Установление и Империя

— Это был психозонд, — терпеливо объяснял Мис, — и даже он наносит вред человеку только при неправильном обращении. А тот зонд, что у меня — поверхностного действия, и он не повредит и младенцу.

— Так надо, Маньифико, — упрашивала Бейта. — Это только поможет разбить Мула и прогнать его подальше. Как только это будет сделано, ты и я станем богаты и знамениты — на всю жизнь.

Маньифико протянул дрожащую ладонь.

— А вы будете держать меня за руку?

Бейта взяла его ладонь в свои руки, а клоун следил с расширившимися от ужаса глазами, как приближаются блестящие контактные пластины.

…Эблинг Мис небрежно развалился в непомерно роскошном кресле в личных апартаментах Мэра Индбура, проявляя бессовестную неблагодарность за оказанное ему снисхождение, и глядел, как маленький мэр суетится с недовольным видом. Он отбросил окурок сигары и выплюнул табачные крошки.

— И, кстати, Индбур, если тебе нужно что-либо для следующего концерта в Зале Мэллоу, — сказал он, — ты можешь выкинуть этих электронных штукарей на помойку, откуда они и явились, и предложить этой маленькой обезьянке сыграть для тебя на Визи-Соноре. Индбур, это не от мира сего!..

Индбур сварливо заметил:

— Я позвал тебя сюда не за тем, чтобы слушать твои лекции о музыке. Что насчет Мула? Скажи мне лучше об этом. Что о Муле?

— О Муле? Ну, я расскажу тебе. Я использовал поверхностный зонд и получил немногое.

Психозонд я употребить не мог, потому что клоун его дико боится, так что его сопротивление пережгло бы, вероятно, при первом же контакте ублюдочные пробки в его мозгу. Но вот что я выяснил — если только ты перестанешь стучать ногтями по столу… Во-первых, можешь уменьшить физическую силу Мула. Он, вероятно, силен, но большая часть сказочек нашего клоуна, вероятно, изрядно раздута его собственным испугом. Мул носит странные очки, и его взгляд убивает — очевидно, он и в самом деле обладает какой-то ментальной мощью.

— Это мы знали с самого начала, — кисло прокомментировал мэр.

— А зондирование это подтвердило, после чего я начал работать математическими методами.

— Ах, так? И как долго это продлится? Долго еще меня будет оглушать твоя трескотня?

— Около месяца, я бы сказал — а потом у меня появится кое-что для тебя. А может быть, и нет.

Но что из того? Если это выходит за рамки планов Селдона, то наши шансы чертовски малы, просто страшно сказать, до какой степени малы.

Индбур с яростью напустился на психолога.

— Вот я и раскусил тебя, изменник. Ты врешь! Разве ты не один из этих преступных распространителей слухов, сеющих пораженчество и панику по всему Установлению и делающих мою работу вдвойне тяжелой?

— Я? Я? — Мис медленно закипал гневом.

Индбур выругался.

— Потому что, клянусь космическими пылевыми облаками, Установление победит.

Установление должно победить!

— Невзирая на потерю Хорлеггора?

— Мы ничего не потеряли. А ты проглотил и эту ложь, да? Мы значительно уступали в числе и были преданы…

— Кем? — презрительно поинтересовался Мис.

— Вшивыми подзаборными демократами! — заорал на него Индбур. — Я давно знал, что флот кишит демократическими ячейками. Большинство их было выметено, но осталось, видно, достаточно для необъяснимой сдачи двадцати кораблей прямо в гуще атакующего флота. Достаточно, чтобы свести дело к этому якобы поражению. А по этому поводу скажи-ка мне, мой несдержанный на язык, простецкий патриот и средоточие основных добродетелей, — каковы твои собственные связи с демократами?

Эблинг Мис отмахнулся.

— Ты бредишь, что ли? А как насчет последующего отступления и потери половины Сивенны?

Опять демократы?

— Нет, не демократы, — маленький человечек остро улыбнулся. — Мы отступаем — как всегда отступает при атаке Установление, пока неизбежное шествие истории не обратится нам на пользу. Я уже вижу результаты. Так называемое демократическое подполье уже распространяет манифесты, клятвенно обещая помощь и союз с правительством. Это может быть с их стороны лицемерием, прикрытием для более глубокой измены, но я его отлично использовал. Выжатая из этого пропаганда окажет свое влияние, каковы бы ни были планы самих этих предателей и гадов. И даже еще лучше…

— Даже еще лучше, Индбур?

— Суди сам. Два дня назад так называемая Ассоциация Независимых Купцов объявила войну Мулу, и флот Установления одним махом усилился на тысячу кораблей. Видишь ли, этот Мул заходит слишком далеко. Он нашел нас разъединенными и ссорящимися между собой, но под натиском его нападения мы объединяемся и усиливаемся. Он обязан проиграть. Это неизбежно — как и всегда.

Мис все еще источал скептицизм.

— Ты хочешь сказать мне, что Селдон запланировал даже случайное появление мутанта.

— Мутанта! Отличить его от человека ты и я можем лишь на основе бредней мятежного капитана, каких-то иноземных молодоженов, да чокнутого жонглера и клоуна. Ты забываешь самое убедительное свидетельство из всех — твое собственное.

— Мое собственное? — на какой-то миг Мис опешил.

— Твое собственное, — усмехнулся мэр. — Свод Времени открывается через девять недель. Как насчет этого? Он открывается при кризисе. А если нападение Мула — не кризис, тогда где же «настоящий» кризис, тот, из-за которого открывается Свод? Ответь мне, ты, мешок сала.

Психолог пожал плечами.

— Хорошо, пусть. Если это приводит тебя в восторг… Однако окажи мне милость. Только на тот случай… только на тот случай, если старина Селдон произнесет речь, а дело пойдет куда-то не туда, ты мог бы позволить мне присутствовать на Великом Открытии.

— Прекрасно. Убирайся отсюда. И не попадайся мне на глаза девять недель.

— С превеликим удовольствием, ублюдок ты этакий, — уходя, пробормотал Мис себе под нос.

18. Падение Установления

Атмосфера, царившая в Своде Времени, во многих отношениях трудно поддавалась определению. Едва ли следовало говорить о запустении, поскольку Свод был хорошо освещен и кондиционирован. Стены были украшены теплыми цветными узорами, ряды закрепленных кресел отличались комфортабельностью и, казалось, были задуманы для вечного пользования. Свод хорошо сохранился: три века не оставили после себя заметного следа. Несомненно, здесь не предпринималось никаких усилий по созданию благоговейного страха или почтения, поскольку вся обстановка была простой и повседневной — в сущности, почти незаметной.