Установление и Империя

…Лишь когда Торан оставил Калган позади, на расстоянии, достаточном для того, чтобы попробовать первый межзвездный прыжок, лицо капитана Притчера проявило признаки беспокойства — ибо ни один корабль Мула никоим образом не пытался помешать их отлету.

— Похоже, что он позволяет нам увезти Маньифико, — сказал Торан. — Не очень-то хорошо согласуется с вашим рассказом.

— Если только, — поправил капитан, — он не желает, чтобы мы его увезли, — что, в таком случае, не очень-то хорошо для Установления.

Первые новости ультраволнового вещания достигли корабля после заключительного прыжка, когда Установление оказалось уже на расстоянии нейтрального полета.

В них кратко сообщалось кое о чем интересном для беглецов. Утомленный голос диктора рассказал, будто некий военный диктатор — не названный по имени — предъявил Установлению ноту относительно насильственного похищения члена его двора. Диктор перешел к спортивным новостям.

Капитан Притчер сказал ледяным тоном:

— Он в конечном итоге опередил нас на шаг, — и, задумавшись, добавил: — Он готов столкнуться с Установлением, и он использует эту историю как повод для действий. Это осложняет наше дело.

Мы должны будем начать раньше, чем окажемся готовыми по-настоящему.

15. Психолог

Занятие, известное как «чистая наука», являлось наисвободнейшей формой жизни на Установлении, и этому имелись свои причины. В Галактике, где господство и даже само существование Установления все еще опиралось на превосходство в технологии, несмотря на изрядный рост его мощи за последние полтора века, Ученому даровалась определенная неприкосновенность. В нем нуждались, и он знал это.

Таким образом, имелись свои причины и для того, чтобы жизнь Эблинга Миса — только лица, не знавшие его, добавляли звания к его имени — являла собой наисвободнейшую форму в фундаментальных науках Установления. В мире, где наука пользовалась уважением, он был Ученым — с большой буквы и без тени иронии. В нем нуждались, и он знал это.

И так уж получалось, что когда другие преклоняли колена, он отказывался и громко добавлял, что его предки в свое время не кланялись перед каждым вонючим мэром. И что во времена его предков мэров, во всяком случае, избирали, и могли вышвырнуть, и что единственные люди, наследующие по праву рождения, являются наследственными идиотами.

И еще так уж получилось, что когда Эблинг Мис решил позволить Индбуру оказать ему честь аудиенцией, то он не стал дожидаться, пока обычная строгая цепь начальников передаст его запрос наверх и благосклонный ответ вниз, а, накинув на плечи менее неказистый из двух своих официальных пиджаков, водрузив набекрень странную шляпу непонятной формы и закурив в довершение всего запрещенную сигару, он пробился между двух стражников, не обращая внимания на их растерянное блеяние, прямо во дворец мэра.

Первым признаком вторжения, обнаруженным его превосходительством, который пребывал в своем саду, явился постепенно приближающийся шум протестов и ответный рев, состоявший из нечленораздельных ругательств.

Индбур медленно отложил свою тяпку, медленно выпрямился и медленно нахмурился. Ибо Индбур позволял себе раз в сутки передышку в работе и в течение двух часов во второй половине дня, если только позволяла погода, он занимался своим садом. Там, в его саду, цветы росли квадратами и треугольниками, красный и желтый цвета сменяли друг друга в строгом порядке, с маленькими вторжениями фиолетового у вершин и зеленью, окаймлявшей целое прямыми линиями. Там, в его саду, никто не беспокоил Индбура — никто!

Индбур снял измазанные землей перчатки и подошел к небольшой калитке, служившей входом в сад.

Заданный им вопрос напрашивался сам собой:

— Что все это означает?

Именно такой вопрос и именно в такой формулировке испокон веков звучал в устах бесчисленного множества людей всякий раз, когда складывалась сходная ситуация. Впрочем, неизвестно, как часто в этот вопрос вкладывалось нечто большее, чем одно только желание подчеркнуть собственную значимость.

Но в настоящий момент ответ последовал вполне определенный, ибо за ограду вломилась туша Миса, с ревом потрясавшего кулаком в сторону тех, кто еще держал обрывки его плаща.

Индбур торжественной, но недовольной гримасой удалил охрану, а Мис нагнулся, чтобы подобрать обрывки своей шляпы, вытряс набравшуюся в нее землю, сунул шляпу подмышку и сказал:

— Слушай, Индбур, этих твоих ублюдочных служителей следует оштрафовать на один хороший плащ. В этом плаще оставалась куча неплохой материи, — он затянулся сигарой и чуть театрально отер свой лоб.

Мэр продолжал стоять, напрягшись от недовольства, и тоном величественного презрения с высоты своих пяти футов двух дюймов сказал:

— До моего внимания не доводилось, Мис, что ты затребовал аудиенцию. И она явно тебе не назначалась.

Эблинг Мис поглядел на своего мэра сверху вниз с видом потрясенного неверия.

— Га-лак-ти-ка! Индбур, разве ты не получил вчера моей записки? Я отдал ее какому-то лакею в пурпурной ливрее еще днем раньше. Я бы отдал ее прямо тебе, но я же знаю, как ты любишь формальности.

— Формальности! — Индбур в отчаянии поднял глаза кверху и затем с нажимом добавил: — Да слышал ли ты вообще о настоящей организации дела? В будущем ты должен будешь вручать свой запрос об аудиенции, выполненный надлежащим образом в трех экземплярах, в предназначенное для этой цели правительственное учреждение. Затем ты должен подождать, пока обычным порядком тебя не известят о времени дарованной аудиенции. Затем ты должен появиться соответственно одетым — соответственно одетым, ты понимаешь? — и к тому же с соответствующим почтением. Можешь идти.

— Что плохого в моей одежде? — с жаром поинтересовался Мис. — Лучший плащ, который был у меня, пока эти ублюдочные мерзавцы не вцепились в него своими лапами. Я уйду не раньше, чем изложу то, что я пришел изложить. Га-лак-ти-ка! Если бы речь не шла о Селдоновском Кризисе, я ушел бы прямо сейчас.

— Селдоновский кризис! — Индбур впервые проявил интерес.

Мис был великим психологом — да, демократом, мужланом, мятежником — но и психологом. В своей растерянности мэр даже не сумел облечь в слова болезненный внутренний укол, испытанный им, когда Мис сорвал подвернувшийся цветок, поднес к своим ноздрям и щелчком отбросил, наморщив нос. Индбур холодно произнес:

— Не проследуешь ли ты за мной? Этот сад не предназначен для серьезного разговора.

Он почувствовал себя куда лучше в своем надстроенном кресле за большим столом, откуда он мог взирать сверху вниз на остатки волос, служившие весьма относительным прикрытием для розового скальпа Миса. Еще лучше он почувствовал себя, когда Мис стал автоматически озираться в поисках несуществующего кресла для себя, и в результате остался стоять в неудобной скособоченной позе. Его самочувствие улучшилось окончательно, когда в ответ на аккуратное нажатие нужной кнопки вошел, семеня ногами, подчиненный в ливрее, кланяясь на всем пути до стола, и водрузил на оный объемистый том в металлическом переплете.