Услышь мою тишину

Девчонка проворно несется в подсобку, возвращается с ведром, тряпками и шваброй, роется в углу, с грохотом сгружает в кресло стопу пластиковых рамок, роняет одну из них на ногу и матерится:

— Дипломы я этому придурку в задницу засуну! Пусть только заявится снова!

— Хочешь сказать, он вернется? — Я стряхиваю оцепенение и решительно подхожу к ней.

— Вернется? — Щелкает жвачкой девчонка. — Куда же он денется? Это у Ника все «на мази», а они взяли туристическую путевку на полмесяца.

— Они?!

— Ну да. Фифа с разноцветными волосами и пацан. Типа девушка и сын Ника, которых никто никогда не видел. Явились сюда на той неделе… После стольких лет свалились как снег на голову!

Сердце колотится в горле, от облегчения я едва не падаю в обморок. Она говорит о Ксю… Ксю была здесь!

— Что-то с чем-то! — Растрепанная хозяйка салона продолжает свою гневную тираду. — Оказывается, наш отморозок может быть нормальным! Умеет смеяться и даже изъясняться по-человечески!

— Что они решили? — хрипло перебиваю я, и она возводит очи к потолку:

— Фифа плела о каком-то втором шансе, о возможности быть вместе, улыбалась, как дура и подталкивала к нему мальчишку. Ник сначала напрягся, потом обнял их. И все дружно заплакали. Даже я, блин, всплакнула… — Сбивчивый рассказ прерывается тяжким вздохом. — Потому что он заслужил нормальное отношение — никто, кроме него, не откликнулся и не пришел сюда, когда я так нуждалась в поддержке. Жалко с ним расставаться… Но он ждал именно их, ничего не менял, покрывался пылью. Уж я-то знаю: два года была очевидцем его заскоков. В общем, они разговаривали до закрытия. Условились сначала прощупать почву — найти школу для мальчишки и работу для его матери, а уж потом окончательно перебраться за бугор. Вот такой хэппи-энд.

Девчонка переходит на посторонние темы, а я ослепленно моргаю.

Все закончилось. Неожиданно и предсказуемо. Легко, но так непросто!

В глубине души я знала, что Ксю обязательно вернется к Нику. Как бы она ни старалась, такую любовь невозможно убить, не искалечив себя. Она прислушалась к моим словам, а я — к ее. Если бы мы не вняли им, столько людей страдало бы в одиночестве!

— Кстати! Тебе, случаем, не нужно трудоустроиться? Открыта вакансия! — Пронзительный голос вырывает меня из раздумий, пальцы в массивных серебряных перстнях с черепушками указывают на плоский экран телевизора. — Обязанности — справляться вот с этим чудом техники, принимать звонки, записывать клиентов, угощать их чаем и кофе.

Золотой луч ползет по плиткам пола, гладит мои лодыжки, отражается в зеркале, прислоненном к кушетке. Освещает потайные углы небольшой комнаты и изгоняет из них застарелые тени. Здесь тоже ремонт и новая жизнь…

— Не откажусь, — быстро киваю я. — Было бы замечательно!

Я действительно рада свалившейся удаче — будет чем заняться теперь, когда дела завершены. И деньги не помешают новой ячейке общества — оставаться никчемным жалеющим себя инвалидом рядом с Пашей я попросту не имею права.

— Тогда ты принята. Вот. — Мне торжественно вручают мокрую тряпку. — Помоги. Как тебя зовут?

— Влада, — отзываюсь, и девчонка церемонно пожимает мое запястье.

— Круто. Я — Настя.

Весь день мы наводим чистоту и говорим обо всем на свете. На радостях выбалтываю новость о предстоящей свадьбе, и тут же получаю в подарок купон на торжественную прическу и макияж. Официально приглашаю Настю на наш скромный праздник, и она клятвенно обещает прийти. Рассказываю подробную историю своих шрамов и узнаю о долгой борьбе Насти с тяжелой болезнью и полной победе.

