Успеть раньше смерти

– Одну минуту, – бесстрастно сказал Кружков и, видимо, принялся совещаться с людьми Веревкина. Через несколько секунд он бросил в трубку: – Я свяжусь, товарищ полковник!

Связь прервалась. Однако вскоре Гуров увидел, как из-за кладбища выскочила черная машина и помчалась прямо через луг в том направлении, откуда мелькнул солнечный зайчик. Гуров с удовлетворением наблюдал, как машина, петляя среди кочек, приближается к заветному месту, и с еще большим удовлетворением увидел, как навстречу ей поднимается из травы человеческая фигура.

Таинственный наблюдатель не стал впадать в панику и суетиться. Поняв, что его раскрыли, он повел себя предельно спокойно, как абсолютно невинный человек, как отдыхающий, мирно прогуливающийся на природе. Машина подъехала к нему вплотную, и оттуда вылез Кружков. Откозыряв, он, видимо, попросил у незнакомца документы. Гуров очень жалел, что при нем самом не было бинокля. Ему очень хотелось видеть лицо этого человека. Но увы, лицо его мог видеть только Кружков. Похоже, ему удалось увидеть и документы. После короткого разговора участковый еще раз козырнул и снова залез в машину, а незнакомец повернулся и независимой походкой отправился куда-то. Через некоторое время фигура его растаяла в зелени полей и лугов. Машина вернулась обратно и снова скрылась за деревьями. Через некоторое время позвонил Кружков и сообщил, что дожидается Гурова на дороге.

– Этих я отпустил, – хмуро сообщил он. – Маленькому совсем плохо, Плошкин который, – тошнит его, башка кружится... Короче, отпустил – пускай к доктору едут, а то и правда, еще один труп прибавится.

Гуров не стал ничего спрашивать про человека с биноклем, терпеливо выждал, пока они с Кружковым не встретились. Не дожидаясь вопросов, тот сказал:

– Документы у того типа в порядке, и сам он спокоен, как будто так и надо. Хотя ведет себя подозрительно, конечно. Вы говорили про бинокль, но при нем ничего не было. Травинку грыз. Спрятал, наверное, когда нас заметил. А зовут его Щеглов Виктор Денисович, шестидесятого года рождения, прописан во Владимире.

Гуров поднял брови.

– Это точно, старлей?! Его действительно Щеглов зовут? Такой круглолицый, невозмутимый?

– Именно, – кивнул Кружков. – Это вы верно слово подобрали. Невозмутимый, это точно. Так на меня посмотрел – как будто я ему не представитель власти, а мальчишка, который в войну играет. Но на рожон не лез. Документы предъявил с первого требования. Только я вам так скажу, товарищ полковник, – бывает, что это даже больше настораживает, чем откровенное сопротивление. Не понравился он мне.

– Ну, он не девушка, чтобы нравится, – пожал плечами Гуров. – Но сам факт весьма показателен, старлей! Знаешь, кто этот Щеглов? Гость Булавина! Значит, не один я остался в городе, после того, как юбилей отпраздновали и всем нам сказали «до свидания». А ведь все собирались тут же разъехаться! Особенно Щеглов, который не местный и вообще сбоку припека, в чем он сам мне признавался. Это очень интересно!

– Да, любопытно, – вежливо согласился Кружков. – Только, если позволите, товарищ полковник, мне бы теперь в отдел хотелось вернуться. У меня там кое-какие дела...

– Намек понял! – засмеялся Гуров. – Последняя на сегодня просьба – по пути заглянем к Петровне. Убеди ее, чтобы она со мной поговорила. Она женщина с характером, а тебе, по-моему, доверяет. Если ты в мою пользу словечко замолвишь, она совсем по-другому отнесется.

– Нет проблем, товарищ полковник! – тут же согласился Кружков. – Зайдем обязательно. У нее, конечно, траур, но уделить минуту родной милиции она, думаю, не откажет.

По пути они молчали. У Гурова в голове одна за другой рождались самые невероятные версии о странных событиях, творящихся вокруг его нового родственника, но знакомить со своими мыслями Кружкова Гуров не стал. Не потому что не доверял, а потому что видел – участковому эта история точно кость в горле.

«У каждого свой предел компетентности, – решил Гуров. – Зачем участковому мои заморочки? Он, небось, ждет не дождется, когда беспокойный товарищ полковник отчалит в свою Москву!.. Слава богу, хоть в чем-то помогает!»

