Услышать тебя...
Шрифт:
— Свиньей, — подал голос Игорь. Старик сделал вид, что не расслышал.
— А ить это не моя вина, что народ стал такой. Тут надо корень где-то поглубже искать. Я вот думаю, что, ежели бы с каждым в свое время поговорили, как ты со мной, может, человек и понял бы. И потом, раньше столько рыбаков не было. Помню, жил я в деревне на берегу Горелого озера, так у нас все снасти были, а ловили рыбу раз в две недели, когда к столу требовалось. И озеро-то небольшое, а рыба испокон веку там водилась. И таких упорных с удочками отродясь в нашей деревне не было. Несурьезным это дело считалось, прогуливаться днем по бережку с удочкой.
— В твоих словах, Прокопыч, есть резон, — задумчиво проговорил Иван Ильич. — Я уже предлагал своему ведомству запретить в нашей области рыбную ловлю всеми доступными средствами на два-три года. Запрещают ведь охоту?
— Ну и как? — поинтересовался Сергей.
— Нужен хозяин над всем этим делом. Хозяин с крепкой рукой. А у нас любят изучать вопрос со всех сторон, обсуждать, ставить на голосование...
— Ильич, — сказал Прокопыч. — А эту несчастную сетёнку я тебе принесу в контору, как только, бог даст, поправлюсь.
— Если бы все так, как ты, Прокопыч, поддавались моей агитации... — невесело улыбнулся Иван Ильич.
— Меня вы тоже убедили, — сказал Игорь. — Я вот все думал, не купить ли мне спиннинг и удочки, а теперь раздумал. Лучше я буду конным спортом заниматься. Люблю лошадей.
— А может быть, когда школу закончишь, поступишь к нам, в Главрыбвод, инспектором, а?
— Подумаю, — пообещал Игорь и с хитрой усмешкой поглядел на Прокопыча. — Я ведь теперь знаю, где орудует один старый опытный браконьер...
— Тьфу! — сплюнул Прокопыч. — И слово-то какое-то не нашенское, не русское.
— Настоящему русскому человеку всегда была свойственна великая любовь к своей родине, — очень серьезно сказал Иван Ильич. — А в это понятие любви к родине входит и любовь к ее природным богатствам: земле, лесу, рекам, озерам... И нет ничего обиднее, когда некоторые люди, распинаясь в своей любви к родине, садятся на машины, едут в лес и уничтожают там все живое, а в озерах — рыбу. Это не любовь к родине, а...
— Предательство, — подсказал хитроумный Игорь.
— Возможно, это и слишком крепко сказано, но доля истины есть, — сказал Иван Ильич.
Сергею все больше нравился этот человек. Его всегда привлекали цельные люди с сильным характером. Таких людей не снедают мелкие заботы о себе, их волнуют большие проблемы. Уже две недели они находятся в одной палате, а лично о себе Иван Ильич еще ничего не рассказал. Два или три раза его навещала маленькая худощавая женщина, очевидно жена. С ней Иван Ильич разговаривал очень тихо. И грубоватый голос его становился мягким, душевным. Женщина целовала его в щеку и уходила.
Гораздо чаще к нему приходили сотрудники и сидели до тех пор, пока сестра не прогоняла их. И это было совсем не вынужденное вежливое посещение заболевшего сослуживца, когда людям не о чем
говорить, а так, сидят у постели, обмениваются пустопорожними словами и тоскливо думают, как бы поскорее уйти. Здесь же велись серьезные разговоры о работе учреждения, о происшествиях на водоемах, тут же на месте решались какие-то важные дела, подписывались бумаги. И случалось, посетители забывали, что пришли к больному, и начинали громко спорить, размахивать руками, доказывая что-то. Иван Ильич тоже повышал голос, большая рука рубила воздух...И потом, когда сотрудники уходили, он еще долго не мог успокоиться, потирал больное колено и, глядя в потолок, говорил:
— Это самая отвратительная черта у человека — уйти от любой ответственности. Ничего самому не решать..« На рыбзаводе в отсеках несколько миллионов мальков пеляди. Привезли ее черт знает откуда. Подкормки подходящей нет, ухода тоже никакого. Нужно немедленно мальков запускать в водоем, а они тянут волынку! Сами не могут решить, в какое озеро запускать, хотя об этот разговор ведется еще с зимы. .. Ну, разве можно так? . .
— Безобразие, — охотно соглашался Игорь.
— Ты чего это? — удивленно косился на него Вологжанин.
— Нельзя, говорю, мальков мучить, —невинным голосом пояснял Игорь.
— Приходи ко мне после школы, — успокаиваясь, говорил Иван Ильич. — Я из тебя сделаю настоящего инспектора. .. Это сейчас самая романтическая профессия. Тут тебе и опасность на каждом шагу, и стрельба из ружей, и погоня за браконьерами на быстроходном катере. . .
— Мне это подходит, — улыбался Игорь.
— Может, и мне переквалифицироваться в рыбинспектора?— с улыбкой сказал Сергей. —- С удовольствием бы пожил в избе на берегу красивого озера.
— Ты что же, думаешь, это курорт?
— Возьмете или нет? — допытывался Сергей. — Браконьеров я тоже не люблю.
— Если ты бандитов не испугался, то, я думаю, и перед браконьерами не спасуешь, — сказал Вологжанин.— У меня есть одно вакантное место. Райский уголок: кругом сосновые леса и два озера — Малый Иван и Большой Иван. И дом инспектора на самом берегу. Чуть выше, на бугре, хутор из пяти дворов. Участок порядочный, что-то около двадцати охраняемых водоемов.
— А где же бывший инспектор? — поинтересовался Игорь.
— Под суд отдали, — сказал Вологжанин. — Был в сговоре с браконьерами и брал от них взятки.
— Романтическая профессия. . . — думая о своем, сказал Сергей. — Наедине с природой... Ты и природа.
— Природы там хватает,— улыбнулся Иван Ильич.— Но и работы по самое горло. Конечно, если инспектор настоящий, а не проходимец какой-нибудь...
— А вы таких в шею, — посоветовал Игорь.
— Я считаю, на природе должен работать человек с чистой душой, — подал голос Прокопыч.
Сергей хорошо знал эти места, не раз рыбачил на Малом и Большом Иванах. Знает и этот дом инспектора, и хутор на бугре. Там, действительно, сосновый бор кругом. Ели и сосны огромные, а в лесу полно белых грибов. Как раз напротив избушки инспектора большой, заросший орешником остров. Летом туда на лодках привозят хуторских телят, и они живут до осени сами по себе. Помнится, как-то Сергей заночевал там с приятелями-рыбаками, а котел с недоеденной ухой оставили у костра. Ночью пришли телята и слопали всю уху. И не только уху — буханку хлеба. Пестрые такие симпатичные телята с белыми звездами на лбу.