Успех

— После Юркина еще Виталий, — сказала Нюся.

— Правильно, Виталий. Все наши бывшие актеры. Ну ничего, мы тут живо приведем в христианский вид. А пока, пожалуйста, к нам!

— Да нет, спасибо.

— У нас компания. Был в театре банкет у Зинаиды Николаевны. Разошлись. Спать вроде рано еще…

Ну что ты, ей-богу, — одернула мужа Нюся. — Человек хочет побыть одни… Может, вам чаю сюда?

— Да нет, не стоит. Завтра.

— А то смотрите, — сказал Павлик.

— Спасибо. Спокойной ночи.

Выпроводив гостей, Геннадий стал располагаться: выгрузил содержимое портфеля, расстелил постель, удобно примостил над ней настольную лампу. Томик Чехова был уже здесь, на стуле.

Минуту спустя намерения его изменились. Он встал, обулся, надел пиджак и отправился к соседям…

Стук его не сразу расслышали: в комнате номер одиннадцать, у Павлика и Нюси, было уже шумно — видимо, говорили все разом. Наконец кто-то отозвался, открыл дверь, и Геннадий оказался в веселой компании, пребывавшей уже на том градусе общения, когда приход нового человека не производит большого впечатления. Впрочем, пить еще не начинали, только собирались: женщины — Нюся и Галя-помреж — накрывали на стол…

— Пожалуйста! Просим! — говорил Павлик по праву хозяина дома. — Вы тут всех знаете. А это Коля Князев, наш артист. Он сейчас больше в отсутствии, снимается в кино. Видели «Ночной пароль»? Или вы кино не смотрите?

— Не смотрю. Я видел вас в спектакле, в «Волках и овцах», — сказал Князеву Геннадий, но от комментариев воздержался.

— …Галю нашу вы знаете, — продолжал Павлик. — А это Саша, наш болельщик, поклонник, как тебя правильно назвать, Саша?

— Я схожу, — сказал Саша.

Да хватит здесь, — сказал Князев, оценив взглядом стол. — Сиди. — Объяснил Геннадию: — Вот прихватили, видите, кое-что с банкета, не пропадать же добру!..

Князеву было лет сорок. Хороший рост, правильные черты лица, что-то волевое. В «Ночном пароле» он наверняка играл мужественного майора милиции. Сейчас он сидел рядом с Геннадием и тот беззастенчиво разглядывал его.

— А вы что же не были па банкете? — спросил Князев. — Жаль. Очень мило посидели. Но в одиннадцать — все. У нее режим.

— Зинаида Николаевна спрашивала про вас, — вмешалась в разговор Галя.

— Когда?

— А вот вечером.

— Она знает, что завтра репетиция?

— Да, но… — сказала Галя.

— Знает или нет?

— Знает.

Между тем, приготовления были закончены. Павлик занял свое законное место во главе стола. Начиналось обычное общежитское застолье с разнокалиберными тарелками и стаканами и одним ножом на всех, со случайной снедью, как видно, действительно перекочевавшей сюда с банкета. Пришли еще гости: пожилой актер и его жена, со своими стульями…

— Товарищи! — Павлик приступал к своим обязанностям. — Прошу внимания! Товарищ Князев, минуточку! Прежде чем набрасываться на закуску! Искусство, товарищи, в настоящее время играет исключительно важную роль, и то, что вы сегодня здесь, и то, что вы так дружно меня чествуете и так любите меня…

Все уже поняли, кого изображает Павлик. И выражение лица, и голос с высокими и низкими нотами, с шумным придыханием между словами — все напоминало Арсеньеву.

— Спасибо, друзья! Ах, эти цветы! Ах, эти милые лица представителей подшефных предприятий и детских садов, мой родной комбинат бытового обслуживания, мое родное отделение милиции и отделение связи! Низкий вам поклон!..

Уже не слушали, смеялись, говорили все разом, каждый свое. Нюся ухаживала за Геннадием, подкладывая ему то салата, то ветчины в неприличном количестве, простодушно намекая тем самым, что он, вероятно, не ел со вчерашнего вечера.

— Ешьте, пожалуйста, тут все свежее… Вам не скучно у нас?

— Нет-нет, — отвечал Геннадий. — Спасибо, хватит. — И ел.

Его все еще интересовал Князев.

— Где же вы теперь снимаетесь?

— В Ленинграде.

— Ездите?

— Езжу.

— Роль хорошая?

— Ничего.

— Майор милиции?

— Капитан. Дальнего плавания.

— И сколько вам еще сниматься?

— Вы мне хотели предложить роль? — с долей снисходительности, полушутя — это у него получалось — отвечал Князев.

— Я не люблю, когда актеры разъезжают, — сказал Геннадий.

Опять возникла Нюся:

— А вы ничего не пьете!

— Пью, почему же.

Павлик все еще «держал площадку»^:

— Вы достаточно известны, чтобы вам завидовали, и недостаточно знамениты, чтобы преклонялись! — говорил он, опять кого-то изображая.

— Дурака валяет, — объяснила Нюся. — У самого, между прочим, в январе юбилей. Круглая дата. Директор квартиру обещает… Вы к нам, пожалуйста, завтракать приходите…

Потом, когда застолье распалось, Павлик, подсев к Геннадию, рассказывал ему о Нюсе:

— Я ведь, грешный человек, женат был неоднократно, а если точнее, как говорится, не для печати, то Нюська у меня — четвертая, даже, можно сказать, пятая. Не смейтесь, тут с одной из них мы не были расписаны, поэтому такая путаница в счете. Сказать, что не везло? Да нет. Каждый раз женился по любви, расходились по необходимости. Одна из моих жен, бывших, и сейчас в театре. А кто — не скажу. Догадаетесь — хорошо… Детей произвел на свет немного. Двоих. Оба хорошие. Парень — на флоте. Капитан-лейтенант… С Нюськой-то как получилось? Пожалел я ее, она меня, потом опять я, в общем, друг друга. Без меня ей, честно говоря, не светило. Ну и получился в результате счастливый брак, можешь себе представить. Только уж детей — поздно. Умру — куда она с ребенком… А у тебя дети есть?

— Сын.

— Большой?

— Четыре года.

— Где они у тебя?

— В Москве.

— А говорили — в Ленинграде. Тут черт-те чего наговорят. Театр! В Ленинграде, и она, мол, от него ушла.

— Это правда, — сказал Геннадий.

— Ушла?

— Да.

— Ты или она? Ну ладно, не будем об этом… У тебя налито? Давай.

— Давай.

— Ничего, что на «ты»?

— В самый раз.

— А это где ты… отметился? — Павлик заметил татуировку на руке Геннадия.

— В молодости.

— Сам-то откуда родом?

— Да не поймешь. Рожден в Вологде, детство в Берлине, школа в Новосибирске, ну и так далее.

— Отец военный?

— Да.

— А говорили — актер.

— Павлик, хватит тебе, что за допрос такой, — вмешалась Нюся. — Вы не обращайте внимания, Геннадий Максимович, у него иногда, знаете, развязывается язык.

— У меня тоже. Иногда, — сказал Геннадий.

— Не замечала.

— Вот правильно, — сказал Павлик. — Боюсь молчаливых людей. Кажется, что они что-то знают про вас и не говорят… Это из какой пьесы? Не помню уже. Из какой это, Нюся?