Устрашимый
Шрифт:
Он что, еще и обижается? Вот скотина.
– В своем невежестве я не мог понять причину, - а, все ж таки, - Я знал правду и сказал её.
Тон каптенармуса сменился.
– Море спокойное, ты сказал, тихое. Спокойное на поверхности. Но внизу мир скользких чудовищ, охотящихся за себе подобными. Все они убийцы. Сильнейший выживает. Кто скажет, что нечто иное происходит здесь, на судне, или на суше?
– он что, в философию решил удариться на ночь глядя? Оказалось, не совсем.
– Ты знал о моей репутации, но осмелился сказать то, что называешь правдой, почему?
А ты как думаешь,
– Я знаю, что некоторые люди боятся вас. Ненавидят вас. Но я им сказал “вы в нём ошибаетесь”.
Похоже, даже каптенармус удивился:
– Почему, скажи?
– Никто не может получать удовольствие от жесткости!
Как тебя команда называет? Детка? Детка, говори за себя! Или поезжай на Тортугу. Ты, на своё везение, не легавый, но уже за твою идиотическую улыбку тебя познакомят с таким количеством местных забав, что ты обрадуешься, когда тебя, наконец, столкнут в навозную лужу и оставят в покое! Ну ладно, не обрадуешься, допустим. Но воспримешь как передышку, это точно. И злиться на них будешь, примерно как на погоду: да, ливень, стоит надеть сапоги. Да, сброд, стоит достать шпагу… И здесь сброд. А ведь казалось бы, имперский корабль… И Билли здесь любят. Ну, или жалеют. Пираты были бы безжалостны. Впрочем, не безжалостнее Клэггарта в свободное от бесед время.
Вот и сейчас каптенармус перешел на любимую тему.
– Нет? Скажи, ты боишься плети?
– Да.
– И ты скажешь правду снова?
– похоже, Клэггарт решил запугать парня и тем самым себя обезопасить. Да, с Очкариком он явно справлялся лучше.
– Сказать её дело чести, если капитан просит!
– и снова обожаемый капитан! Адмирал даже позавидовал, о нем никогда не говорили с таким обожанием. А Билли и вправду иногда лучше держать язык за зубами. Надо же соображать, с кем говоришь! Да таким тоном, что кто угодно изойдет на ревность.
Каптенармус рассмеялся и матрос подхватил. Вроде бывают же какие-то проблески, мог бы и уловить, какой “очаровательный” сейчас у каптенармуса смех, тут же даже думать не надо, просто слушать. И прервался каптенармус первым.
– Почему ты смеёшься?
– Смех - это хорошо, сэр! И… х-хорошо, что вы смеётесь.
– Смех - это хорошо? Даже смех дураков без причины?
– Нет, сэр. Вы не смеетесь без причины, - вот сейчас по глупости ляпнул или съязвил? Наверняка, и Клэггарту интересно…
– Над чем я тогда смеюсь?
– Не знаю, сэр, но я думаю, вы смеётесь над собой, - адмирал решил, что, когда Убогого потащат на экзекуцию, он заступаться не станет, вот сколько бы ударов ни назначили. А то парень так и не поумнеет.
– С чего бы мне смеяться над собой?
– вот именно, он смеется над тобой.
– Бывает время, когда все люди смеются над собой. Они делают ошибки. Ведут себя как дураки…
– Они смеются… Скажи мне, в своём неведении ты осмеливаешься меня понимать?
–
Я т-так думаю, сэр.– Почему Дженкинс умер?
– снова спросил каптенармус. Неясно был, какого ответа он ждал.
– Вы не хотели его смерти.
– Да, я не хотел, - это да, тебе просто было плевать. Ты мог отправить больного человека на фор-марсель и отправил, не думая о последствиях. Может быть, тебе показалось, он забавно качается, и этого хватило.
– Вы даже не ненавидели его, - конечно, нет. Он издевается над всеми, над кем может. Даже над тобой немного. Но тебе повезло, что ты в его вкусе, и он на что-то надеется. По крайней мере, пока что. Тут адмирал задумался, таким ли безнадежным казался со стороны его собственный флирт с Элизабет. Вполне возможно. А он совсем не чувствовал и не понимал этого… Билли помолчал и потом продолжил, - Я д-думаю, иногда вы н-ненавидите себя.
Возникла долгая пауза. Неужели, правда? А казалось, каптенармус совершенно упоен собой. Не так как капитан, конечно…
– В-вот что я думаю, сэр… ночи длинные. Я мог бы говорить с вами между вахтами, когда вам нечего делать.
Щедрое предложение, а каптенармус? Вот только парень явно имеет ввиду именно разговоры. Кажется, и Клэггарт это отлично понял. Его голос зазвучал совсем глухо.
– Одиночество… Что ты знаешь об одиночестве?
Адмиралу сразу захотелось задать тот же вопрос обоим трепливым гадам.
– Люди одиноки, когда этого хотят.
Бывает и так. А знаешь, почему они этого хотят? Потому что, кури ты табак, а не то, от чего ты все время так радостно улыбаешься, ты бы понял, с кем общаешься, хотя бы прямо сейчас! И, будь у тебя кто-то любимый, с кем ты хотел бы быть рядом, но, скорее всего, никогда не будешь… Или будешь, но не обрадуешься, потому что в жизни некоторые встречи происходят не так, как в мечтах, ты бы понял еще кое-что об одиночестве.
– Ночи длинные, беседы помогают скоротать время, - пробормотал каптенармус, будто в раздумьях.
– Можно будет поговорить с вами снова? Это много значит для меня!
Еще бы! Наверняка чувствуешь себя благодетелем! Вот только каптенармусу от тебя не болтовня нужна… Хотя надо же с чего-то и начинать… А может ты как раз всё понял? Да нет. Слишком тонкие намеки, ты так не умеешь. И Клэггарт это знает. Сначала не меняя задумчивого тона, он ответил:
– Возможно, для меня тоже… - но в следующий момент вся его фигура выпрямилась, - Ооо, нееет! Ты меня очаровываешь?
– да ты сам очаровываешься, при чем же тут мальчик?
– Уходи.
Да, Клэггарт понял, что это безнадежно. А вот парнишка был не готов к тому, что разговор так окончится.
– Сэр?
– Уходи!
Парень повиновался, и вот уже только одна фигура стояла у фальшборта и била себя стеком по ладони. Спектакль был окончен.
***
Чего не ожидал торопящийся убраться и обескураженный неудачей Билли, так это столкнуться у основания лестницы со вторым помощником. Адмирал примерно догадывался, о чем в первую очередь подумал матрос, чуть не налетевший на кого-то из высшего офицерства, да еще после отбоя. Не было нужды выслушивать сбивчивые попытки заики объяснить, почему он еще не в общей спальне на нижней палубе.