Устрашимый

Сеймур кивнул. Армейский чуть улыбнулся.

– Это тогда он что-то кричал про права человека?

Какого дьявола он знает?!

– Не знаю, что вам рассказал лейтенант Сеймур, но “Правами человека” назывался торговый корабль.

– Я не рассказывал!
– адмирал не ожидал от обычно спокойного и насмешливого Сеймура такой горячности. Должно быть, и правда не рассказывал. Чего же тогда так рявкнул на бедного мальчика? Привычка? Чтоб другим пример рвения показать? Молодец, показал…

– Вы, или кто-то из младших офицеров, - Норрингтон постарался придать своим словам примирительный тон, - Как бы то ни было, полагаю, моряк имеет полное право попрощаться со своим кораблем, как бы он ни назывался.

– Разумеется, - так же миролюбиво проговорил армейский, - Хотя я бы всё же доложил командованию.

В лице Сеймура что-то дрогнуло.

– У нас с вами разное командование, - напомнил адмирал несколько резче, чем собирался, однако лейтенанта его слова успокоили. Армейский улыбнулся.

– Конечно. Боюсь, мы немного отвлеклись, - он снова обернулся к подсудимому, наблюдавшему за перепалкой начальства со страхом и недоумением, - Ты утверждаешь, что каптенармус обвинял тебя лживо. Но почему же он лгал, и лгал так злобно, если, по твоим же словам, между вами не было вражды?

– Я не знаю, сэр. Спросите капитана Вира.

– Сэр, вы что-нибудь знаете?
– лейтенант Сеймур уже успокоился и вернулся к обязанностям председателя суда.

– Я рассказал всё, что знал.

– Не думаю…

– Адмирал?
– капитан выглядел удивлённым.

– У меня осталось множество вопросов, сэр.

Капитан жестом попросил задавать.

– У меня записано… Поправьте меня, если я где-то ошибся, - капитан снова кивнул, второй помощник продолжил, - “Каптенармус доложил мне, что подсудимый уличен в распространении недовольства среди матросов, принятии стороны врага, попытке организации мятежа и попытке подкупа матросов французскими деньгами. Я велел подсудимому отвечать. Сначала он заикался, а потом ударил Джона Клэггарта в лоб. Дальнейшее вам известно.” Я правильно записал? Хорошо. Верно ли я представляю: каптенармус приводит к вам подсудимого, докладывает, вы просите отвечать и тут подсудимый его бьёт, как будто не знает, зачем его привели?

– Нет, мистер Клэггарт пришёл ко мне с докладом, я выслушал и вызвал Уилльяма Бадда к себе. Когда он явился, я попросил каптенармуса повторить обвинения.

– Только вы присутствовали при очной ставке?

– Только я, - подтвердил капитан.

– Почему?

– Что “почему”? Никого больше Клэггарт не обвинял.

– Нет, но от исхода этой ставки зависело, будет ли дело о государственной измене или о ложном доносе, почему вы не пригласили никого в свидетели? Командиру эскадры было бы проще рассматривать дело, если бы кто-то мог подтвердить или опровергнуть ваши слова.

– Я надеялся, что произошла ошибка, всё разъяснится и дело кончится примирением.

То есть, надеялся замять, как замял дело Дженкинса. Кому приходится служить…

– Правильно ли я понимаю, что, начнись разбирательство, это было бы слово Клэггарта против слова Бадда и не более того?

– Нет, мистер Клэггарт принёс в доказательство две гинеи, которыми по его словам, Уилльям Бадд пытался подкупить одного из сослуживцев, чтобы тот начал бунт.

– Что?!
– парень явно был потрясён. Адмирал обернулся к нему.

– Мистер Бадд, вам есть что сказать?

Несчастный Убогий с трудом справлялся с жесточайшим приступом заикания.

– Только не бейте, мой вам совет. Избить любого здесь могу только я, - невесело усмехнулся адмирал, и, почувствовав на себе удивлённые взгляды, пояснил, - На правах самого старшего по званию.

Раздались нервные смешки. Наказания за битьё младших по званию, действительно, не было. Всё же атмосфера несколько разрядилась: никто и представить себе не мог, как страстно всегда сдержанный адмирал мечтает воспользоваться своим правом. Мальчик отмер.

– Это меня пытались подкупить. Я разозлился… Тот парень выронил деньги и убежал. Я собирался их вернуть.

– Кто был тот парень?

Старший фор-марсовый потупился, губы его шевелились, он что-то обдумывал. Когда он поднял голову, и заговорил, в его голосе слышался вызов.

– Я не знаю. Не разглядел в темноте.

– Кому же вы собирались отдавать деньги?
– ввернул армейский.

Взгляд фор-марсового метнулся в сторону. Похоже, врать он умел плохо.

– Думал, он придёт за ними.

– А вам не пришло в голову сообщить капитану?
– не унимался армейский. Следовало заткнуть его и поскорее.

– Согласен с мистером Баддом, следовало сначала рассмотреть, а уже потом бежать с донесениями. Но, похоже, есть ещё один свидетель? Полагаю, мы обязаны найти его.

– Но в команде больше трёхсот человек! Да и кто ж в таком сознается?
– подал голос доселе молчавший кормчий. Похоже, его потому и пригласили на суд, что он редко задавал начальству вопросы. Конечно, когда речь не шла о любовных историях в отдалённых колониях… Адмирал сжал и разжал кулаки. Нельзя было отвлекаться.

– Нас интересуют только те, кто не был на вахте. Мистер Бадд, вы хотя бы примерно помните время, когда вас попытались подкупить?

– Это было после отбоя, сэр. Точнее не скажу.

– Вы находились в общей спальне?

– Нет, сэр, было жарко, я уснул на верхней палубе.

Вот же чёрт. И, главное, сам напомнил бедняге, что в жаркую погоду там разрешено спать.

– Тогда под подозрением те, у кого была ночная вахта, и те, кто ночевал на верхней палубе. И наверняка разговор кто-то слышал.

– Не думаю, сэр, - вмешался подсудимый, - Мы говорили на носовом руслене, нас заглушал шум воды.

– Вы не должны были там находиться после отбоя, - нахмурился лейтенант Сеймур. Должно быть, если б онзнал, как далеко всё зайдёт, отказался бы судить и предложил бы на своё место того же Ретклиффа или Редбёрна.

– Знаю, сэр, но он сказал, что у него важное и срочное дело. Я и подумать не мог, что он предложит!

Да, парень, думать - это явно не твоё… Ну и как прикажешь расследовать?