Утонуть в крови

Дождавшись, когда слуги свяжут Евлампии руки за спиной, хан Берке схватил княгиню за волосы и подтащил ее к одной из жаровень. Свирепо ощерив редкие зубы, Берке обеими руками согнул Евлампию над жаровней, вдавив ее лицо в месиво из раскаленных углей. Княгиня забилась в руках своего мучителя, издав такой жуткий вопль, что из соседних теремных помещений в гридницу сбежались ханские телохранители и много других слуг.

Громкий крик Евлампии через несколько страшных мгновений сменился предсмертным хрипом. Берке поспешно отдернул свои руки от головы несчастной в тот миг, когда ее густые волосы вспыхнули ярким пламенем.

Увидевшая все это Пребрана вскрикнула от ужаса, закрыв лицо руками. Ее трясло, как в лихорадке. Потрясены и напуганы были и четверо других девушек, стоящих на коленях со светильниками в руках.

Тело бездыханной Евлампии с черной сгоревшей головой два татарских воина выволокли за ноги из гридницы.

Рассерженный хан Берке пожелал овладеть княгиней Зиновией, которая после увиденного тряслась как осиновый лист. Хан Шейбан не стал возражать брату, видя, в каком тот взвинченном состоянии.

Зиновия покорно распростерлась перед ханом Берке на том же месте, где перед этим лежала Евлампия. Страшась злобного взгляда Берке, Зиновия закрыла глаза. Убийца Евлампии грубо и сильно буравил своим мощным жезлом нежное лоно Зиновии, закинув ее стройные ноги себе на плечи. Берке упивался беспомощностью и податливостью испуганной Зиновии, намеренно причиняя ей боль, то с силой вцепляясь пальцами в ее бедра, то принимаясь кусать ее грудь. Блаженные стоны Берке более напоминали рык хищного зверя, дорвавшегося до желанной добычи.

После Берке с белокурой соблазнительной Зиновией пожелали совокупиться четверо других ханов. Братья Берке поочередно насиловали юную сломленную страхом княгиню, бросая перед этим жребий. Это действо сопровождалось смехом и прибаутками захмелевших ханов, которые всячески изощрялись, унижая Зиновию, то заставляя ее ползать на четвереньках, то отдаваться своим мучителям в откровенно бесстыдных позах. Зиновия плакала и стонала от боли, утоляя похоть пятерых мужчин. Наконец она лишилась чувств, и ханские слуги уволокли ее за руки в дальний угол гридницы, бросив там на расстеленной на полу медвежьей шкуре.

* * *

Бату-хан появился в Рязани ближе к вечеру, желая своими глазами осмотреть город русов, оказавший ему столь упорное сопротивление.

Сопровождаемый отборными конными телохранителями, Бату-хан проехал по главной улице Рязани, заваленной телами мертвых русичей, мужчин и женщин, раздетых донага. Своих убитых татары успели убрать к приезду джихангира.

Бату-хан спросил у темника Бурундая, почему на улицах Рязани так много убитых русских женщин.

– Я же повелел убивать мужчин, а женщин приказал обратить в рабынь, – недовольно сдвинув брови, сказал Бату-хан.

– О светлейший, здешние женщины сражаются наравне с мужчинами, поэтому нашим воинам приходится убивать их, – ответил темник Бурундай. – Более свирепых женщин мне еще не приходилось видеть.

В подтверждение своих слов Бурундай велел своим воинам привести к джихангиру одну пленницу, намеренно оставленную им в живых.

– Эта женщина убила двух наших воинов и двоих покалечила, когда они попытались пленить ее, – сказал Бурундай. – Эта баба необычайно сильна, повелитель. Четверо крепких нукеров с трудом смогли ее связать.

Сидя на саврасом длинногривом коне, Бату-хан с любопытством вперил свой взгляд в рослую русоволосую пленницу, руки которой были прижаты к телу и опутаны веревками от локтей до плеч. На вид пленнице было около сорока пяти лет. На ней была длинная льняная рубаха, разорванная в нескольких местах, сквозь эти прорехи виднелось белое нагое тело женщины, покрытое синяками и ссадинами.

Пленница не выглядела испуганной. Ее светло-голубые очи сверкнули холодным блеском, когда она подняла голову и встретилась взглядом с джихангиром.

Бату-хан пожелал узнать имя пленницы, из какого она сословия и кто у нее муж.

С пленницей заговорил толмач-бухарец в полосатом стеганом халате и мохнатой монгольской шапке. Пленница отвечала на его вопросы коротко, без неприязни в голосе, при этом лицо ее было не просто спокойно, но дышало некоей горделивой величавостью.

– Повелитель, эту женщину зовут Вассой. Сословия она незнатного, – переводил толмач сказанное женщиной. – Муж ее – ремесленник, детские игрушки мастерит. Из его рук выходят самые лучшие игрушки в Рязани.

Бату-хан заинтересовался услышанным.

– Сыщите мне мужа этой женщины-богатырши, – приказал он своим нукерам.

Нукеры через толмача узнали у пленницы имя ее супруга и отправились туда, где находились под присмотром стражи пленники-русичи.

Мирошка Кукольник не поверил своим ушам, когда татарский глашатай на ломаном русском объявил, что его разыскивает сам хан Батый.

– Ну, Мирон, вспоминай, где ты перешел дорогу Батыге, – шутливо обронил купец Данила Олексич, тоже угодивший в плен. – Батыга небось из-за тебя одного нам такой разор учинил!

Однако Мирошке было не до смеха. Он вышел к глашатаю, не скрывая охватившей его робости.

Ханские нукеры привели Мирошку к джихангиру, который между тем завел беседу через толмача с бродячим монахом Парамоном. Тот поразил татар тем, что своим демоническим голосом и взглядом заставлял всякого бросавшегося на него с оружием в руках невольно опустить саблю или копье.

Видя, что джихангир увлечен беседой с длинноволосым растрепанным схимником, нукеры подвели Мирошку к Вассе, стоящей в сторонке.

При виде связанной супруги, при виде кровавых ссадин у нее на лице и плечах Мирошка едва не расплакался.

Не утратившая самообладания Васса тихим и внушительным голосом повелела мужу держать себя в руках.

– Незачем показывать нехристям проявление наших чувств, Мирон, – сказала Васса. – Незачем усугублять наше и без того бедственное положение слезами и охами.

Вместо сетований на свою горемычную долю Васса принялась расспрашивать мужа о том, как он угодил в плен к мунгалам и не видел ли он среди пленниц их дочь.