Петровна была дома. С траурным платком на голове она выглядела еще нелюдимее, чем обычно. Но Кружкова встретила уважительно. Согласилась побеседовать и с Гуровым. Убедившись, что взаимопонимание налажено, участковый еще раз сослался на неотложные дела и оставил Гурова с глазу на глаз со старухой. Гуров боялся, что вытягивать информацию из Петровны придется клещами, но она оказалась неожиданно откровенной. Возможно, пришла пора выговориться.

– Мне Константин никогда не нравился. Его моя сестра родила, покойная Клава, когда ей самой шестнадцать было. Непутевая она была, Клавка-то! Со школы – мужики, водка, гулянки... Вот и померла в тридцать, сожитель очередной убил из ревности. А Костика мне подбросили. Куда же еще? Она и до того все время ко мне обращалась. Да он и сам прибегал – пообедать или поспать. Дома-то ни еды не было, ни покоя. Сплошная пьянка да драки, да разврат – разве это ребенку нужно? Только надо сказать, сам он тоже не подарок был. Сызмальства у него эта тяга была – курить, хулиганить и сквернословить. Благодарности от него не дождешься. Плохо о покойнике так говорить, но сколько раз я сама хотела его в колонию отправить. Десять лет жизни он у меня отнял. Грубил, пропадал целыми днями неизвестно где, деньги из кошелька воровал. Да и пьяный приходил. Один раз вообще чуть меня не убил. Пришел – глаза красные, бешеные, за нож начал хвататься... Еле угомонился. Ну, да дело прошлое. Теперь вроде даже жалко. Заблудшая его душа!..

– А вот про своего постояльца расскажите, – попросил Гуров. – Он как у вас появился? Сколько жил, что делал? С племянником вашим общался ли?

– Насчет того, общался или нет, не скажу, – покачала головой Петровна. – По-моему, они даже не встретились ни разу. И про дела этого Виктора Дмитриевича ничего не знаю. Он все по округе бродил. Оденется, как грибник, сумочку возьмет и пошел. Как-то спросила – а где же, мол, грибы-то? Ну, вроде как в шутку. А он засмеялся и говорит – я не грибник, а вроде как исследователь. Памятники старины исследую. Кладбище у вас тут интересное...

– Кладбище? – насторожился Гуров. – А про художника Булавина ничего не говорил?

– Да вроде ничего, – пожала плечами женщина. – Да мне хоть и говори – у меня на художников память плохая! Ну, да я в его дела не совалась. Он себя тихо вел, уважительно и мне деньги сразу заплатил, хорошо заплатил, а для меня это главное. У меня пенсия небольшая.

– Так, а как он к вам попал?

– А тут такая история. Вдруг приходит ко мне человек. Ну, красавец! Артист просто! Костюмчик на нем такой – чистый принц Уэльский. Я аж обомлела. Кто такой, думаю? А он и говорит – привет, Петровна! Откуда, говорю, знаешь? А он мне – не узнаешь, что ли? Мы ведь соседями были! Я присмотрелась и ахнула. Точно! Жили они тут раньше через два двора. Пацаном он тут все бегал. Потом они переехали куда-то, и как-то забылось все. А тут вдруг появился! Ну, о себе так вскользь рассказал, больше о нашем житье расспрашивал. Засиживаться не стал, сослался, что спешит, что в командировке тут, дела... Ну и попросил – приедет, мол, товарищ, так нельзя ли поселить?.. Почему, говорю, нельзя? Для старых знакомых всегда пожалуйста! Ну он мне, Сашка, в подарок дорогущую коробку конфет дал. А куда мне конфеты? Я их не ем.

– Значит, красавец? – спросил Гуров. – Одет хорошо. Сашкой зовут. А фамилия?

– Фамилию не помню, – с сожалением сказала Петровна. – Старость. Забывать все стала. Сашка и Сашка. Хорошо хоть имя вспомнила, а то бы совсем неудобно получилось бы...

– Больше его не видели?

– Почему не видела? Приходил он сюда к своему дружку, к постояльцу моему, значит. Ночью прибегал. Вот когда дождь страшенный лил. Не побоялся, примчался в самый ливень. Что-то важное, наверное, случилось...