Я верю: судьба неспроста послала мне девочку с именем сестры. Я чувствую — мы подружимся.

Нашими усилиями помещение вычищено до блеска, украшено рекламой шампуней с моделями неземной красоты, разделено на зоны стеллажами и нитяными шторками с мерцающими бусинами.

На прощание Настя сжимает мои хрупкие ребра в медвежьих объятиях:

— Спасибо, Влада! Жду на открытии!

* * *

Неохотно покидаю салон, глубоко вдыхаю сырой воздух окраин и, подставив лицо заходящему солнцу, бреду к остановке. Жара ушла, в подворотнях сгущаются сумерки, в мусорных контейнерах возятся бродячие коты. В теплом нутре многоэтажек оживают телевизоры, загорается уютный свет, мелькают темные тени.

Теперь мои друзья обрели долгожданное счастье — каждый свое. Не время унывать, но грусть сковывает плечи, а дурацкая обида раскаленной головешкой жжет в груди.

Ник и Ксю были частью мира Сороки, но, внезапно и навсегда, стали частью меня самой.

Они в порядке сейчас… И больше никогда не вспомнят о посторонней искалеченной девочке, что искренне тянулась к ним, пытаясь вернуть их судьбы на правильный путь.

Сшибая тростью щебенку, я ускоряюсь — в проеме виднеется остановочный павильон, край шоссе и красные глаза габаритных огней убегающих вдаль авто. Губы немеют, досада — сродни той, что случалась лишь в детстве по вине несправедливых взрослых, грозит выплеснуться наружу плачем. Мне нужно уткнуться в Пашину грудь и прорыдаться — просто так, не объясняя причин. Иначе я рассыплюсь на части.

Телефон в кармане шорт разражается короткой вибрацией; на ходу достаю его, провожу пальцем по экрану и из конвертика входящего сообщения выпадает фотография.

Дрожащими от волнения пальцами увеличиваю ее и всматриваюсь в каждую деталь.

…Разноцветные пряди, изумрудная радужка в обрамлении пушистых ресниц, улыбка, способная создать гармонию в самом страшном хаосе… Ксю — счастливая, сияющая, прекрасная девчонка из сбывшихся снов — посылает мне воздушный поцелуй. К ней жмется восторженный бледный мальчишка, а за ним вполоборота стоит Ник — расслабленный, спокойный, идеально красивый. В резких чертах нет боли, в прозрачном взгляде — обжигающего льда.

Уродливый партак на его правом плече перекрыт свежим тату — точно воссозданными буквами послания Сороки, излечившего всех нас.

«Никогда не забывай, кем ты был, когда был счастливым», — читаю, и душа звенит от счастья.

Не только моя — наши души.

«Влада, СПАСИБО! Ты — ангел. Мы любим тебя!» — надпись под фото подмигивает смайликами, переливается сердечками и расплывается в потоке хороших слез.

Ласточки, скрипя, носятся над антеннами, ветер шумит в кронах тополей, клаксоны разрезают вечернюю тишину. Миллионы звуков сливаются в единый и сильный голос города. Города, где кто-то был юным и до меня.

— Сорока, это ты — ангел. И, куда бы ты ни направлялся отныне, пусть твоя дорога будет светлой, — шепчу я в вечные небеса. — Ты свободен. Спасибо тебе за все.

Прячу телефон, вдыхаю полной грудью, не ощущаю ран и почти лечу.

Впереди темнеет разрытая коммунальщиками траншея — осторожно ступаю на дощатый временный мостик, и тот пружинит от каждого шага. Принимаю влево, вежливо пропуская невысокую женщину, идущую навстречу, ее усталый взгляд безразлично скользит по мне. Синий, поразительно знакомый взгляд. Он пронзает и выворачивают душу, с корнем вырывает сердце, оставляя лишь пустоту потерянного смысла, тоску и боль непрожитой жизни, вопросы без ответов, одиночество долгих ночей…