Услышать тебя...
Шрифт:
— По-разному. Он ведь и там говорит в глаза все, что думает, а это не всем нравится.
— Не пойму я его... Вроде бы не дурак, а ведет себя как последний глупец.
— Папа, мне с ним бывает трудно, просто, невыносимо жить, но он честный человек —тут не может быть никаких сомнений. За эти три года я его хорошо узнала. Пусть у него будут неприятности на работе, скандал дома, но он всегда поступит так, как подсказывает ему совесть... Не нужно было тебе просить его об этом фельетоне. В конце концов, я сама бы написала, а потом, дома, попросила бы Сергея поправить.
— Да разве в этом дело? Я хотел бы иметь зятя-единомышленника,
— Я не знаю ,папа, — сказала Лиля. — Может быть, ты и прав...
Больше Сергей не мог выдержать. Он вскочил и, грохоча шифером, спрыгнул прямо на дорожку перед ними. У Лили лицо пошло красными пятнами. Она схватила отца за руку, а он, моргая, с невозмутимой улыбкой смотрел на Сергея.
— Я знаю, что нужно делать, — неожиданно для себя спокойно сказал Сергей. — Уехать отсюда! И немедленно!
— А подслушивать, молодой человек, нехорошо, — сказал Земельский, все так же криво усмехаясь.
Собрался Сергей за несколько минут. Когда вышел с чемоданом на веранду, все сидели за столом и ужинали.
— Я хотел бы взять сына, — сказал Сергей. Грузная, с огромными толстыми руками и плечами
штангиста, Капитолина Даниловна прижала Юру к себе. и хрипло крикнула:
— Не отдам!
— Не кричи, мама, — спокойно сказала Лиля и взглянула на мужа. — Зачем тебе сын?
— Я не хочу, чтобы он оставался в этом доме.
— Твой самолет улетает завтра в полдень, — сказала Лиля. — Можешь не спешить.
— Проводи меня до ворот, — попросил Сергей. Лиля взглянула на отца, пожала плечами и поднялась из-за стола.
— Ты сумасшедший, Сергей,—сказала она.
За воротами он взял Лилю за руку и, стараясь быть спокойным, сказал:
— Ты отлично понимаешь, что в этом доме мне оставаться больше нельзя. Лучше я переночую на вокзале, чем останусь здесь до утра... Я понял, что ты рабски послушна воле своего отца, который купил тебя с потрохами. И все-таки я прошу: уедем вместе!
— Ты говоришь чушь. Это мой дом. Я целый год не видела своих родителей.
— Твой отец хочет нас развести.
— Ты что же, считаешь, у меня совсем нет головы на плечах? Что мне делать, я как-нибудь сама решу.
— Вряд ли. Он за тебя решит, — сказал Сергей.— Значит, не поедешь?
— И тебе не советую. Мало ли о чем я говорю со своими родителями? Не надо этому придавать значения. До конца отпуска двенадцать дней. Мог бы и подождать...
— Где? В аэропорту?
— Тебя никто не гонит, — пожала плечами Лиля. Сергей внимательно посмотрел ей в глаза и невесело усмехнулся:
— Твой отец прав, мы совершенно не подходим друг другу.
— Чего же ты тогда взбеленился?
— Ладно, — сказал Сергей. — Не будем попусту тратить слова. Запомни только одно: как бы твой папа ни решил нашу судьбу, — а я верю, что он может это сделать,— Юрку я не отдам им. Если даже мне придется драться за него. Я не хочу, чтобы он стал таким же, как твой отец.
— Не кипятись. Я тебе отдам сына, — спокойно сказала Лиля, — Доволен?
Сергей даже растерялся: такого ответа
он не ожидал.— Ну, это... прощай, — сказал он, нагибаясь за чемоданом.
— До свиданья, — ответила Лиля, и ничто в ее лице не дрогнуло. Повернулась и ушла, захлопнув за собой калитку.
8
Солнце еще не спряталось за лесом, когда Сергей приехал на озеро Заснежное. Поставил мотоцикл у покосившегося плетня, зашел в избу. Тетя Матрена, сухонькая седоволосая женщина с острым птичьим лицом, узнала его, приветливо покивала головой в ситцевом, горошком, платке. На подбородке у нее белое мучное пятно, обнаженные худые руки по локоть в липком тесте. Хозяйка месила в красной глиняной квашне тесто.
— Давненько тебя не было, — сказала она, ребром ладони соскребая в квашню тесто с другой руки. — Слышу, трещит стрекоталка-то твоя. Думаю, кто бы это мог быть на ночь глядя? Колька-то, твой друг-приятель, уехал с театром на какие-то... представлять в другие города, а больше рыбаков давно не слышно. Тут как на неделю зарядили дожжи, дорогу-то раскиселило, и перестали рыбачки ездить. Правда, третьеводни приехала на хутор одна городская, с удочками.
— Тетя Матрена, — сказал Сергей, — я сюда дней на пять. У меня еще отпуск не кончился.
Еще в самолете Сергей мечтал, как он приедет на Заснежное, будет на зорьке рыбачить, ходить за грибами, а спать на душистом сеновале, сквозь прохудившуюся крышу которого видны далекие звезды.
Был конец августа, и, хотя дни стояли погожие, на горизонте клубились дождевые облака. Хлеб на полях убрали и обмолотили. В лучах заходящего солнца желто светились соломенные скирды. По колючей стерне важно расхаживали белоносые грачи. В высокой траве мерцали красноватые цветы. На бугре белела березовая роща. В отдельности все деревья еще зеленые, но на общем фоне ярко рдели желто-красные пятна. Ивы на берегу будто опалило огнем, и черные бархатные камышовые метелки местами побурели, выкрошились. Или птицы их выклевали, или ветер с дождем поработали. Сочные камышовые листья-сабли поблекли, свернулись в бледные трубки, а белые лилии все такие же крепкие и упругие., Махнет с озера ветер, и в воду, на овальные листья тронутых ржавчиной кувшинок, просыплется коричневая пыль из зашуршавших камышовых шишек. К берегу прибило толстые, белые, в корявых кольцах и коричневых лепешках водоросли, напоминающие омертвевшие щупальца гигантских водяных тварей.
Озеро опоясывала едва заметная, примятая рыбаками травянистая тропинка. Сквозь кусты ртутно поблескивала подернутая рябью вода. Спустившись ниже, Сергей увидел в камышах лодку. В лодке никого не было. На дне лежали бамбуковые удочки, спиннинг, деревянная коробка с червями, а рыбы что-то не видно. И тут он заметил тонкий шнурок, привязанный к уключине. Значит, рыба в садке. Захотелось взглянуть, что в нем. Поколебавшись— на чужой улов без разрешения хозяина смотреть было не совсем удобно, — Сергей забрался в лодку и вытащил вместительный металлический садок. Улов был приличный: две крупные щуки, окуни, плотва, красноперка. Рыба забилась в садке, и Сергей поспешно опустил его в воду. Но вокруг было тихо. Над головой в ветвях попискивали птицы. По колено в воде, весь облитый заходящим солнцем, стоял черный с белыми отметинами бычок и укоризненно смотрел на Сергея. В каждом большом выпуклом глазу его отражалось по маленькому солнцу. С черной отвисшей губы срывались в тихую воду прозрачные капли.