Утешительная партия игры в петанк
Шрифт:
Шарль, который не забыл ни про свой запах, ни про свой вид, впал в панику:
– А Алиса, она что, живет в замке?
– Ну да…
– Аэээ… А ты хорошо знаешь этих людей?
– Ну… Я знаю баронессу и Викторию… Виктория, ты увидишь, это самая старая и самая толстая…
Вот черт… В роли оборванца с отроком заявиться в гости к местным аристократам. Только этого ему не хватало. Ну и денек, ну и денек.
– Эээ… А они добрые?
– Баронесса нет. Она дэ-у-эр-а.
Ну-ну. Сначала акриловая штукатурка, теперь машикули.[134]
Торчавшие во все стороны вихры младшего водителя щекотали Шарлю лицо, и он приободрился. Вперед, мой рыцарь! В атаку! На штурм!
Да, но только замка не было… Столетняя аллея заканчивалась наполовину покошенным лугом.
– Надо повернуть туда…
Они проехали еще сотню метров вдоль маленькой речки (бывший водяной ров?), и за деревьями показалось несколько более или менее (скорее более) осевших крыш. Что за деревья – вязы что ли? – хихикнул про себя наш болван из парижан, которому что платан, что прохожий, на него похожий…
Значит, направление на бывший хозблок…
Он почувствовал себя лучше.
– А теперь останавливайся, потому что этот мост может рухнуть…
– Как?
– Ага, и это очень опасно, – добавил пацан взволнованно.
– Понятно.
Он припарковался рядом с заляпанным грязью допотопным универсалом Вольво. У машины был открыт багажник, и в салоне дрыхли две собаки.
– Вот этот – Агли, а этот – Идиос…[135]
Те завиляли хвостами в ответ, подняв облачко соломенной пыли.
– Какие-то они страшные, нет?
– Да, это нарочно, – заверил его минигид. – Они каждый год идут в приют для бездомных собак и просят отдать им самую ужасную.
– Да? А зачем?
– Как зачем? Чтобы освободить ее!
– И… Сколько их тут?
– Не знаю.
Понятно, усмехнулся про себя Шарль, значит мы не у Готфрида Бульонского,[136] а в пристанище нео-хиппи гринписовского толка.
Помилуй, Боже.
– А козы у них тоже есть?
– Да.
– Не сомневался!
– А баронесса? Она травку не курит?
– Пфф… ты глупый, она ее ест.
– Это корова?
– Нет, пони.
– А толстуха Виктория тоже?
– Нет. Это, кажется, была такая королева…
Help.
Шарль заткнулся, засунул ехидство в карман и прикрыл его сверху своим замызганным носовым платком.
Место было удивительно красивое.
Он впрочем знал, что служебные строения всегда интереснее, чем их хозяева… Он не раз с этим сталкивался. Но тут он не стал ничего вспоминать, а просто любовался.
Уже мост должен был бы его заинтересовать: каменная кладка, элегантность мостовой, речная галька, парапет, опоры…
А этот двор, так называемый «закрытый», на удивление изящен. Сами здания, вернее их пропорции… И несмотря на ветхость – такое ощущение защищенности, неуязвимости…
С десяток велосипедов валялось вдоль дороги, между ними бродили куры. Попадались и гуси, и какая-то странная утка.
Как бы это сказать… какая-то вертикальная… Словно
ходила на цыпочках.– Ну пошли! – нетерпеливо подгонял его Лука.
– Какая странная утка!
– Какая? А эта? Она еще бегает с дикой скоростью, увидишь потом…
– А что это за птица вообще? Какая-нибудь помесь с пингвином?
– Не знаю. Ее зовут Скво. А вместе со своим выводком они так смешно ходят… гуськом.
– По-индейски?
– Ты идешь или нет?
– А это еще кто? – подскочил Шарль.
– Ходячая шерсть.
– Но… Но это же настоящая лама?!
– Только не начинай ее гладить, а то она за тобой увяжется и будет по пятам ходить, не отделаешься.
– А она плюется?[137]
– Иногда… Только не ртом, а животом, и уж тогда такая во-ооонь…
– Слушай, Лука… Здесь что? Вроде цирка, да?
– Ага! – засмеялся мальчик, – можно и так сказать. Поэтому мама, эээ…
– Не любит отпускать вас сюда.
– Ну… чтобы не каждый день. Ты идешь?
Дверь перекосило под буйной растительностью {в ботанике Шарль тоже ничего не смыслил): виноград, розы, это еще куда ни шло, но вот эти диковинные вьюны с ярко-оранжевыми рожками, и те, другие, совсем уж невообразимые, сиреневые, с мудреной сердцевиной, и с… тычинками (?) каких он в жизни не видел – нарисовать не возможно, и горшки с цветами. Повсюду… На подоконниках, вдоль цоколя, вокруг старой водокачки, на кованых одноногих садовых столиках.
Они теснились, напирали, громоздились, на некоторых даже были этикетки. Всех размеров и времен, начиная с чугунных «медичи»[138] до старых консервных банок, не говоря уже о канистрах со срезанным верхом, ведрах из-под лошадиного корма и огромных стеклянных банках, в которых под маркой «Ле Парфе» виднелись бледные корешки.
Куча всякой керамики. Наверное, детские поделки… Совсем простые, неказистые, смешные, а еще постарше, невероятные, как например, корзинка века эдак восемнадцатого, покрытая лишайником, или статуя фавна без одной руки (той, в которой была флейта?), на оставшейся руке висели прыгалки…
Кастрюли, миски, скороварка без ручки, сломанный флюгер, пластмассовый барометр с рекламой рыболовных снастей фирмы «Сенсас», лысая Барби, деревянные кегли, доисторические лейки, пыльный ранец, наполовину обглоданная кость, старый кнут, висящий на ржавом гвозде, веревка с колокольчиком на конце, птичьи гнезда, пустая клетка, лопата, обтрепанные метлы, тачка… И посреди всего этого хлама – две кошки.
Невозмутимые.
Прямо запасники Почтальона Шеваля.[139]
– И что ты тут все рассматриваешь? Пошли!
– Родители Алис старьевщики?
– Нет, они умерли.
– …
– Ты идешь?
Входная дверь была приоткрыта. Шарль постучал, прижал ладонь к теплому дереву двери.
Ответа не последовало.
Лука прошмыгнул внутрь. Ручка была еще теплее, Шарль задержал ее в своей руке на мгновение, и только потом решился последовать за ним.
Его глаза еще привыкали к полумраку, но он уже был ослеплен.