Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– А ты? Ты простишь его?

– Должна и хочу простить, Катюша, но… я ещё не выговорила обиду, не выплакала жалость к себе, и, боюсь, это меня ещё настигнет.

– Почему должна простить, я поняла, а почему хочешь простить?

– Потому что самое гибельное состояние для личности – это укоренившееся состояние обиды на кого-то. Хуже этого только чувство вины.

– А если папа захочет вернуться, ты примешь его?

Я покачала головой.

– Зачем? Я уже прошла этот путь. К чему повторяться?

– Ты не веришь, что он может измениться?

– Я сомневаюсь, что я та, кто ему нужен.

– А папа? Он тот, кто тебе нужен?

– Я люблю его. Я люблю его каждой клеточкой тела, каждой частичкой себя. И случившееся моей любви не отменяет.

– Знаешь, мама, ты не права. Силу свою ты черпаешь в любви. А про детей ты ему скажешь?

– Нет. Сейчас нет. И коль силу я черпаю в любви, я надену на себя доспехи любви, вооружусь любовью, повергну в прах обиду, и тогда скажу! – Я рассмеялась. – Катька, я есть хочу, пойдём ужинать, договорим ночью. Пойдём?

Катя обнимала меня за плечи, я её за талию, в таком тесном объятии мы вернулись в гостиную. Семья продолжала пребывать в напряжённом молчании – сидя за общим семейным столом, каждый ублажал свой взгляд содержимым своей тарелки.

– Ужин похож на тризну. Катька, придётся публику веселить.

Максим поднялся встретить нас. Не видя Макса за спиной, Серёжа тоже встал. Сын опередил его, прошёл мимо, и Серёжа остался на месте.

– Что, сынку, домочадцы пребывают в печали? – спросила я.

– Мама, не получается завести хоть какой-нибудь разговор, я пытался. – Максим разбил наши с Катей объятия. Вклинившись между нами, он обнял каждую за талию, приподнял и закружился вокруг своей оси.

Катя невесело хохотнула:

– Ты, братка, как в «Золушке». На вопрос: «Что делать?», предлагаешь танцевать.

– А что? Можем попробовать, я один, вы двое, танго на троих. А, мама? – И, не ожидая согласия, громко попросил: – Папа, нажми, пожалуйста, на кнопочку пульта, девчонки хотят танцевать.

Музыка зазвучала тотчас, но не танго, а некая фантазия на тему вальса. Довольно вяло, одна против другой, я и Катя начали танцевать. Максим наблюдал за нами какое-то время, потом выхватил меня из дуэта и увлёк во вращение вальса. Оставшаяся в одиночестве, Катя нашла в себе силы не остановиться. Максим сменил партнёршу, теперь я танцевала свою тему, а Катя кружилась с братом. Незаметно мы увлеклись. Я видела, как Катя – горестная и слабая в первой части танца, к концу его превратилась в грозную и, уверенную в своей победе, воительницу. Кому она объявила войну, я не поняла. Я танцевала о любви и тосковала об её утрате.

Развернувшись вполоборота от стола, Серёжа не отрывал от нас задумчивого взгляда. Он выглядел таким одиноким за общим семейным столом, что у меня сжалось сердце. Когда мы подошли, Серёжа вновь поднялся, Катя робко произнесла:

– Папа, здравствуй.

Распахивая руки, он с видимым облегчением выдохнул:

– Здравствуй, Котёнок! Иди, детка, ко мне.

Секунду помедлив, Катя с всхлипом приникла к его груди. Я услышала шёпот: «О, детка, прости… папочка… мой папочка…» Теперь и я выдохнула с облегчением, присела на пустующий стул Андрэ, предоставив свой в распоряжение Кати. Усаживая дочь, Серёжа не отпускал её от себя – продолжал обнимать одной рукой, прижимаясь губами к её ушку, потом Катя что-то сокровенное нашёптывала на ухо ему.

