом подключились её соседки. Дима не реагировал и не открывал чат, зная, что то, что он может там прочитать, его не обрадует. Но шеф — это святое.

— Да, Сергеич?

— Тут ко мне «Главная Эс» забегала (так между собой они называли Ирочку. «Эс» — это и сокращённое от «сука» и намёк на английское «ass», что указывало на самую привлекательную часть тела агрессивной менеджерши), говорит, тебя на работе нет, когда ты так нужен.

— Ну, как видишь, она ошибается.

— Что, снова заперся в серверной?

— Угу.

— Так достала?

— Не то слово. Да и вообще. Ты бы проверил её работоспособность. А то, может, совсем на работе не работает?

— Ничего себе. А ну-ка, скажи, какой у меня ник в известно где.

— Тю. Андариэль.

— Хм. Что, совсем поругались? — то, что Дима по Ирочке сохнет, и что это совсем не взаимно, на фирме знали все.

— И тумбочка между кроватями.

— Понятно… Так говоришь, проверить историю её браузеров?

— Всенепременнейше.

Через несколько минут даже в серверной были слышны раскаты директорского голоса, вылетающие из менеджерского отдела, потом в коридоре рявкнуло:

— Карачаров! Ко мне в кабинет!! Быстро!!!

Дима сделал испуганное лицо и тушканчиком поскакал в кабинет шефа. В коридоре нос к носу столкнулся с Ирэн и на ходу одарил её самой презрительной и злой ухмылкой, на которую был способен. Он как-то часами репетировал улыбки перед зеркалом и надеялся, что получилось так, как надо. Та в долгу не осталась, прошипела ему в лицо:

— Жиропа!

Дима задохнулся от такого «удара между ног» и неожиданно для себя выдал:

— А ты… а ты… минетчица!

И поспешил дальше, не видя уже, как Ира залилась краской стыда, заозиралась вокруг, слышал ли кто? Двери у многих были открыты, так что можно было даже не сомневаться: слышали таки многие.

Сергеич для острастки и для тех, кто остался по ту сторону двери, устроил мнимый скандал, крича на Диму. Сам в это время достал коньяк и бокалы, разлил.

— Ну, за свободу, — и они чокнулись.

Глава 3 Я могу замедлять время!

Все люди в мире делятся на две категории: те, кто пьёт с начальством, когда те наливают — и на всех остальных. Дима не знал, что существует такое деление, а если бы и знал, сейчас ему было бы плевать на это с высокой колокольни.

Диме хотелось петь и плясать, когда он возвращался домой. Может, тому виной были те грамм триста коньяка, которые они с Сергеичем умудрились «приговорить» во время «выволочки». А может вообще — вдруг хорошее настроение. Всё же осознание того, что сбросил ярмо (о котором, впрочем, даже не догадывался), и теперь более свободен, чем был раньше, — добавляет сил и «крылатости». Да и коньяк за день выветрился, а во второй половине дня часа полтора в серверной можно было бы услышать переливчатый храп. Но никто не слышал: айтишник подстраховался, включив погромче тяжёлый рок. Пить спиртное Дима не умел и не любил, так что даже хорошо, что проспался.

Ему предстояло до метро пройти несколько кварталов. По сути, работа у него была в очень выгодном месте: до неё и с неё он проводил в пути не больше полутора часов. А некоторые из сотрудников — он знал об этом не понаслышке — и по два, и по два с половиной часа в одну сторону. Уму непостижимо! Два с половиной часа ехать в одном направлении и два с половиной — в обратном. Плюс восемь рабочих часов. Плюс возможные авралы. Это ж две трети и даже больше — дня! Как жить-то при таком раскладе? Когда? Хорошо хоть пятидневка. Но, видать, оно того стоило: народ не особо и роптал. А потому что Сергеич давал хорошие бонусы. Ибо!

Ага, вот впереди перекрёсток, и цифровое табло на противоположной стороне улицы отсчитывает в обратном порядке уже одинарные цифры. «Успею, нет?» — и Дима сорвался на бег. Если это можно назвать бегом: веса в его невысоком «тельце» было больше ста двадцати килограмм, что сводило его «бег» в шумный из-за одышки и топота быстрый шаг. Частенько при его габаритах Дима задевал прохожих, те в раздражении бросали в спину не совсем ласковые фразы, и потому каждый раз перед «бегом» он заводил скороговорку: «Ой, простите, извините, виноват, разрешите, дорогу, лыжню!» и как можно громче. Людей обычно такое предупреждение сносило на обочину. А так фиг бы кто уступил дорогу.

Дима видел перед собой перекрёсток, видел приготовившиеся к движению автомобили, видел мигающие цифры «… 7… 6… 5», видел наметившийся просвет среди прохожих — и устремился в него. В голове билась мысль: «Успею! Успею! Должен успеть!» Он знал, что успеет, он вдруг почувствовал, что очень хочет успеть. Он захотел быть быстрее, ещё быстрее. Его «быстрый шаг» стал быстрее, превратился в всамделишный бег, и вдруг! Вдруг, как и утром, всё, что по бокам, смазало в разноцветную ленту, а звуки из громких и визгливых стали низкими и глубокими. Люди как-то синхронно и рывком приостановились, внезапно замедлились, их движения приобрели неожиданную плавность и даже грациозность.

«Что такое?»

Дима бежал, без труда огибая почти застывшие фигуры. Как и в менеджерском отделе, звуки, вырывающиеся изо ртов людей, стали какими-то низкими, прерывистыми, хриплыми. И совсем непонятными.

«Да что же это творится?»

Дима взглянул на табло. На нём медленно гасла цифра «3». Она гасла, когда Дима подбежал к перекрёстку. Гасла, когда неспешно пересёк дорогу. И потухла, когда Дима остановился на той стороне дороги.

«Почему это происходит? Я… я не хочу. Я не готов, нет!»

Дима закрыл глаза, сильно надавил на них, замотал головой: не надо!!!

Внезапно рывком вернулись звуки, по ушам звонко хлестнул чей-то клаксон, а в бок саданули больно, пробуждая.

— Уй! — от него отшатнулся парень, который зацепил локтем. — Извини, мужик, не заметил.

Дима, наоборот, готов был его расцеловать: этот толчок словно вернул его в нормальную жизнь.

«Да что же это такое, мать его, происходит?»

Недалеко от перекрёстка чернел небольшой парк с фонтаном посредине. Иногда весной и летом Дима останавливался в этом парке передохнуть. Вот и сейчас ноги по привычке понесли к одной из пустующих пока скамеек: холодно ещё, весна-то ранняя. Фонтан не запустили, даже электричество не подключали к фонарям. Экономили. Да и, в принципе, не нужно: вокруг достаточно много домов, и из окон света хватает. Там-сям кучковалась молодёжь, пили слабоалкоголку и пиво. Мамаши с колясками свершали вечерний променад. Собаки мотались за швыряемыми палками и мячиками. Вечер трудового дня.

Дима присел на краешек скамейки и тяжко вздохнул. Мысли гудели в нём рассерженным осиным роем. Но ни одну из них не получалось вычленить, чтобы ухватить за кончик и от неё размотать этот сумасшедший клубок.

Дима решил успокоиться и попытаться хотя бы проанализировать, что же это такое с ним сегодня происходило? Все эти странности. Как-то их слишком много сегодня произошло. Целых… три! Это на триста процентов больше обычного! Сначала — эта замедлившаяся утром девушка. Потом застывший менеджерский отдел. Теперь ещё этот перекрёсток. Ах, нет, вот ещё одна странность: выпрыгивающий из чашки кофе.