Усмирители
Шрифт:
– Верно, верно, - с досадой возразил Дружок.
– Но где ты посторонних видишь? Я, получается, не могу старому товарищу "с добрым утром" сказать, а?
И подмигнул. Покорному слуге.
– Вы знаете этого человека?
– вопросил Пейтон.
– Да конечно же! Ведь втолковываю...
– Давно знаете? Когда видались в последний раз?
– Черт побери...
Дружок нежданно осекся. Сообразил, наконец: миновали, в сущности, целые геологические эпохи. Но быстро воспрял духом и затараторил:
– Господи, помилуй, да мы работали бок о бок еще до войны! Парень был
– Во время войны? После нее? Мак-Кенна сызнова поник.
– Боже мой... Время-то летит! Нет, Пейтон. Только до войны. Два или три года подряд.
– А сегодня случайно столкнулись возле мотеля, где... Говорите, он фотограф? Послушайте, очень удобное совпадение! Выйти наружу и двадцать лет спустя налететь на старинного друга! Вы теорию вероятности опровергаете, мистер Мак-Кенна!
– Мне ваши намеки не по вкусу!
– взвился Дружок.
– Совпадение будет расследовано со всей скрупулезностью, не сомневайтесь. И лучше проваливайте отсюда. Вам едва ли пристало ручаться за старую любовь и дружбу прежних дней.
Пейтон, оказывается, читал Роберта Бернса, Удивления достойно...
Дружок пожал плечами, по-шутовски отдал честь:
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! Затем повернулся ко мне.
– До свидания. Вспышка! Помни репортерский девиз: Illegitimatti non carborundum. Это на латинском, - пояснил он Пейтону.
– Означает: не дозволяй ублюдкам попирать себя?
И удалился.
Пейтон проводил его долгим взглядом, и я понял: если у Дружка могут возникнуть осложнения с допуском в "бункер" либо с военной цензурой - они возникнут обязательно и непременно. Я наживал умение навлекать на безвинных людей неприятности. Сперва Ле-Барон. Теперь - Мак-Кенна. Ле-Барону, разумеется, пришлось и вовсе худо, но Дружка тоже стоило пожалеть.
Я подобрался, готовясь к допросу на инквизиторский лад, однако внимание Пейтона временно отвлеклось. Высочайшие прения у грузовика завершались победой Ренненкампфа.
Темноволосый Нальди говорил:
– Доктор, почтительно прошу вас учесть: я знаю эти горы вдоль и поперек. Я знаю все ведущие к ним дороги, все примыкающие долины. И если я настаиваю...
– А я говорю, доктор, - насмешливо прервал его Ренненкамф, - что руковожу испытаниями и дальнейших отлагательств не потерплю. Мы обуздали энергию атома. И подняли человека на околоземную орбиту. С трудом верится" что не сможем успешно преодолеть несколько миль загаженного грязью проселка!
– Доктор!..
– Испытаний не переносим, - провозгласил Ренненкампф.
– Это мое последнее, окончательное и бесповоротное слово!
Темноволосый ожег его презрительным взглядом, крутнулся и зашагал прочь. Миновал наше милое сборище. Я увидел и отпечатлел в памяти смуглое лицо, маленькие очки без оправы, красующиеся на длинном, чуть изогнутом носу. Нальди заскрежетал ключом, яростно отдирая свои апартаменты. Хлопнул дверью. Исчез.
– Это Генри Нальди?
– осведомился я.
– Темноволосый парень...
Пейтон посмотрел в упор.
– Это доктор Александр Нальди...
– брякнул он, и тот же час прикусил язык. Я ухмыльнулся:
– Ну да, Александр.
Спасибо. А Ренненкампфа... Прошу прощения, доктора Ренненкампфа зовут Луисом. Кажется, да...Вынув блокнот и карандаш, я записал оба имени.
– А вас, господин Пейтон, как окрестили? Он вырвал у меня блокнот. Немного чересчур... Пейтон уже хватал покорного слугу за руку без разрешения, и я великодушно простил безмозглую дерзость. Но парень явно продолжал вести себя в прежнем духе... Выдергивая блокнот, он опять меня сграбастал - за кисть. Будучи столь безукоризненно одет, мог бы и светскими замашками обзавестись. Жаль голубчика...
– Поди сюда!
– велел он безо всяких околичностей вроде "пожалуйста.
– Побеседуем... Бронкович, осмотри автомобиль.
– Слушаю сэр, - отвечал верзила.
– Как насчет леди?
– Леди?
Самолюбию Гейл нанесли сокрушающий удар, ибо моя спутница отнюдь не привыкла подолгу оставаться в тени. Как выяснялось, ее только что приметили вообще. Пять с плюсом господину Пейтону за служебное рвение: полностью сосредоточился на мне, дружке, Ренненкампфе и Нальди. Так и пулю в затылок заработать недолго было бы, окажись Гейл сообщницей настоящего чужеземного диверсанта... Пять с плюсом!
Пейтон заговорил, осекся, обернулся - и что-то изменилось в бесцветных ледяных глазах. Он уставился на пикап, как на доисторическое чудовище, изучил калифорнийский номерной знак, потом подозреваемого, сиречь меня самого. Спустя мгновение откашлялся, отпустил крепко зажатое в пальцах запястье. Мое, кстати.
– По трезвом размышлении, - промолвил он, - по трезвом размышлении, мы, пожалуй, действовали поспешно и опрометчиво.
Подобные речи в устах Пейтона равнялись признанию обыкновенного человека в том, что он зарубил родную мать украденным топором.
– И, - продолжил мой милый собеседник, - мистер Мак-Кенна справедливо заметил: вам, репортерам, действительно доводится зарабатывать где только возможно.
Блокнот исправно возвратился к законному владельцу.
– Заголовок, - ухмыльнулся Пейтон, - вероятно, будет звучать: "Ученые потонули в снегах!" Не возражаю. Такой репортаж совершенно допустим. Даже если выставляет нас в немного комическом свете. Не возражаю. Разрешите представиться: Поль Пейтон, командир охраны... Дэн Бронкович, мой главный заместитель... Простите, но фотографировать запрещается. Обойдитесь, пожалуйста, без иллюстраций.
Он помолчал, обвел нас - меня, Гейл и пикап - долгим взглядом, дотронулся пальцами до узкополой, чтоб не сказать вовсе бесполой шляпы и удалился крадущимся мягким шагом. Озадаченный Бронкович последовал за Пейтоном...
– И?
– вопросительно произнесла Гейл.
Я торопился подальше от мотеля, но старался не гнать машину, словно человек, стремящийся опередить возможную погоню.
– Что стряслось? И почему нас отпустили?
– Не знаю в точности. Но Пейтон - тот, худощавый, - получил откуда-то наше подробное описание. И внезапно понял, с кем столкнулся. Думаю, вашингтонские воротилы порешили, наконец, делиться друг с другом нужными данными. Пейтону просто велели не замечать худого верзилу, хорошенькую женщину я старый калифорнийский пикап.