Успех
Шрифт:
— Вы?
— Я— Вы хотели меня видеть.
— Кто вам сказал?
— Так мне показалось.
— Нет, голубчик, это ошибка, — сказала с милостивой улыбкой Арсеньева. — Видеть вас я не хотела, да и не время сегодня, так что, пожалуйста…
«Пожалуйста» означало «уходите», но Геннадий спокойно придвинул к себе свободный стул, сел за ее спиной.
— За что вы меня невзлюбили, Зинаида Николаевна?
Она не успела отреагировать: открылась дверь, две женщины-билетерши стали вносить корзину цветов.
— Зачем это? — обернулась к ним Арсеньева. — Кто вам сказал — сюда цветы? К Якову Гавриловичу, все к Якову Гавриловичу!
Женщины попятились, корзина застряла в узком проеме двери, Геннадий вскочил и помог ее вынести. Вернулся.
— Спасибо, голубчик, — сказала ему Арсеньева. — И, право же, отложим этот разговор, если он вообще имеет смысл. Давайте.
— И все-таки, — сказал Геннадий, устроившись на прежнем стуле.
Она наконец повернулась к нему от зеркала.
— Что все-таки? Милый мой, ну не надо же, я так не люблю выяснять отношения. «Взлюбила — невзлюбила» — в моем возрасте уже не играют в эти игры.
— А какой ваш возраст? Сколько вам? — спросил Геннадий.
Она опять удивилась, и было чему удивиться. Оглядела его с ног до головы. И сказала вдруг весело:
— А вам какое дело? Все мои!
Потом спросила, продолжая смотреть на него:
— Это вы так невоспитанны или играете простачка?
— Невоспитан, — сказал Геннадий. — Послушайте, Зинаида Николаевна, я сейчас уйду, вы только скажите мне, что вы согласны играть у меня в спектакле!
— Да нет, милый, это уже решенный вопрос, не будем к нему возвращаться.
— Но я не согласен. Вы мне очень нужны. Вы даже не представляете, как вы мне нужны. Это будет лучшая ваша роль, я вам обещаю!
Она засмеялась.
— Вы мне даже нравитесь, честное слово! Такое самомнение? — Она смотрела на пего с интересом, сочувствием. — Голубчик, я вас понимаю. Вы молоды, у вас переломный момент в жизни, от вас ушла жена, в московском театре вы не прижились, что-то там не получилось с новаторством, теперь вы у нас, и все поставлено на карту… Видите, все про вас известно, это же театр!.. Но, честное слово, при чем же здесь я, ну мне решительно не хочется у вас играть, вы мне неинтересны, роль тоже, я такое уже играла. Возьмите вон Карелину, она прекрасно вам сыграет, еще спасибо скажет, что заняли в репертуаре… Что вы так смотрите?
— Вот так, вот. так вы должны сыграть, — пробормотал Геннадий, не отрывая взгляда, откровенно любуясь ею сейчас. — Послушайте! Я готов пригласить вашего мужа, я дам ему роль Дорна! Все, решено! Соглашайтесь!
— А при чем тут мой муж?
— Ну, если это ваше условие.
— Кто вам сказал?.. О, эти наши несчастные бабы с неустроенной судьбой! — усмехнулась Арсеньева. — Они, когда видят семейную пару, у них сердце щемит.
Им все мерещится за этим что-то ненормальное!.. Да если бы я хотела устроить карьеру моему мужу, поверьте, я бы это сумела сделать без вашей помощи, но у меня нет таких целей, и меня вполне устраивает мой муж, Владислав Павлович, в том качестве, в каком он есть. Два великих артиста на одну семью — это многовато. И вообще, между нами говоря, мужчина актер… Тут уж надо выбирать что-то одно: либо актер, либо мужчина. А иначе получается Павлик Платонов… — И Зинаида Николаевна зло усмехнулась. — Подождите, я занята! — крикнула в приоткрывшуюся дверь.
Геннадий глядел на нее завороженно.
— Что? — спросила она. — Актеры — народ злой, вы учтите. То есть, может, в жизни и добрый,
поделится последним, а в театре… Это наша самозащита, дорогой Геннадий, как вас, все забываю. А как иначе? Мы же люди зависимые. Попробуй тут с вами быть мягким… — И она теперь очаровательно улыбнулась, будто демонстрируя эту самую беззащитность.— Видите, как точно! — сказал Геннадий. — Вы говорите и слушаете себя, да? Вот тут я очаровательна. А тут я цинична.
— Что вы мелете? — рассердилась Арсеньева.
— А тут вы рассердились!.. Зинаида Николаевна, умоляю вас, умоляю — не уходите, оставайтесь у меня в спектакле! Хотите, стану перед вами на колени!
— Хочу!
И Геннадий, недолго думая, опустился на колени.
— Сейчас сюда войдут, — сказала Арсеньева.
— Пускай!
— Кроме шуток. Войдет костюмерша… Ну, встаньте же, глупый мальчишка, вот еще!
— Дайте мне слово!
— Да вы с ума сошли, встаньте, я сейчас уйду!
— Нет!
— Что нет?
— Не встану, пока не дадите слово.
— Какое слово?
— Что вы останетесь.
— Да нет же!
— Да, да!
И тут, с платьем на плечиках, вошла костюмерша. И отступила.
— Вот видите! — сказала Арсеньева.
Он встал.
— Я только не пойму, это у вас простодушие или наглость? — Она смотрела на него пристально. — Вы далеко пойдете!
— Постараюсь.
— Пожалуйста! — она указала на дверь.
— Ухожу, — сказал Геннадий.
И дальше был юбилей.
Зинаида Николаевна в кожаной куртке Комиссара из «Оптимистической трагедии» стояла перед строем актеров, одетых матросами, и они отвечали ей:
— Здрас-с-с-с!
А она говорила:
— Плохо. Еще раз — здравствуйте, товарищи.
И они повторяли:
— Здрас-с-с-с!
И еще раз:
— Здрас-с-с-с!
И затем обступили ее полукругом, появились двое с гитарами, остальной хор запел:
Вы ничуть не стали старше, Объясните, в чем секрет, — Так мы скажем юбилярше Через восемьдесят лет! —под бурные аплодисменты зала.
В этот вечер Геннадий переехал в актерское общежитие.
Он открыл ключом комнату, одну иг многих в полутемном коридоре, нашел рукой выключатель, зажег свет, поставил у двери портфель и связку книг.
Здесь кто-то жил до него: остались две старые афиши на стенах, стопка иллюстрированных журналов на столе, тарелка, граненые стаканы. Геннадий попробовал рукой стул, прежде чем сесть на него, потом таким же образом проверил кровать, точнее — старый лежак, покрытый казенным одеялом, с комплектом белья в изголовье. В шкафу, который он затем обследовал, нашлась начатая пачка чая и несколько несданных бутылок.
Из-за двери послышались голоса, шаги, потом кто-то постучал.
— Добрый вечер! — На пороге стояли Павел Афанасьевич Платонов, Павлик и его жена Нюся, оба с выражением благожелательности и ласки и, кажется, чуть навеселе. — Вы уже здесь. Это хорошо. А мы ваши соседи! Милости просим. Через две комнаты. Ваша восьмая, а наша одиннадцатая! Вы как? Еще не расположились? Ну-ка, Нюся, помоги!
— Ничего, я сам, — сказал Геннадий.
— Тут, видите, жил до вас такой Юр-кин, уехал в Симферополь.