Я принялась за еду и сразу вызвала переполох. Маша вскочила, стараясь придвинуть ко мне тарелки с закусками и салатники. Стефан заинтересованно наблюдал, как я жую.

«И что сижу столько лет напротив него? – сварливо подумала я. – Не хватало, чтобы догадался раньше времени!» Я скорчила ему гримасу, он ласково усмехнулся.

– Маша, вкусно, язык проглотишь!

– Ешь, Маленькая, ешь! Ты последний раз ела-то за завтраком?

Я кивнула с набитым ртом. «Спасибо, Машенька, спасибо, что дала объяснение моему аппетиту!» Утолив первый голод, я решила передохнуть, хотя пирог с капустой и грибами манил ароматом и румяной корочкой. Маша дотянулась до блюда с пирогом и, захватив кусок, положила в мою тарелку. Стефан и на этот раз не пропустил мой вожделеющий взгляд. «Неет, надо пересаживаться! Сидя против него, я всё время голодной буду».

– Ешь, не вздыхай, – опять помогла мне Маша. – Пирог вкусный, как ты любишь.

– Я ем, Маша, благодарю.

В прошлую беременность в первой её половине, я беспрестанно что-нибудь жевала. За столом опустошала тарелку за пять минут, не морочась, придвигала к себе один из салатников, прямо раздаточной ложкой черпала из него и отправляла содержимое в рот.

Стефан, встревоженный слишком быстрым набором веса, хотел ограничить меня и… натолкнулся на сопротивление Маши:

– Какая такая диета? – уперев руки в бока, грозно шагнула она к нему. – Ты в своём уме? В ней ни жиринки до того не было! Она хоть на женщину стала похожа – сама округляется, и детей в себе растит. Ты помнишь, что детей-то в ней двое?

Не дожидаясь ответа, Маша отвернулась от Стефана и пододвинула ко мне тарелку с куском хлеба, намазанным маслом, и куском малосольной белуги сверху.

– Ешь, Маленькая, ешь, детка. Смотри-ка, чего удумал, кушать беременной женщине запрещать!

Стефан в молчаливом возмущении вращал глазами – на Машу, на меня, продолжающую меланхолично жевать, на стол, уставленный тарелками с едой, в отчаянии махнул рукой и, чуть не задев мою защитницу, стремительно вышел из кухни. Злопыхая, Маша прокомментировала:

– Ишь, к Сергей Михалычу побежал. Его вразумлять теперь будет. Ты не слушай, Маленькая, ешь, сколько захочется. Организм, он сам понимает, сколько ему надо. – Маша повернулась в сторону двери и крикнула: – Запрещать он ещё будет! Ты своей Дашке запрети, она у тебя скоро в двери проходить не будет.

– Маша! – прошамкала я.

– Что Маша? Правду я говорю. Ешь-ешь, детка.

Серёжа весело поблёскивал глазами, наблюдая, как я отправляю в рот всё, что попадается на глаза. Я жевала и в спальне, куда Маша каждый день тащила и сласти, и сухофрукты, и свежую выпечку.

В жарком шёпоте, целуя мой набитый едой рот, Серёжка называл меня запасливым хомячком.

Я спохватилась, доедая второй, положенный заботливой Машиной рукой, кусок пирога. Маша умилялась моему аппетиту, а Стефан сделался задумчив. Я открыто посмотрела ему в глаза и поняла – всё! Стефан догадался. «Даа, день не кончился, а тайну я выболтала уже двоим!»

Семья тем временем вернулась к привычным разговорам – решала важные и не очень, общие и личные проблемы.

Даша спорила о чём-то с дочерью, попросту давила на Анюту, та не очень храбро, но всё же сопротивлялась, защищаясь мнением Эдварда. Максим и Павел обсуждали вопросы безопасности. От кого исходила инициатива реорганизации, я за едой пропустила. Маша под рукой задремавшего Василича, увлеклась беседой с Женей и Катериной, обсуждая уже заказанное меню на завтра.